Мертвая суть. Возрождение.

– Нет, я этого не вынесу.

Подвел револьвер к виску и нажал на курок. Но эффекта не было. Я нажимал снова, снова и снова. Потом открыл барабан и увидел что все патроны на месте, они словно дразнили своим сверкающим блеском. Я рассвирепел и бросил его, но стоило ему только оторваться от моей руки, как он неподвижно завис в воздухе, а вместе с ним патроны. Я сорвался с места и направился к выходу. Но дверь была плотно заперта. Я бил ее ногами, но настойчивая дверь и не шелохнулась. Я взял в руки кресло и направился к окну, со всей силой наполненной яростью, кресло полетело в огромные стеклянные проёмы, но не было слышно даже звука удара, стекло осталось непокорным. И этот проклятый кабинет никуда не хотел выпускать меня. Нужно отдать должное этим таблеткам, в отличие от моих собственных галлюцинаций, здесь на меня никто не нападал. Хотя обстановка должен признаться была устрашающей. А чувство безысходности лилось через край. Интересно, а как же я выгляжу со стороны, когда съедаю эти таблетки? Быть может я сплю, а, может, сижу со стеклянным взглядом, уставившись в одну точку, а может вообще бегаю по камере и делаю то же, что и в моих видениях. Но боюсь мне этого не узнать. Очень скоро меня отпустило, и я снова оказался в закрытой камере, скоро Милдред принесет мой ужин и я снова лягу спать. Изо дня в день по стандартной процедуре. Случалось нечто выходящее из ряда вон, вроде побоев Кларка. Я это не одобряю, но зато по контрасту, обычные дни кажутся лучше прочих.

Глава 4.

Прошла неделя с появлением на свет моего намерения выйти на свободу. Я старался сдерживать эмоции и притворяться здоровым. Милдред практический каждый день делала замечание об улучшении мое самочувствия. Я продолжал пить таблетки, да, они уносили меня из этого мира в мир похуже. Но для начала мне было необходимо выйти хотя бы из одиночной камеры.

– Доброе утро Ричард, как вам спалось.

– Доброе утро, спасибо прекрасно.

– У меня для вас хорошие новости, – дружелюбно улыбаясь, произнесла Милдред. Голос ее был наполнен бескорыстной радостью за меня.

– Да? И какие же?

– Двумя днями ранее я передала вашу мед. карту доктору Васнокеру на рассмотрение. И он одобрил мою просьбу снять с вас смирительную рубашку.

Я был на седьмом небе, и от счастья ровным столбом повалился на спину и начал смеяться. Милдред смотрела на меня с укоризненным взглядом.

– Ричард, вы сейчас заставляете меня думать, что я это зря сделала.

Я тут же встал со спины и с легким смешком ответил:

– Извини, я просто отдался эмоциям.

-Ну что ж, надеюсь, – с подозрительной улыбкой произнесла Милдред.

Она подошла ко мне и расстегнула крепления за спиной, напряжение ослабилось. Милдред размотала рукава, и я снова почувствовал свободу. Ох, это несравненное чувство, я готов был визжать от счастья, но посчитал, что Милдред передумает и воздержался.

– Только не падай в обморок, я также добилась того чтобы тебя выпустили из одиночной камеры.

Переполненный чувством благодарности я направился к Милдред, желая обнять ее, раскрыв руки. Развязанные рукава висели как плети берущие свое начало у локтевого сустава. Милдред сделала шаг в сторону, глаза ее выдали глубокий испуг как в тот день, когда я набросился на не думая, что это златозубый. Она не успела сказать ни слова, когда я уже душил ее своими объятьями. Она издала хрипящий звук, думая, что ее душат, но очень скоро поняла, что это не так и даже обняла в ответ.

– Но только после личной беседы с доктором Васнокером.

– И ты пошла на это ради меня? Я тронут.

– Да не я с ним общалась лично, а тебе нужно.

– Оу, ну тогда лучше оставь меня здесь, – Милдред хлопнула ладонью себя по лбу.

– Он тебя проконсультирует и не более.

– Честно?

– Да, честно. Почему все умалишенные такие извращенцы?

– Увы, в четырех стенах о высоком не подумаешь...

– Ну, ладно, собирайся. Я отведу тебя к нему.

