Охота на канцлера

— Здесь двадцать тысяч долларов.

— Этого хватит, — пробурчал Лех, пряча карточку в карман. Скользнув взглядом по фигуре горничной, он с удивлением обнаружил, что сейчас девушка нравится ему даже больше, чем в первый раз. — Мне понадобится твоя помощь, — безапелляционным тоном заявил он.

— Когда и где?

— Завтра, в шесть тридцать утра. Встретимся в моем номере. Постучишь, пять раз. Запомнила?

— Да…

— Повтори!

— В шесть тридцать утра завтра в твоем номере. Стучаться пять раз, — послушно повторила девушка.

Германия (Бонн)

Роммелю потребовалось десять минут, чтобы прибыть по вызову Фишера в президентский дворец.

— Срок, который я дал тебе для организации наблюдения за фон Мольтке, истек два дня назад, — бесцветным голосом заявил канцлер. — Что сделано?

— Слежка уже установлена, — бодро откликнулся Роммель. — Еще несколько дней и в вашем распоряжении будет подробнейшая информация о настроениях и поведении фон Мольтке!

Фишер недовольно засопел:

— Мне надоели эти непрекращающиеся оттяжки, бесконечные просьбы подождать «еще несколько дней».

— Если бы вы знали, кто будет следить за фон Мольтке, вы бы так не говорили! — темпераментно заявил Роммель.

— Так кто же?

— Его жена!

Несколько секунд Фишер молчал. Потом, просияв, обнял Роммеля за плечи:

— Генрих, проси у меня все, что может сделать канцлер для шефа службы безопасности!

Роммель довольно развел руками:

— У меня есть только одна просьба. Но речь идет о такой большой сумме, что…

— Говори! — нетерпеливо воскликнул Фишер. — Я же сказал: ты будешь достойно вознагражден.

— Мне нужно сто пятьдесят миллионов марок…

Задержавшись на мгновение, он внимательно посмотрел на канцлера. Фишер нахмурился. Он не ожидал, что Роммель попросит за свои услуги так много.

— Эти деньги нужны мне на усиление вашей охраны. Ее следует оснастить новыми детекторами взрывчатки, которые могут «чувствовать» бомбы на расстоянии до километра. Следует также организовать стажировку ваших телохранителей у лучших мастеров карате и кунг-фу Японии и Китая.

Выговорившись, Роммель уткнулся глазами в пол.

— Ну и бестия! — расхохотался канцлер. — Ну и царедворец! — Посерьезнев, он с чувством добавил: — Если бы все мои сотрудники были столь же преданны, как ты, Генрих, я почитал бы себя совершенно счастливым!

Италия (Валломброза)

— Хочу, чтобы на нас падал лунный свет! — капризно воскликнула Кунигунда.

Мюллер послушно соскочил с кровати и подбежал к окну. Отдернув занавески, возвратился к любовнице.

— Матерь Божья! — с трудом переводя дыхание, прошептал Лех.

Он отшатнулся и едва не слетел со своего импровизированного веревочного насеста. Зато теперь Леху предоставилась возможность сфотографировать Кунигунду, млевшую от любовной истомы в сильных руках летчика.

Поляк подтянул веревки, на которых висело его кожаное сиденье, чтобы голова оказалась на уровне подоконника 316 номера. После нескольких попыток это ему удалось. Дожидаясь, пока сиденье перестанет раскачиваться, он включил кнопку ночного видения на своем «никоне». Навел объектив на Кунигунду и Мюллера и стал время от времени нажимать на бесшумный спуск. Влюбленная парочка оказалась как раз в центре пятна яркого лунного света. Лех не сомневался, что все снимки получатся идеально.

Он уже отснял три катушки и начал вставлять в аппарат четвертую, когда Мюллер неожиданно отпустил Кунигунду и присел на краешек широкой постели. Голова летчика была повернута в сторону окна. Он весь обратился в слух.

— Что… — начала было Кунигунда, но майор предостерегающе прижал палец к губам. Женщина встревоженно замолчала.

Лех заправил пленку и тихо щелкнул крышкой фотоаппарата. «Еще одна пленка и, пожалуй, хватит», — подумал он.

Мюллер расслышал легкий щелчок, с которым встала на место крышка «никона», и, не раздумывая, бросился к окну.

