Страница 21 из 60
Несколько попыток Веры уговорить директоров лондонских цирков предоставить ей место на своей арене закончились безрезультатно. Не оказали своего воздействия даже вырезки с хвалебными рецензиями из парижских газет. Вера, бережно хранившая их, как-то в порыве гнева выбросила вырезки в мусорную корзину.
Два директора цирка, как и в Париже, предложили Вере стать их любовницей. Оба были низенькие, толстенькие, седые, с выпячивающимися брюшками. «Смогу ли я после этого когда-нибудь по-настоящему полюбить хоть одного мужчину?» — ужасалась Вера.
В конце концов она поняла, что просить бесполезно. «Надо полагаться на свои силы», — решила Вера. Просидев два часа на телефоне, она отыскала перебивающегося случайными заработками циркового антрепренера Соломона Гинзбурга. Поговорив с Верой, он согласился открыть цирк на паях. После горячих дебатов они решили дать ему название «Медрано». Так назывался цирк, вошедший в историю, так как его частенько посещали Пабло Пикассо, Кес Ван Донген, Жорж Брак, Хаим Сутин и другие великие художники, жившие в начале столетия в Париже. Они не раз рисовали артистов «Медрано» и сцены цирковых постановок.
Кроме четырех тысяч фунтов, Соломон Гинзбург вложил в совместное предприятие свой опыт, энергию и предприимчивость. Вера же должна была стать примадонной нового цирка. Гинзбург раздобыл ей смирную невысокую лошадь по кличке Стелла, на которой она начала усиленно тренироваться. Несколько недель, проведенных на ступенях церкви Сен-Эсташ, привели к тому, что Вере приходилось теперь практически разучивать заново те акробатические элементы, которые она не так давно выполняла автоматически.
Соломон нашел мастеров, согласившихся за умеренную плату построить на северной окраине Гайд-парка небольшое помещение с ареной. Оно было рассчитано на сто зрительских мест. Когда строители возвели каркас здания, Вера начала свои тренировки. Часто она выезжала на Стелле в Гайд-парк, где исполняла разные трюки под восхищенные аплодисменты детей и их родителей.
Германия (Мюнхен)
Оборвав разговор, Эрик Мюллер бросил взгляд на часы.
— Тебе пора, — со вздохом произнес он.
Кунигунда нежно поцеловала его поросшую редкими белокурыми волосками грудь и выскользнула из постели. Накинув халат, она скрылась в ванной и через пару минут вышла свежая и пахнущая шампунем.
Майор стоял у окна и курил. Сквозь легкую пелену сизого табачного дыма он с восхищением наблюдал за одевающейся Кунигундой.
— В жизни не встречал женщин с более совершенной фигурой! — вырвалось у Эрика.
— Застегни мне молнию на спине, — попросила жена фон Мольтке и вздрогнула от удовольствия, когда Мюллер запечатлел на ее шее пламенный поцелуй.
— Готова? — спросил майор.
Кунигунда кивнула. В прихожей майор накинул на плечи женщины норковую шубу. Министерша мельком взглянула на свое отражение в зеркале и, спустившись по нешироким каменным ступенькам крыльца дома, унаследованного майором от деда, богатого владельца пивоварен, подошла к «БМВ» Эрика.
Прошуршав шинами по усыпанным гравием дорожкам сада, «БМВ» выехал на идеально ровную дорогу, проходившую через центр застроенного богатыми виллами района, и помчался по направлению к городу.
Стекла автомобиля были покрыты специальным составом и казались снаружи непрозрачными. Эрик и Кунигунда ревниво оберегали тайну своей связи.
Подъехав к парку Рейнгартен, Мюллер заметил оранжевый мусоровоз, который медленно проезжал через ворота в чугунной ограде. Он прибавил скорость и нагнал неповоротливый автомобиль. Затем вслед за ним поехал по направлению к модернистскому зданию Музея Людвига.
За пятьсот метров до здания музея дорога стала значительно шире. Мюллеру удалось пристроиться слева от мусоровоза. Огромный автомобиль полностью закрыл корпус юркого «БМВ».
— Твой шофер нас ни за что не заметит, — усмехнулся майор.
Кунигунда пропустила его реплику мимо ушей. Она думала о чем-то своем.
— Ну, вот мы и приехали, — проговорил майор, остановившись у низкой двери с табличкой «Служебный вход».
Кунигунда очнулась и глубоко вздохнула.
— Когда мы встретимся снова?
— Я тебе позвоню, — пообещал майор.
