Страница 107 из 109
— Вот спасибочки, — сказала Коробченко, легко, как бабочка, вспархивая по ступенькам в салон. Села на переднее сиденье, что сразу за шофером, и крикнула Дергунову: — Поехали, дружище, нечего зябнуть. Шофер, закрывай дверь, сквозит.
Сама она была в теплом драповом пальто и вообще не понимала этого франта Лёшку. Зачем пижонить, если на улице холодрыга?
Но тут из общаги вереницей потянулись обращённые. Они были какие-то одинаковые, в китайских пуховичках, и от них несло пакетным супом. В общаге они занимали верхний этаж и ни с кем не общались. Коробченко уставилась в окно, за которым колючий ветер гонял рябь по черным лужам.
Дергунов вошел последним, устроился рядом с Коробченко и произнес:
— Как-то оно всё неожиданно.
— Что всё? — в тон ему сказала Коробченко, по спине у которой побежали мурашки.
Разумович между тем закрыл дверь и начал выруливать к распахнутым воротам.
— Да вот, уезжаем, — ответил Дергунов. — Паника большая, сами увидите…
По дороге прихватили одетого в ватник Старожила, который голосовал на обочине. Старый перец немедленно наорал на одного из обращённых, который занял его место. Обращённый молча пересел. Старожил уселся в его кресло и ну щипать соседа. И этот обращённый пересел, не стал связываться.
Старожил принялся задираться к Дергунову, который как на грех оказался впереди, но тут Нинель Эвальдовна повернулась и двинула хулигана кулаком по маковке. Кулак у неё был увесистый, Старожил тут же завял и очухался только тогда, когда автобус остановился у лесного массива, за которым скрывалась Галерея.
Но до этого они увидели спешащих к метро наспех одетых людей с чемоданами, до предела забитую площадь и вездеходы боевого отряда Касима Сесёлкина, которые, ревя и газуя, на малой скорости неотвратимо надвигались на толпу.
Мимо по направлению к Знаменке промчалась пара бесшумных, сверкающих лаком здоровенных междугородных автобуса, в которых сидели ребята из Научного Центра.
Очухавшийся Старожил раздраженно забубнил, завякал, но Коробченко посмотрела на него, и он умолк.
Из лесу с треском вылез тумбообразный Борщ с безразмерным рюкзаком за плечами и вразвалку направился к автобусу.
С трудом протиснулся в узкую дверь (автобус при этом опасно накренило), увидел два свободных места, которые, заприметив выходящего из лесу Назара, поспешно освободил Старожил, удрав в хвост, сел на затрещавшее под ним сиденье и сказал:
— Трогай, шеф. В Знаменку или сразу в Тамбов?
— Поначалу в Знаменку, — ответил шофер. — Дальше как прикажут.
Всем отчего-то стало грустно.
Когда Старожил удирал в хвост, Дергунов хохотнул. Он знал, в чем причина. Вместо того, чтобы смотреть вчерашнее представление, Борщ, Квасюк и Старожил пили водку и резались в карты, и Старожил, естественно, смухлевал, как же без этого, и получил от Борща по ушам. И улетел в кусты. Но улетел не просто так, а умудрился при этом прихватить пару непочатых бутылок. Пройдоха был ещё тот. Борщ что-то крикнул ему вслед и погрозил увесистым кулаком.
— И что же мне делать в Тамбове? — сама у себя спросила Коробченко.
В этот момент случились два события: автобус тронулся, а сиденье под Борщом благополучно развалилось.
Все сразу повеселели.
Глава 39. Все договоры отменяются
Чуть ранее, в семь утра, в дверь позвонили. Трезор вел себя тихо, значит, это был свой.
Черемушкин открыл, на пороге стоял Мортимер с мокрой от моросящего дождя головой. Было холодно, но одет он был по-летнему, в легкую рубашку и белые брюки.
— Забирай свою даму, — сказал он безапелляционно. — Едем в лабораторию.
Черемушкин открыл было рот, но Мортимер веско произнес «Срочно». Как отрезал.
Через пять минут они с Евой уже сидели в розовом лимузине. Кроме них в машине находились Лера и Семендяев. Лера смотрела в окно и не обращала на Черемушкина никакого внимания, Семендяев поминутно зевал и клевал носом.
