Страница 60 из 79
— А из нехудожественной литературы, нон-фикшн, вы что-нибудь за последнее время отметили бы?
— Книги по философии, социологии и истории редко помогают кому-нибудь, кроме их авторов. Философия — это протокол процесса, при котором некая мысль, опираясь на прошлую, порождает следующую. Социология была хорошим предлогом развести на грант папу Сороса, но сейчас, говорят, он поумнел. А история очень борзо объясняет, почему вчера случилось то-то и то-то, но совершенно не в состоянии предсказать, что будет завтра, то есть ее вообще некорректно называть наукой — если вы, конечно, не работаете на истфаке. Вот физика — это наука: физик может предсказать, что будет взрыв, если сдвинуть два куска плутония. А кто-нибудь из советских историков, философов и социологов в 90-м году предвидел 91-й? Нет. То есть сейчас-то они все скажут, что предвидели, но вот в 90-м их слышно не было. При Циньском Шихуане их всех после этого зарыли бы по шею в землю, а затем пустили бы по ним табун лошадей. Но мы живем в гуманное время, поэтому вся эта публика постепенно переквалифицируется на преподавание основ пиара. Из чего, кстати, несложно сделать вывод, что в близком будущем в стране произойдут события, которые сделают пиар неактуальным. Будущее можно предсказывать, наблюдая за инстинктивными движениями популяции отечественных гуманитариев: они всегда движутся в сторону, прямо противоположную вероятному вектору событий…
— А какова, по-вашему, ответственность писателя? Вы, например, культовый автор для целых поколений. А если и вправду заведете читателей в никуда?
— Писатель — это человек, который отвечает перед текстом, который он пишет, а не перед читателями или критиками. Поэтому это очень одинокое занятие. Кроме того, я никого никуда не веду, а просто пишу для других те книги, которые развлекли бы меня самого. Собственно, они меня и развлекают, потому что я их первый читатель. Я далек от того, чтобы относиться к себе серьезно. А в никуда нельзя ни завести, ни вывести оттуда. Это наш общий дом с самого начала, понимаем мы это или нет. Иван Сусанин был большим шарлатаном.
Виктор Пелевин: Оргазмы человека и государства совпадают
Человек-загадка, мистер Икс российской литературы, писатель, любой роман которого становится бестселлером, — о своей новой книге, «пылитике», сексе и безумии.
Виктор Олегович в своем репертуаре. Дать интервью, встретившись с журналистом, — боже упаси! — уж лучше так, чтобы никто не видел, не слышал и ничего не сказал. Как будто писателя-то и нет, есть лишь его тексты и некий кто-то, словно великий и ужасный Гудвин, вещающий из-за ширмочки. Идеальное средство для этого — электронная почта, ибо лучший друг Пелевина — Интернет.
— Вот цитата: «Пелевин — пеленки компьютерного подсознания» (поэт Андрей Вознесенский). Ведь и вправду вы, Виктор Олегович, в виртуального призрака превратились, не считаете?
— Что касается сентенции Вознесенского, то она, как мне кажется, возникла следующим образом: он разложил мою фамилию на «Пеле» и «Вин», превратил первое в «пеленки», а второе в «Виндоуз». Пеленки я еще могу понять и простить — все шестидесятники вышли из набоковской Лолиты. Но вот второй части этого каламбура я принять не могу. Порядочного человека нельзя оскорбить сильнее, чем связав его имя с операционной системой «Виндоуз». Не знаю, чем я заслужил такое. А в виртуальных призраков превращаются именно выходя на люди, особенно когда эти люди толпятся перед телекамерой. Виртуальные призраки — это все, кого показывают по телевизору.
— Но ведь несколько лет назад вы обещали, что, справив свое 40-летие, пойдете в народ. Что, передумали?
— Не то чтобы передумал. Дело в том, что я не отмечал свой сороковой день рождения.
— Но ведь дата все-таки солидная. Говорят, именно в это время меняются жизненные ориентиры, ценности, отношение к противоположному полу: Гребенщиков рассказывал, например, что перестал в 40 лет засматриваться на все, что шевелится. Что-то изменилось в вас?