Наконец-то, я выберусь отсюда. Интересно сколько Наполеонов я встречу в общем зале? А Линкольнов? План работает. Совсем скоро я выйду на волю, и тогда полетят головы, много голов, хотя до беседы с доктором лучше засуну такие мысли куда подальше. Милдред вела меня по чисто убранным коридорам, запах был точно такой же, как в больницах. Стены были белыми под цвет только что выпавшего снега. То ли лампы столь ярки, то ли стены столь чисты, что они буквально светились и обжигали глаза своим ярким и непривычным светом. Милдред шла впереди, я частенько отвлекался, заглядываясь по сторонам. По обе стороны был ряд дверей в такие же камеры, как и моя, впереди был выход из блока одиночек. Выйдя оттуда мы шли по коридору, вокруг было множество дверей, и все были такие же, как и стены выкрашены в белый, что казалось, они сливаются на общем фоне, одни только железные ручки помогали отличить дверь от стены. По левую сторону я увидел карман, в котором стояли пустые инвалидные коляски, а за ними окно, на нем стояли белые, не аккуратно покрашенные решетки. Я подошел поближе. От окна веяло холодом, но это было приятно. Там на улице лежал снег, как же давно я его не видел. Всегда ненавидел его, и зиму в целом. Но сейчас он казался уже не столь ненавистным, мне даже хотелось выйти и сделать снежного ангела. А он еще шел, снежинки так и летели вниз, и, поддаваясь холодному потоку, снова взмывали верх к небесам.

– Ричард? – обернувшись, Милдред не заметила, как я остался позади. Охваченная паникой она метнулась искать меня по коридору, но долго искать не пришлось

– Ричард, я же просила не отставать.

– Извини, просто давно не видел всего этого. Признаться уже и забыл как это красиво.

Увы, это свойственно не только мне, я просто выступил как живой пример того, как мы начинаем ценить простые радости только тогда когда нас их лишают. Почему? За что? Я был бы рад всегда так встречать утро, чувствуя все это волшебство мироздания, что обычно спрятано от нашего уставшего от мира взгляда. Когда-то в детстве мы видели истинную суть мира, мы видели, сколь он красив и не повторим. Но сейчас нам это больше не надо, путы материального мира плотно сковали наши глаза. И лишь освободившись от них можно снова узреть мир в его истинном свете. Не просто как клочок земли, на котором стоит дом, а как подлинное и неповторимое произведение искусства. Можно ли эволюционировать когда не помнишь истоков, куда можно идти, не зная, откуда и зачем? Действительно ли мы эволюционируем, когда мы просто замещаем старое знание новым? Почему мы не можем быть как амфибии, они-то не забыли того, как когда-то были рыбами. Возможно, именно поэтому в некоторых мифологиях рептилии считаются символом мудрости. Хотя, может, это и есть эволюция? Отрезать старые хвосты, что бы приобрести ноги, дабы не отягощать себя тяжелой ношей прошлого. Но стоит миру рухнуть, и люди, привыкшие к своей системе, останутся самыми не приспособленными существами на планете.

Отойдя от окна, Милдред снова повела меня по дебрям больницы. Надо же, люди. В общем зале обстановка была весьма располагающей. Круглые столы, за ними сидели пациенты и играли кто в шахматы, кто в шашки. По всему залу стояли медбратья, и, судя по всему, следили за порядком. Мы с Милдред прошли мимо. Она неожиданно свернула и открыла дверь в кабинет. Я зашел внутрь.

– Удачи, Ричард, – слегка улыбнувшись, произнесла Милдред и закрыла за мной дверь.

В кабинете стены отливали голубоватым цветом, перед дверью стоял стол, на котором лежали бумаги и фотографии, они были прижаты листом стекла. На столе стояли аккуратно сложенные папки с личными делами, подлежащими рассмотрению. За столом стояло кресло, а напротив еще одно, в котором сидел доктор Васнокер. Он будто бы и не заметил моего присутствия, пока упорно писал что-то на планшете.

– Прошу, присядьте мистер Лоренс.

Вот, момент истины, здесь я заложу основу своего здорового поведения. Я присел в кресло и начал ждать его озарения. Он был одет в больничный халат, из кармана торчали ручки, на носу покоились очки. Столь спокойного и безмятежного взгляда я прежде еще не видел ни у кого и никогда. На лбу были морщинки, создающие эффект умудренного опытом человека.