Страница 29 из 50
— Естественно, гауптман Нойфельд.
— Потому что так сказала Мария. Плато Ивеничи. Точно.
На плато Ивеничи опустилась ночь, а колонна изможденных солдат все еще продолжала вытаптывать посадочную полосу. Теперь работа не требовала огромных физических усилий, так как снег под ногами постепенно превращался в ровную твердую поверхность. Однако, несмотря на подоспевшее подкрепление в лице пятисот солдат, общий уровень усталости был таков, что вскоре люди уже мало отличались от тех, кто только намечал в нетронутом глубоком снегу первые контуры посадочной полосы.
Колонна успела перестроиться, и ее форма изменилась. Вместо двадцати рядов в пятьдесят человек каждый в ней стало пятьдесят рядов с двадцатью солдатами в шеренге. Расчистив пространство по ширине размаха крыльев, они теперь занялись утрамбовкой поверхности под шасси, для чего снег следовало спрессовать с максимальной плотностью.
В небе низко стояла неполная луна ярко-белого цвета, с севера медленно надвигались узкие вереницы разрозненных облаков. И когда они наплывали на луну, по поверхности плато лениво расползались черные тени.
Колонна то освещалась серебристым лунным светом, то исчезала из виду в темноте. Зрелище фантастическое, нереальное, как в сказке; жуткое, как в дурном сне. Оно, как только что неромантично выразился полковник Виз в разговоре с капитаном Влановичем, напомниало «Ад» Данте с той лишь разницей, что здесь было градусов на сто холоднее. По меньшей мере, на сто градусов, поправился Виз: он не был уверен, какая температура в аду.
Именно такое зрелище застали Мэллори и его люди, когда они без двадцати девять вышли на вершину холма и остановили лошадей в нескольких шагах от края обрыва, которым заканчивался западный участок плато Ивеничи. Они оставались в седлах в течение нескольких мниут, не шевелясь и не разговаривая, зачарованные видом тысячи людей-призраков, которые сгорбясь, утаптывали снег. Зачарованные — так как понимали, что являются свидетелями уникального зрелища, которое видят первый и последний раз в жизни. Вскоре Мэллори стряхнул оцепенение, взглянул на Миллера и Андреа и медленно покачал головой, словно отказываясь верить собственным глазам. Миллер и Андреа ответили ему точно таким же движением. Мэллори повернул лошадь направо и двинулся вдоль обрыва. Спустя десять минут их приветствовал полковник Виз.
— Не ожидал увидеть вас, капитан Мэллори.— Виз воодушевленно тряс его руку. — Клянусь Богом, не ожидал. Вы и ваши люди обладаете потрясающей способностью выживать.
— Повторите то же самое через несколько часов,— сухо произнес Мэллори, — и я буду счастлив услышать это.
— Но ведь все позади. Самолет будет…— Виз взглянул на часы, — ровно через восемь минут. Площадка подготовлена, она достаточно надежная, и сложностей с посадкой и взлетом быть не должно, при условии если самолет не задержится на полосе слишком долго. Вы выполнили вашу миссию и выполнили превосходно. Вам сопутствовала удача.
— Повторите это через несколько часов, — вновь произнес Мэллори.
— Простите? — Виз не скрывал удивления. — Вы думаете, с самолетом может что-нибудь случиться?
— Нет, не думаю. Но все, что было до сей минуты, что осталось позади — всего лишь пролог.
— Пролог? Как пролог?
— Сейчас объясню.
Нойфельд, Дрошни и сержант Баер оставили лошадей на привязи возле деревьев и стали преодолевать пригорок, преградивший им путь. Сержант Баер двигался по снегу с большим трудом, сгибаясь под тяжестью портативного передатчика. Не доходя до вершины, они опустились на землю и поползли, пока не окавались в нескольких футах от края скалы, выходившей к плато Ивеничи. Нойфельд достал было бинокль, но тут же убрал его: из-за темной тучи выглянула луна ярким светом озаряя мелкие детали местности. Контраст между черной тенью и ослепительным блеском снега показался столь резким,что бинокль не потребовался
Справа явственно вырисовывались палатки командного пункта Виза и рядом — несколько наспех сооруженных походных кухонь. Возле самой маленькой палатки стояла группа людей, человек двенадцать, и даже с такого расстояния можно было разглядеть, что они оживленно беседуют. Прямо под тем местом, где лежали Нойфельд и его спутники, колонна, дойдя до конца полосы, разворачивалась и медленно шла назад — страшно медленно, страшно устало — по уже утоптанному широкому пространству. Нойфельд, Дрошни и Баер, как незадолго до этого и Мэллори со своими людьми, не сводили глаз с открывшейся перед ними картины во всем ее мрачном ирреальном великолепии. Нойфельд усилием воли заставил себя оторваться от происходящего внизу и вернуться к реальности.
