Призванный. Возможно, баллада.

Сквозь поредевшие заросли проступает поляна, на той стороне которой стеною встает кряжистое дубье. На опушке, как и говорилось, сторожка, крытая жердями. Из кирпичной трубы вьется дымок. Учуяв человечий дух, бабкина сестра отложила свою ежкину азбуку, спешно растопила печь и взгромоздила на нее котел с водой.

На поляне никого не хрюкает и в нетерпении землю не роет. Возможно, у кабанов с нюхом похуже. Или, наоборот, они не выносят дыма, а на наше появление им плевать.

Доходим до крылечка, останавливаемся метрах в трех, отпечатавшись тенью прямо на двери.

– Топ-топ-топ! – говорим громко.

Потом вежливо добавляем:

– Тук-тук-тук.

Никто не хлопает. Ни дверью, ни в ладоши. Только из дубравы доносится, словно спросонья:

– У-гу!

В смысле, не заперто?

Раздается длинный скрип, и из проема показывается худая старуха в наброшенном бушлате.

Она щурится, поскольку наш силуэт ей видится как раз на фоне заходящего солнца.

– С гостинцем я, бабушка, от сестры твоей, – помогаем мы ей въехать в ситуацию.

– Коли так, милости прошу.

Она сторонится.

Пригнув голову, входим.

Внутри темно, но не затхло. Окошки маленькие, однако стекол в них нету. Слегка тянет дымком от затепленной печки, на которой действительно побулькивает, но все же не котел, а чугунок. Помимо того пахнет чем-то душистым и пряным. Все углы завешаны пучками подсохших трав. Из мебели есть стол, окруженный со всех сторон лавками. На него и кладем узелок. В дальнем углу темнеет огромный окованный сундук, вероятно, та самая фамильная реликвия.

– Присаживайся, мил человек, – кивает бабка на лавку и уходит к печке.

Возвращается с жестяной кружкой, из которой вьется парок со смородиновым духом, ставит перед нами и принимается разматывать тряпицу на гостинце.

– Заела-таки сестрицу совесть, – усмехается она удовлетворенно.

– А зачем тебе сатанинский гриб, отравить кого задумала? – шутливо интересуемся мы.

– Да кого же? Тех, что сюда забредают, травить поздно. Кабанов я отваживаю. Так и норовят все грядки изрыть. В последнее время какой-то взялся по ночам чесаться об угол избенки, того и гляди завалит. Дубов в дубраве ему, видите ли, мало. Как начнут матереть, никакой управы на них не сыщешь. С вожаком схлестнуться пока остерегаются, а удаль молодецкую показать уже невтерпеж, вот и озоруют, как умеют. А сатанинским отваром вокруг побрызгаешь, они и отстанут почитай на полгода.

– Веселая тут у вас жизнь.

– А ты, похоже, не из местных.

– Похоже, – соглашаемся мы.

Старуха садится напротив.

– Колокол давеча заполошно звонил – твоих рук дело?

Неопределенно пожимаем плечами.

– С баловства или для бахвальства?

– Вроде того.

Разве объяснишь? Да и не обязан Брайан отчетом. Не с него спрос…

– А в наши края каким ветром занесло? – продолжает пытать старуха. – За чашей Грааля снарядился?

Мы даже вскидываемся ошарашено.

– Эк ты загнула, бабуся! Чуть ли не под прямым углом.

– А чего ж тогда шатаешься по свету, словно неупокоенный?

– Дракона ищу, с рогом на носу.

– Трубить потом в ущелье будешь?

– Трубить? Почему в ущелье?

– Ну, как неистовый Ролан.

– Знаешь, бабуся, ты с азбукой-то заморской поосторожней, не перебарщивай, а то у тебя и эльфы в дубраве заведутся. Расскажи-ка лучше о драконе. Своими словами.

– Ладно, мил человек, гриб ты принес, никуда не денешься. Усаживайся поудобнее, история долгая.

Демонстративно поерзав на лавке, замираем.

– Шел себе как-то по дороге солдатик, – зачинает сказительница. – Долго ли, коротко шел, но солнце к закату стало клониться.

– Если в самоволке, то лучше не по дороге, а по кустам вдоль обочины. А то ведь на патруль напорешься.

– Да не самовольно он, отпустили со службы.

– В увольнение? А в срок разве успеет вернуться?