Столкнувшись лицом к лицу с Лехом, физиономия которого казалась мертвенно-бледной в свете луны, он глухо зарычал и попытался вцепиться фотографу в горло.

Однако поляк сумел увернуться от цепких рук летчика. Правда, при этом он уронил фотоаппарат. Но в данной ситуации спасение собственной жизни казалось Леху куда более важным, чем любые снимки.

— Что произошло? — встревоженно крикнула Кунигунда.

Но Мюллер уже не обращал на нее внимания. Казня себя в душе за то, что упустил соглядатая, он схватил нож, которым несколько часов назад разрезал на дольки ананас. Добежав до окна, одним взмахом рассек все три веревки, на которых раскачивался Лех.

Поляк полетел вниз. Под окнами «Ройала» были разбиты цветочные клумбы, и Лех попал в одну из них. Несколько минут он недоуменно стоял на коленях и вдыхал запах левкоев. Потом, придя в себя, поднялся на ноги и увидел фотоаппарат. «Никону» не повезло, он свалился на узкую бетонную дорожку, опоясывающую цокольный этаж «Ройала». По корпусу фотоаппарата змеились трещины.

Подхватив «никон», Лех, пошатываясь, словно пьяный, бросился бежать. Майор грязно выругался и, подбежав к стулу, на котором висел его пиджак, выхватил пистолет. Щелкнув предохранителем, передернул затвор и устремился к окну.

Он легко поймал на мушку Леха, который петлял, как заяц. Но Кунигунда ударила снизу по правой руке Мюллера в тот момент, когда майор уже готовился выстрелить.

— Ты с ума сошел! — свистящим шепотом прошипела она. — Подумай, что делаешь!

Ярость, мешавшая Мюллеру рассуждать и действовать здраво, уступила место рассудку.

— Ты… права, — выдохнул он наконец.

Подойдя к окну, летчик подергал обрезанные веревки. Соглядатай укрепил их на коньке крыши «Ройала».

— Может быть, это полковник Винченцо охраняет нас таким образом? — шепотом спросила Кунигунда.

Летчик с силой привлек к себе женщину и поцеловал в губы.

— Не обращай внимания, — произнес громко и твердо майор. — Мы любим друг друга. Это важнее всего на свете.

Отбежав от «Ройала» на добрых два километра, Лех наконец остановился и без сил повалился на усыпанную сухими сосновыми иглами землю. Его бока равномерно вздымались и опускались, как у гончей.

Переведя дух, Лех ощупал карманы. Три кассеты с отснятыми пленками оказались на месте.

В ярком лунном свете все было видно так же отчетливо, как днем. Лех осмотрел фотоаппарат. Линзы мощного объектива превратились в неразборчивое стеклянное крошево. Но механизм перемотки пленки работал.

«Если ее удастся проявить, можно будет послать информацию дирекции предприятия „Никон“ в Японии, — улыбнулся Лех. — Они не упустят возможности напечатать ее в одном из своих рекламных буклетов».

Перемотав пленку, он сунул последнюю кассету в карман. Разбитый фотоаппарат был ему уже не нужен, и Лех отбросил его в сторону.

Мазовецкий встал на ноги, но острая боль заставила его вскрикнуть и упасть на мягкую землю. При падении с третьего этажа он растянул себе сухожилия и разбил коленные суставы. Пока он спасался от разгневанного майора, боль не чувствовалась. Но сейчас все последствия падения сказались.

Лех подполз к тонкому стволу молоденькой сосны и, держась за него руками, встал. Переступил с ноги на ногу и глухо застонал.

Сжав зубы, Лех оторвался от сосны и сделал несколько шагов. Ноги словно пронзило электрическим током, но поляк продолжал упорно продвигаться вперед.

Через несколько минут он несколько пришел в себя. Идти стало чуть легче.

Джулия Менотти, горничная «Ройала», недоуменно пожала плечами и зашагала обратно к лифту. Она дважды звонила в дверь 319‑го номера сериями по пять звонков, но поляк так и не открыл дверь.

«Либо у него пропала во мне нужда, либо его просто нет в номере», — рассудила Джулия.

Слово «стой», произнесенное знакомым голосом, заставило ее остановиться, когда она уже входила в лифт. Выглянув из кабины, Джулия увидела Леха. Лицо поляка было искажено страданием. Он стоял у распахнутой двери номера, держась за косяк, и, кусая губы от боли, смотрел на горничную.