Страница 2 из 85
— С завтрашнего дня всегда будешь рядом со мной. Представь, что ты моя тень. И так же, как тень, тебя не должно быть не видно, не слышно лишний раз. Понял?
— Да… господин.
— Спать будешь в том углу.
Мальчик посмотрел туда, куда указывал царь. Место, почти полностью погруженное в сумрак. Парень едва не завопил, когда там заворочалась большая тень. Собака. Огромный волкодав черно-серой масти. Зевнув внушительной пастью, полной острых зубов, он встал и подошел к хозяину, попутно рыкнув на мальчишку.
— Нельзя, — коротко приказал царь, и собака тотчас потеряла к парню всякий интерес.
Все внутри мальчика сжалось от ужаса, стоило только представить, что придется спать рядом с такой зверюгой. Мысленно он уже прощался с жизнью, понимая, что перечить царю не осмелится, но собака довольно безразлично отнеслась к его вторжению.
С этого момента началась жизнь Щена возле царя. И хоть Каледона и беспокоила его судьба, это было что угодно, но не забота. Стоило мальчику забыться, как он тотчас получал оплеуху, пинок или зуботычину. За ослушание или поступки, которые царь считал неподобающими, следовали и более суровые наказания. Правда, после них о Щене всегда заботились, чтобы не приведи боги не помер. Кормили сытно, а через месяц заставили заниматься, воспитывая как будущего воина, но относясь как к вещи. Это ставила Щена в тупик, он просто не понимал, чего от него хотят.
Конечно, дело было вовсе не во взрывном характере царя. Он прекрасно осознавал, что делает. День за днем, неделя за неделей он ломал Щена, но при этом не давал сломаться окончательно. Воспитывал под себя, буквально выбивая те черты, которые оказывались ему не по нутру. Здесь не было места заботе или состраданию, душевному теплу. Растился маленький звереныш, хищник, преданный только одному хозяину.
Именно чтобы закрепить этот результат, царь приказал никому не общаться с мальчишкой, правда, сам Щен понял это много позже, когда повзрослел. А пока парень просто принимал свою участь, как должное, стараясь смириться с тем, что его предпочитают не замечать, и даже учителя старались обходиться минимумом слов.
Глава 2
К четырнадцати годам Щен научился полностью скрывать свои чувства и ненавидеть. Он ненавидел царя и боялся до судорог, одновременно восхищаясь его силой и испытывая что-то вроде странной преданности. И в самом деле — по-собачьи. Никто, кроме царя, с ним не разговаривал, и только Каледон испытывал к нему хоть какие-то чувства, которые заставляли чувствовать себя нужным, и хотелось доказать свою нужность, как бы сложно ни было.
Но именно в четырнадцать лет произошел переломный момент в этих странных отношениях Щена с внешним миром.
В тот день Щена жестоко наказали. Он позволил себе на краткий миг отвлечься от тренировки на наблюдающих за ним дочерей царя, и из-за этого опоздал с парированием удара. Учебный меч вылетел из рук. Царь, который почти всегда наблюдал за занятиями Щена, лишь презрительно сплюнул и что-то сказал своим воинам, всегда минимум вдвоем сопровождавших повелителя. Минуту спустя на плечи парня опустился первый удар палки. Его избивали жестоко и методично, со знанием дела и без малейших эмоций.
Когда стих град ударов — Щен даже не заметил. Весь мир стал для него сплошной пылающей болью, пульсирующей, раздирающей каждую клеточку тела. Стоит ли говорить, что он не смог подняться? Даже когда царь приказал. А что значит пинок, когда и так все тело — одна сплошная боль?
Наконец, после третьего пинка или больше — Щену уже было все равно, царь соизволил подойти к своему псу и удостовериться в серьезности повреждений. Видимо, картина его не обрадовала, так как он велел одному из карателей:
— Позови Эрна.
Эрн… имя пробилось сквозь пелену боли, и Щен узнал его. Царский целитель. Ему приходилось с ним сталкиваться раньше, но очень ненадолго. Парень даже не помнил, как тот выглядит. Дело в том, что врачеватель постоянно был закутан в длиннополую одежду с капюшоном, скрывающим почти все лицо, но не из-за таинственности, а словно не желая видеть творящееся в этом мире.