— Как это любезно, — прошептал он, — со стороны югославских друзей пойти на такое ради нас. — Он повернулся к Баеру и вытянул руку в сторону передатчика.— Будьте добры, свяжитесь с генералом.
Баер снял передатчик, надежно установил его на снегу, развернул антенну и настроился на нужную волну. Выйдя на связь, он после недолгого разговора передал наушники Нойфельду. Тот надел их и невольно глянул вниз, где по снегу, словно муравьи, двигалась тысяча мужчин и женщин. В наушниках раздался треск и Нойфельду пришлось отвлечься.
— Герр генерал?
— А-а. Гауптман Нойфельд. — Голос генерала звучал слабо, но очень отчетливо, безо всяких помех и искаженнй.— Ну так как? Разбираюсь я в психологии англичан?
— Вы ошиблись профессией, герр генерал. Вам бы быть психологом. Всё произошло именно так, как вы предсказывали. Видимо, вас заинтересует то, что британские ВВС начнут усиленную бомбардировку Зеницного Ущелья ровно в час тридцать этой ночью.
— Так-так-так. — Циммерманн призадумался. — Действительно, интересно. Однако совсем не неожиданно.
— Вы правы, герр генерал.— Нойфельд поднял глаза: Дрошни, тронув его за плечо, показывая на север. — Одну секунду.
Нойфельд стащил наушники и повернул голову туда, куда указывала рука Дрошни. Он поднес к глазам бинокль, но ничего не увидел. Тем не менее, он безошибочно определил характер звуков. В вышине нарастал дальний гул двигателей. Нойфельд вновь нацепил наушники.
— Мы вынуждены поставить англичанам отличную оценку за пунктуальность. Появился их самолет.
— Прекрасно, прекрасно. Информируйте меня постоянно.
Нойфельд оттянул один наушник и стал вглядываться в небо, но луна скрылась за тучей, и он опять ничего не увидел. А между тем шум двигателей приближался. Вдруг внизу на плато раздались три пронзительных свистка. Маршировавшая колонна моментально рассыпалась, мужчины и женщины устремились к восточной границе плато, где лежал глубокий снег. Но человек восемьдесят, очевидно по предварительной договоренности, остались на месте, рассредоточившись по обе стороны полосы.
— Неплохо организовано, нужно отдать им должное, — одобрительно воскликнул Нойфельд.
Дрошни злорадно ухмыльнулся. — Тем лучше для нас, а?
— Похоже, все лезут из кожи вон, чтобы помочь нам нынешней ночью, — согласился Нойфельд.
Темная гряда облаков сдвинулась к югу, и луна залила плато белым светом. В ту же секунду, менее чем в полумиле, Нойфельд увидел четкие контуры самолета, заходящего на посадку. Раздался громкий свист, и люди, выстроившиеся вдоль полосы, включили фонари, что в данных условиях, когда было светло почти как днем, выглядело излишним.
— Сейчас сядет, — сказал Нойфельд в микрофон. — Это бомбардировщик, «Уэллингтон».
— Будем надеяться, приземлится удачно‚ — проговорил Циммерманн.
— Да уж, будем надеяться.
«Уэллингтон» приземлился удачно — идеальная посадка, учитывая чрезвычайные условия. Он быстро снижал скорость, но не останавливался, а продолжал катить к концу полосы.
— Сел на полосу, герр генерал, и продолжает движение, — проговорил в микрофон Нойфельд.
— Почему он не останавливается? — спросил Дрошни.
— На снегу тормозной путь совсем иной, чем на бетонной дорожке, — ответил Нойфельд. — При взлете у них каждый ярд будет на счету.