– Возвращаться не надо было, его совсем отпустили.

– По старости или инвалидности?

– Да нет же, – отмахивается старуха, – лет ему примерно, как тебе. Руки-ноги тоже на месте.

– Тогда со службы только в запаянном гробу отпускают.

– Кончились деньги у соседнего барона, вот он и распустил свою армию.

– Наемник, выходит, – тянем понятливо. – Солдат фортуны, рыцарь удачи.

– Хоть бы и так, не важно.

– Не скажи, разная у них судьба.

– Ты лучше уж слушай.

Закрываем рот и запечатываем его ладонью. Старуха подпирает пальцем щеку.

– Шел, значит, солдатик, шел и добрался до вилляжа.

– Чего?

– Ну, деревенька ж по-ихнему.

Старуха, вытянув губы гузкой, косит на нас хитрым глазом.

Ладно, бабуська, будем считать, что уела.

Наслаждается она чуть ли не минуту, но спохватывается все же без посторонней помощи.

– Направляется он, стало быть, к таверне, чтобы переночевать, а на площади как раз глашатай из ближнего городка королевский указ зачитывает. Тому, кто освободит окрестные земли от дракона, обещано пожаловать в полное владение пограничный замок и принцессу в придачу.

– Точно замок, не полкоролевства?

– Точно-точно. Прижимистые они там, как ни крути. Каждый соверен по три раза пересчитывают.

На соверен мы не реагируем, и бабка, вздохнув, продолжает.

– Подумал-подумал солдатик, замок хоть и пограничный, а все же лучше, чем бездомному мыкаться. Авось и принцесса не совсем криворука и обеда не испортит. Так что ни свет ни заря он уже стучится ногою в городские ворота. «Открывай, – кричит, – я с драконом вашим биться пришел!» Послали к королю, сказать, что герой пожаловал.

– На рассвете?

– Он в последнее время рано привык подниматься. Свесился король со стены, осмотрел солдатика и махнул стражникам, чтоб отворяли. Впустили его, провели ко дворцу. Рассказали о драконе, который обложил королевство данью, требуя, чтобы каждый день приносили одного упитанного жителя к горе, где он расположился гнездом. Попробовали как-то не дать, де запамятовали, да после своей придумке не рады были. К полудню прилетел, злой как черт, взгромоздился на самый высокий шпиль с королевским штандартом, обвил хвостом, раскачал и обрушил. Затем башенные часы на ратуше рогом из стены выковырял. А напоследок всю городскую площадь каким-то зловещим узором, извиняюсь, загадил – заклятье свое наложил. Так и не удалось позже толком убрать – закаменело в момент. Подивился солдатик драконьей лютости, проникся поставленной задачей. Провели его еще по двору, показали снизу принцессу. Она в окошке платочком обмахивалась.

– Уронила?

– Нет, удержала. Дорогой был платочек, с вензелем. Потом проводили солдатика в арсенал, выдали большой нож.

– А меч пожалели?

– То был специальный нож, на дракона наточенный.

– Метательный?

– Не знаю, королевский егерь им кабанов свежевал.

– Значит, тоже со свинотыком, – вздох Брайана повисает апарт.

– Посадили солдатика в клетку и понесли к горе, – продолжает старуха.

– Почему в клетку?

– Чтоб не передумал.

– Он же сам пришел.

– Ну, так и замыслено было, чтоб сам.

– А если сам, то с чего вдруг передумает?

– Э-эх, родимый, – вздыхает сказительница, – сколько их вызывалось, а как завидят дракона, сразу же наутек.

– А зачем тогда шли? – не унимается Брайан.

– Выходит, на роду было написано.

– Посмотреть и наутек?

– Так и положено, пока не появится герой.

– Все равно, что-то тут не так.

– Ежели перебивать беспрестанно будешь, – строжится старуха, – до конца мы с тобой не доберемся, мне раньше надоест.

Потом, ввиду недоверчивого молчания, установившегося в избушке, снисходит до еще одного объяснения:

– До горы драконьей путь не близок, зачем герою ноги бить понапрасну? Есть на то стражники, которые уже привыкли носить.

– Сдается мне, – говорит Брайан, глядя в окошко, – что героем тут выступает кто-то совсем другой. У кого, кстати, ключ от клетки?

– У королевского егеря. Он всегда сопровождает, чтоб чего непредвиденного в дороге не случилось.