Боль поглощала все существо Щена, но он все еще находился на грани сознания, поэтому услышал тихий, вкрадчивый голос над собой:
— У него очень серьезные повреждения.
— Поэтому и позвали тебя, — рыкнул царь. — Вылечи его.
— Можно было выбрать для наказания что-то более щадящее. Твои вояки, царь, ему ребра переломали, — невозмутимо ответил Эрн.
— Мои методы — не твоя забота. Не забывай свое место, — холодно проговорил царь. Но, как ни странно, ярости не было. Любой другой его подданный жестоко поплатился бы за такие слова.
— Однажды ты можешь его просто убить, и все будет зря.
— Ты вылечишь его?
— Да, но это займет время. Ему придется остаться у меня на несколько дней.
— Делай, что хочешь, но он должен быть здоров!
— Хорошо, мой царь, — склонился в поклоне целитель, но особого почтения в голосе не было.
Чуть позже Щен почувствовал, что кто-то берет его на руки. Не рывком, как обычно, чтобы в следующий миг перекинуть через седло или оттащить, а осторожно, почти нежно. Это было так… странно. Он уже и забыл, что так бывает. А потом милосердное сознание покинуло мальчика.
Больно, как больно! Стоит лишь пошевелиться, как боль кипятком разливается по телу. Тупая, ноющая. Щен с трудом открыл опухшие глаза и увидел над собой низкий сводчатый потолок. Парень попытался повернуть голову, но тут его лба коснулась ладонь. Удивительно тонкая и прохладная. На краткий миг, пока сознание не вернулось полностью, Щен успел подумать, что, может быть, это мать, о которой остались лишь смутные воспоминания. Иллюзию разрушил вкрадчивый, но, несомненно, мужской голос:
— Очнулся?
Парень испуганно вздрогнул и попытался вскочить, так как обычно за окликом следовало наказание за медлительность, но со стоном вынужден был рухнуть обратно. Утихшая почти боль полыхнула с новой силой.
— Ш-ш, осторожнее, мальчик. Тебе сейчас лучше лежать и не двигаться.
Целитель снова склонился над ним, и лба коснулась влажная прохладная ткань. Это заставило понять, что в горле все пересохло от жажды. Просьба почти сорвалась с губ, но Эрн упредил ее, поднося к разбитым губам кружку с водой и помогая сделать несколько глотков, приговаривая:
— Правильно, пей. Тебе нужно пить. А вот от еды лучше воздержаться.
Какая еда! Если при одной мысли о ней Щена сразу же мутило.
— И даже не пытайся встать. У тебя сломано три ребра. Будешь дергаться — можешь умереть, — как-то устало объяснил целитель, изучая лицо подопечного, покрытое синяками и ссадинами. Тот лишь отвернулся, пробормотав:
— Какая разница!
— Это ты сейчас так говоришь, — ответил врачеватель, снова смачивая ткань.
Водрузив ее обратно на лоб парня, Эрн отошел к столу в глубине комнаты, который был заставлен всевозможными емкостями от фиалов до котелков, а сверху свисали пучки трав. По дороге целитель как-то машинально поднял руку и откинул капюшон. Тотчас по плечам разметались длинные каштановые волосы, а чуть позже Щен увидел и лицо врачевателя, что удавалось немногим. Эрн оказался неожиданно молодым. Лет двадцать пять, не больше. Тонкое лицо, изящная шея. Он совсем не походил на здешних мужчин — суровых воинов. И в то же время у него почему-то оказались такие знакомые серые глаза… Только Щен сейчас не мог вспомнить, почему они такие знакомые. К тому же боль снова полыхнула по ребрам.
Пока парень старался справиться с ней, Эрн вернулся к кровати с каким-то горшочком. Зачерпнув из него вязкую массу, врачеватель принялся наносить ее на грудь, а потом и по всему телу Щена, проговорив:
— Потерпи. Знаю, что больно, но потерпи. Это, конечно, не излечит переломов, но поможет от ушибов. И что тебя так удивило?
— Ваше… лицо.
— А что с ним не так? — целитель даже замер на миг.
— Вы… молоды, — скривившись от боли, так как тонкая рука прошлась по очередному ушибу.