— До свидания, любимый, — чмокнула его в щеку жена фон Мольтке и скрылась за дверью служебного входа.
Мюллер развернулся и поехал назад. По пути он несколько раз довольно улыбнулся. День выдался удачным. Он узнал много нового о мыслях и поступках фон Мольтке.
Подъезжая к дому, Мюллер помрачнел, предчувствуя, что именно сейчас у него начнется настоящая работа. Предстоит вспомнить все самое важное, о чем шептала ему Кунигунда в промежутках между поцелуями и любовными судорогами, когда с ее губ срывались лишь стоны и неразборчивые восклицания. Потом надо все толково изложить на бумаге. «А Роммель опять доймет меня своими придирками, — тоскливо подумал Мюллер, заглушая мотор „БМВ“. — Господи! Как будто он сам развлекает в постели эту прекрасную даму!»
Постояв три минуты перед картиной русской художницы Татьяны Назаренко «Сентябрь в Одессе», Кунигунда направилась к выходу.
Читавший газету шофер выскочил из черного «мерседеса» и, услужливо изогнувшись, распахнул дверцу. Вежливо спросил:
— Как вам понравилась выставка?
— Очень интересно. Жаль, что вы не пошли со мной…
— К сожалению, не могу, — вздохнул шофер, ловко лавируя в потоке машин. — Служба. Целый день прикован к рулю…
— Сходите в Музей Людвига в воскресенье. Лучше всего с детьми, — посоветовала Кунигунда и уткнулась носом в мягкий мех норки.
Не успела она отдать шубу горничной, как зазвонил телефон. Отто сообщал, что сегодня уйдет с работы пораньше.
— Я буду ждать тебя, дорогой, — пообещала Кунигунда.
Германия (остров Фер)
После вкусного ужина: бифштекс, жюльен из грибов, французские сыры с плесенью и несколько рюмок греческой «Метаксы» супруги фон Мольтке прошли в гостиную.
Отто сел рядом с Кунигундой и нежно коснулся рукой ее узкой ладони.
— Знаешь, после того, как я последовал твоему совету и стал чаще бывать дома, не особенно задерживаясь на работе, словно начал жить по-новому.
— Ах, Отто, я всегда говорила, что работа — твое призвание и одновременно погибель. Мне тоже очень приятно, что мы наконец-то можем спокойно посидеть друг подле друга и поговорить о том, что интересует нас обоих…
Глаза Отто фон Мольтке загорелись.
— Знаешь, Куни, я часто вспоминаю первые после нашей свадьбы годы. Тогда мы были по-настоящему счастливы!
— Да. Мы могли почти безраздельно принадлежать друг другу, — подтвердила Кунигунда.
Фон Мольтке вскочил на ноги, взволнованно прошелся взад-вперед по гостиной.
— Куни! Мне кажется, что еще ничего не потеряно. Мы сможем возродить то, что олицетворяло для нас счастье!
— Ты уверен в этом?
Взор женщины затуманился.
— Уверен ли? — вскричал Отто. — Да я готов прямо сейчас доказать тебе, что все будет так, как я сказал!
Он подошел к Кунигунде и принялся осыпать ее лицо и шею поцелуями. Они очутились в объятиях друг друга.
— Пожалуйста, никогда не оставляй меня, Куни, — прошептал Отто.
Кунигунда еще крепче прижала мужа к себе и ласково ответила:
— Я никогда не оставлю тебя, дорогой!
Англия (Лондон)
Осторожно положив телефонную трубку на рычаг, Соломон Гинзбург вытер платком вспотевший лоб.
— От телефонных разговоров устаешь не меньше, чем от самой тяжелой физической работы! — пожаловался он Вере.
— Это что, камешек в мой огород? — спросила циркачка, натирая канифолью подошвы своих черных сапог из мягкой кожи.
— Вы, русские, очень обидчивы, — заметил Гинзбург. — Любые замечания непременно принимаете на свой счет… — Он налил себе кофе из большого белого термоса, бросил два кусочка сахара и, не дожидаясь, пока тот растворится, жадно выпил. — Цирк откроется в понедельник. Выступят жонглеры — братья ди Палермо. Это два сицилийских проходимца, — усмехнулся Гинзбург. — Подозреваю, что они не столько циркачи, сколько доверенные лица сицилийской мафии в Лондоне. Но бутылками, кеглями и горящими факелами жонглируют неплохо. Еще у нас будут японские борцы, женщина-змея из Таиланда, канатоходец и ты — гвоздь программы! — Гинзбург помедлил и спросил: — Как Стелла?