Сильнее смерти

Он уже прошёл первичный курс подготовки. Тилл-Бернхард выдал ему бумажник, где лежали две сотни евро бумажками разного достоинства, банковская карточка, карточка-паспорт на имя Антонио Серены – они направлялись в Германию, но изображать ему там пока предстояло испанца, плохо знающего немецкий язык. Потом легенду заменят.

Тилл безжалостно вытряхнул его вещи на стол. Кельм знал, что можно брать с собой, чего нельзя. Но одну вещь Тилл всё же забраковал. Подарок мамы – свитер с вышитым смешным куртом, курты водились только в Дейтросе, и Тилл справедливо заметил, что надевать такой свитер на улицу – всё равно что повесить на шею табличку «я дейтрин». Дарайцы, конечно, не толпами бегают по Триме, а триманцы ничего не поймут – но всё же.

Тилл забрал у него «Дефф», выдал взамен триманский пистолет «Глок7». Кельм уже стрелял из него, пистолет был куда похуже «Деффа», но так уж полагалось на кондиционировании, пользоваться триманским оружием.

Кельм снова упаковал рюкзак. Вскинул его на плечи.

– Готов? – Тилл оглядел его. – Ну пошли.

Они прошли по коридору. На улице уже опять моросил мелкий дождик.

Кельм шёл вслед за проводником, глядя ему в спину, и думал о том, что прошлого не вернуть. Он не стал прежним – и не станет таким никогда. То состояние безмятежной весёлости, ничем, даже войной, даже смертями, не сбиваемого оптимизма и внутреннего счастья – этого уже никогда не будет.

Но так ли уж это важно? У него есть дело. Он станет разведчиком. Он будет работать на Триме. Последние месяцы Кельм тренировался – казалось ему – не так уж много, но на самом деле больше, чем когда-либо. Он почти свободно владел уже немецким языком (испанский изучил ещё в квенсене). Его тело стало сильным и тренированным, как раньше. У него снова получалось творить в Медиане, и образы выходили сильнее и мощнее, чем прежде. Он стал бы сейчас прекрасным гэйном. В шехе бы его носили на руках. Да скорее всего ему дали бы под командование шеху, ведь теперь и звание соответствует. Но на Триме работать – важнее и интереснее. Гэйнов много. Хороших разведчиков – по пальцам пересчитать.

Только это сейчас и важно. Это радостно. Это единственное, ради чего стоит жить. Его дело, его работа.

– Эшеро Медиана, – приказал Тилл. Вслед за ним Кельм переместился в серое Пространство Ветра.

Куда ни глянь – равнина, земля и небо почти одного цвета. Камешки, ложбинки, невысокие холмы вдалеке. Но стрелки келлога на руке указывали на юг. И туда надо было идти, несколько часов по серым просторам Медианы, к Триманским вратам.

– Кто идёт? – в наушнике, приклеенном к мочке уха, прорезался женский встревоженный голос.

– Свои, – откликнулся Тилл, – даю позывные.

– Лёгкого пути, – пожелала патрульная гэйна.

– Спасибо, – пробормотал Кельм. Приятно было слышать этот звонкий женский голос. Приятно, что Дейтрос провожает их именно так. Они зашагали по Медиане. Ботинки немного жали. Ветер ласково касался щеки. Тилл вёл, шагал упруго, неслышно. Кельм вдруг подумал, что жизнь-то на самом деле – вся ещё впереди. И неизвестно, что там будет, в этой жизни. Страх шевельнулся на донышке где-то. Страх и воспоминание. Но он ведь гэйн, он знал, на что идёт.

Он никогда и не хотел ничего другого.

– Скоро дойдём, – негромко пообещал Тилл, – склонение благоприятное.

Кельм поднял руку, раскрыл ладонь и выпустил в небо стайку серебристо-белых стремительных птичек. Они не умели убивать. Они просто были – для красоты. Ни для чего больше. Тилл рассмеялся и поддержал игру – заставил воздух мерцать и искриться мириадами крошечных радуг. Кельм собрал эти радуги вместе, в концентрические круги, и заставил круги вращаться. Стая белых птиц поднималась всё выше, к бессолнечному зениту.

– Молодец шехин, – сказал Тилл, – здорово.

– Да и ты ничего, – признал Кельм. Тилл хлопнул его по плечу.

– Сработаемся, да?

Гэйны рассмеялись. Медиана тающей дымкой расплывалась позади, и впереди, и повсюду вокруг была лишь бескрайняя Медиана. И они уходили всё дальше и дальше, в направлении условного юга, их фигуры расплывались в тумане, таяли, становились всё меньше. Наконец их уже не было больше видно. Эта история кончилась. Начиналась совсем другая.

В этой жизни, которой не пожелаешь врагу, в постоянной готовности умереть за, в ночь, когда воспалённо горят глаза, – что ты хочешь увидеть на том берегу? Лимитирован и исчерпан запас наших снов. Мокрые листья вколочены в землю дождём. И закон известен давно и вовсе не нов – если мы с тобой встретимся, видимо, сразу умрём. Я во всяком случае. Но скажи мне в лицо, кто из нас заварил эту кашу, ты или я? Кто в итоге ответит за всё? Кто курица, кто яйцо? Скажи мне, кто из нас сволочь и кто свинья. Я тебе сочиняю этот ад, где странно, что ты ещё цел, или ты надо мной стоишь – откровенно скажи – хладнокровно ломая мне и судьбу, и жизнь, ради высшей цели с прищуром глядя в прицел. Ну а я, оставаясь в полном ауте и не у дел, всё ж скажу тебе, судьба моя, мой герой. Если придётся встать и ответить за наш беспредел, хоть одно хорошо – я встану рядом с тобой.