— Сейчас вы заснёте, — не оборачиваясь, сказал Мортимер. — А проснётесь кто в Москве, кто в Тамбове. На всякий случай до свиданья, хотя вряд ли такое случится…
Мортимер торопился. Снабдить Семендяева добротной душой взамен синтетической было минутным делом. Эманации Серафимов он не жалел, знал, что вряд ли в дальнейшем пригодится, но всё равно осталось изрядно. Воссоединить Василия и Еву оказалось технически сложнее, никогда таким не занимался. Но и это удалось.
Снаружи, за стенами лабораторного корпуса назревало что-то серьезное, Мортимер чувствовал нарастающую вибрацию, присущую только лишь существам тонкого мира. Подумал: «Вот и за мной пришли».
Наспех почистив память спящих Василия, Леры и Семендяева, Мортимер приказал Фазаролли и Менанжу (предчувствуя неладное, они крутились рядом) доставить пациентов по месту жительства. Назад пока не возвращаться, действовать по варианту Д, то есть вынуть из банковской ячейки кредитные карточки, ключи от московской квартиры и слиться с массой. Ждать Берендеева, который прибудет позже.
Мортимер помог перенести пациентов в розовый лимузин и смотрел ему вслед, пока он не скрылся в подпространстве.
Поднявшийся вдруг ветер больно стегнул по глазам, заставив прикрыться рукой, и тут же раздался ехидный голос:
— Ну какой ты, к черту, демон? Все навыки растерял, вконец обабился.
— Может, подеремся? — предложил Мортимер, узнав по голосу Асмодея. — Тогда и посмотрим, кто обабился.
Да, да, тот уже стоял напротив, в золотом халате до пят и в золотой шапке мага с оскаленной гаргульей на козырьке, с грозным жезлом в руках, который он держал, как дубинку.
— Еле сдержался, — сказал Асмодей, опустив жезл. — Так бы и дал по башке за всё, что было.
— А было мировое соглашение, — напомнил Мортимер, выхватив из воздуха огненную плеть.
— Нет уж, милый мой, — возразил Асмодей. — Когда дело касается сакрального имущества, все договоры отменяются. Тем более мирные. Согласись, умник, Объект уже не в твоей юрисдикции.
— Докажи, — сказал Мортимер и точно выверенным ударом плети выбил из руки Асмодея жезл. Тот взвился высоко в воздух и там застыл.
Противоестественно, не шевеля ногами, Асмодей отъехал назад метров на двадцать, поднял руку, жезл точно намагниченный влетел ему в ладонь.
— Хочешь драться — дерись, — томно сказал Асмодей.
Тотчас мокрую площадь тесно, не протолкнуться, заполнила разномастная нечисть из четвертого измерения, которую раньше сдерживала охранная грамота Кастодиана и, естественно, Планзейгер. Тут тебе и стоящие особняком грозные волосатые демоны, и стрекочущие насекомоподобные полудемоны, и строящие рожи рогатые носатые бесы, и возбужденно припрыгивающие черти с длинными гибкими хвостами, и ведьмы с вытекшими (чтоб страшнее) глазами и торчащими из волос гадюками, и живоглоты-рот-лохань, и люди-кроты, запросто срубающие рукой-лопатой голову, и вывернутые наизнанку перевертыши, на которых смотреть тошно, и Кощей Бессмертный, которому чертенята поддерживают веки железными вилами, и японские ёкаи-фонарики, с виду добрые, но весьма охочие до крови, и страхолюдные зубастые орки с каменными палицами, и прочая нечисть, которую земля не носит. Всё это грязное, непрерывно портящее воздух общество шипело, хрюкало, сипело, блеяло, визжало, царапало когтями асфальт, цеплялось ветвистыми рогами, топталось туда-сюда, не видя Мортимера, который как скафандром окружил себя защитным полем, потому что драться с этим отребьем было себе дороже — из каждой разрубленной половинки получалась новая боевая единица. Стопчут.
— Он спрятался, — сказал Асмодей. Произнес вроде тихо, но перекрыл общий шум. — Теснее, братцы, взяться за руки, за ноги, рога, хвосты, у кого что есть. Сплестись в клубок.
«Пора смазывать лыжи, — подумал Мортимер, не зная пока, чем это кончится. Скорее всего утянут со всей этой туго переплетенной, сцементированной массой в своё четвертое измерение. — Или не пора? Этак ведь запросто докажут в Верховной Канцелярии, что отказался от доказательств, не подтвердил своего права на Объект. Да нет, нельзя мне сейчас на историческую пальму, никак нельзя. Скуют ручки-ножки кандалами»…