— Сорокалетие не является рубежом, если вы его таковым не делаете сами. Ум не имеет возраста — когда вы ни о чем не думаете, вы такого же возраста, как Вселенная: ровно один миг. Все остальное появляется тогда, когда сансара включает свои хард-диски. В теле не происходит ничего, что было бы как-то связано с этой датой. Все зависит от того, какой на вашем спидометре личный пробег, как вы эксплуатировали свою машину, на каком бензине, с каким маслом, и так далее. Аналогия полная. Тело — это просто машина, в который вы ездите по этому миру. Если относиться к физической машине бережно, она будет долго работать. С другой стороны, если все время держать ее в гараже, на фиг она нужна? Здесь должен быть баланс. Отношение к противоположному полу у меня не изменилось — он меня по-прежнему привлекает и ужасает. Переориентации на неподвижный объект желания, о которой вам говорил Боря, у меня пока не произошло. Но не забывайте, что он змея, и он сохраняет покой. А я тигр, и люблю активный отдых. Впрочем, возможно, что Боря просто имел в виду некоторые аспекты буддийской практики Трекчо.
— Тут ведь вот какая аналогия напрашивается: группа Gorillaz предстала перед публикой, раскрутив свое творчество. «Глюк’Oza» пошла тем же путем. Вы — писатель, чье творчество раскручено уже давно. Неужели явить себя народу вам мешает лишь боязнь телекамер?
— Мне не очень понятно, что это значит — «раскрутить свое творчество». В моем творчестве нет ни одной вращающейся части, я просто пишу книги. А явление писателя народу происходит каждый раз, когда у него выходит что-то новое. В этом одна из прелестей профессии — можно не быть на виду.
— Кстати, а вы сейчас где?
— Вопрос сложный. Последние десять лет я пытаюсь понять, что такое «я», и никак не могу. А вы хотите, чтобы я вам ответил, где это «я» находится. Да еще сейчас. Знаете, я не Гегель.
— Так ведь у Гегеля было два «я»: просто «я» и «я в себе»? Вы про какое из них говорите?
— Выражение «Я в себе» чем-то напоминает монашеский, по выражению Набокова, каламбур «взять себя в руки» — только идет значительно дальше. Я даже представить себе не могу такую гадость, если честно!
— Ладно, о гадости говорить не будем. Расскажите лучше о своей новой книге.
— Она появится в сентябре. Это сборник, который называется «ДПП(нн)» — расшифровка в самой книге. В него входит роман о банкире, который полностью полагался в своих решениях на числа — это своего рода плутовской триллер. Кроме того, в нем несколько рассказов, в которых действуют те же герои, что и в романе. Рассказы — про французскую философию, про особую разновидность нефти, в которую превращаются люди, про единицу измерения тщеты, про загробную встречу со Светящимся Существом, и так далее. Я бы назвал все это вместе метароманом, в смысле той меты, которую оставляет на своих владениях одинокий Степной Волк образца 1943 года.
— Нефть и банкиры… Довольно актуальная для нынешней политической жизни в России тема. Не ситуация ли с «ЮКОСом» ее навеяла?
— Я совершенно не думал о параллелях с нынешней ситуацией вокруг Юкоса и всего прочего. Я писал книгу о том, как человек из ничего создает себе тюрьму внутри своего ума, а потом проводит в ней всю жизнь. Но теперь я вижу, что еще один аспект этой книги — это взаимоотношения бизнеса и власти. То, как люди, мнящие себя хозяевами жизни, создают марионеток, которыми надеются управлять, а выходит совсем наоборот. Вечный сюжет, кстати. Но в книге это получилось непреднамеренно.
— Кстати, вы политикой интересуетесь?
— Я не интересуюсь политикой, потому что в России ее нет. Или можно сказать так: при Ельцине была пилитика (от слова «пил»), потом пулитика (от слова «пуля»), теперь будет пялитика (от слова «пялить») и пылитика (от слова «пыль», которую кое-кто замучается глотать). Интересно это только прямым участникам процесса.