Страница 1 из 12
Реджи Оливер
Детская задачка
28 августа 1843 года в Кобэм-Парк, рядом с Грейвсендом, графство Кент, подающий надежды художник Ричард Дадд (1817–1886) напал с бритвой на своего отца и убил его. Суд признал Дадда виновным, но невменяемым, и остаток жизни тот провел в клиниках для умалишенных: сначала в Бедламе[1], затем в Бродмуре, где скончался. Там Дадд и написал картины, которые принесли ему известность. Одна из самых загадочных и тревожных из них, «Детская задачка» (1857) — в настоящее время находится в Галерее Тейт. На ней изображен испуганный ребенок, протянувший руку к шахматной фигуре, а рядом с ним зловещая спящая фигура с прикрытой покрывалом головой. Никому не удалось разгадать смысл этой таинственной картины, однако известно, что в 50-е годы XIX века Дадда в Бродмуре часто посещал сэр Джордж Сент-Мор, баронет и член парламента (1802–1883), реформатор, проявлявший большой интерес к лечению умалишенных, в частности Дадда. Возможно, именно с подачи сэра Джорджа Дадд задумал и написал полотно «Детская задачка».
Однажды в июле 1811 года в разгар дня к воротам аббатства Танкертон в Суффолке подъехал экипаж. Стоял погожий денек, дул свежий ветер, по небу плыли высокие белые облака. Вязы в парке, да и старинная каменная постройка давали густую тень. Некоторое время ничего не происходило, но потом огромная готическая дверь аббатства открылась; выбежавший оттуда лакей поспешил откинуть ступеньки и открыть дверь ожидающего экипажа.
Из него вышли женщина с мужчиной, оба лет тридцати, а за ними мальчик девяти лет. Мальчик — его звали Джордж — был одет в синий бархатный костюмчик и белую рубашку с широким кружевным воротником, какие можно видеть на парадных портретах детей кисти Лоуренса и Хоппнера. Джорджа можно было бы назвать красивым ребенком, если бы не предрасположенность к полноте и кислое выражение лица. Его родители, упитанная, ничем не примечательная пара, казались встревоженными, особенно женщина. Их звали Джулиус и Амелия Сент-Мор, а дом, в который они приехали, принадлежал старшему брату Джулиуса, сэру Августу Сент-Мору, баронету.
Аббатство Танкертон, уже давно не существующее, в те времена представляло собой весьма любопытное строение. Приобретенное семейством Мор после того, как Генрих VIII разогнал монахов, оно несколько раз частично разрушалось и надстраивалось по мере изменений благосостояния семьи. В конце XVIII века Геркулес Сент-Мор, отец Августа и Джулиуса, отреставрировал его в модном тогда готическом стиле — в подражание дому своего друга Горация Уолпола[2] в Строберри-Хилл. Эта наполовину руина, наполовину имитация готики оставляла забавное ощущение незавершенности, словно хозяин так и не смог определиться, жить ему дальше или впасть в задумчивую меланхолию, выбрав девизом memento mori. Тем не менее, дом был расположен в центре тенистой долины, посреди парка, являющего собой лучший образчик стиля Хамфри Рептона[3].
Сэр Август не встретил родственников у дверей, вместо него их поприветствовал Харгрейв, дворецкий баронета, сопровождаемый толпой лакеев, которые проворно выгрузили из экипажа несколько сундуков и другой багаж. Харгрейв, высокий, сухощавый и совершенно седой мужчина, весьма нелюбезно сообщил, что сэр Август ненадолго примет брата с семьей в своей библиотеке.
Хотя братья регулярно переписывались, но после смерти отца виделись редко. Вот уже десять лет каждый жил своей жизнью. Согласно семейной традиции Август, старший сын, унаследовал не только титул и недвижимость в Суффолке, но и сахарные плантации в Антигуа, которые являлись источником его весьма солидного состояния. Джулиусу, младшему, была назначена небольшая ежегодная рента, которой явно не хватало на содержание семьи. Он получил профессию врача, а благодаря семейным связям — назначение на должность преподавателя анатомии в Королевском хирургическом колледже в Лондоне.
Поскольку привычки Джулиуса и его жены отличались экстравагантностью, денег хронически не хватало. Вновь были задействованы семейные связи, и ему был предложен пост декана в новой медицинской школе в Калькутте, с окладом гораздо внушительнее того, который он получал в Лондоне. Джулиус, при полном одобрении жены, с радостью принял предложение.
Единственной проблемой был их сын Джордж. Ребенок, как тогда говорили, имел слабую конституцию, и мать считала, что индийский климат нанесет его здоровью непоправимый вред. Кроме того, Джордж вот-вот должен был достичь возраста, когда полагалось поступать в школу; долгая дорога морем в Индию, а потом обратно была бы губительной как для семейного бюджета, так и для здоровья ребенка. Обменявшись множеством писем, братья достигли соглашения: юный Джордж останется с дядей в Танкертоне и будет заниматься с репетиторами, пока не настанет время послать его в Итон. В те времена мальчики в возрасте восьми — девяти лет, поступавшие в эту школу, жили на частных квартирах.
Джулиус не мог не учесть и тот факт, что его брат был бездетным холостяком и не выказывал никакого желания снова связать себя узами брака после скоропостижной смерти жены, скончавшейся семь лет назад. И Джулиус, и Амелия считали, что юному Джорджу полезно получше узнать дом, хозяином которого он однажды может стать, а также человека, чье состояние он, по всей видимости, когда-нибудь унаследует.
Джордж стоял перед особняком и смотрел на него с некоторым испугом. Дом оказался таким огромным, каким он себе его и представлял, но был весьма далек от совершенства. Мальчик успел привыкнуть к аккуратным и компактным современным лондонским домам, с раздвижными оконными рамами и входными дверями, расположенными строго посередине классических симметричных фасадов. То, что он видел перед собой, было смешением старого и нового, хаосом; что-то местами обвалилось, что-то заросло плющом и сорными растениями.
Каменные горгульи на водосточных желобах разевали пасти, как будто их сейчас вывернет наизнанку, остроконечные башенки, украшенные готическим орнаментом, и флероны возвышались над зубчатыми стенами, словно грозящие кому-то кулаки (понятие «романтично» еще не было известно Джорджу). А еще для того, кто привык к лондонской суете — скрипу колес экипажей, хлопанью кнута по лошадиным крупам, крикам уличных торговцев, — здесь было слишком тихо. Не привыкшее к тишине ухо мальчика улавливало лишь негромкий птичий щебет.
Джордж был упрямым избалованным ребенком. Он заранее решил, что ему будет плохо в Танкертоне, поэтому старался сделать все, чтобы родители чувствовали себя как можно более виноватыми, оставляя его здесь.
Семья уже стояла в холле, большом и неудобном, со сводчатыми потолками. Раньше, когда тут еще был монастырь, в нем, наверное, находился рефекторий или зал для общих собраний. Пол был выложен серой истертой плиткой. Откуда-то тянуло сквозняком, даже в разгар июня пробиравшим до костей. Харгрейв проследовал мимо, не удостоив их даже взглядом, и направился к вычурной двери, установленной в арочном проеме. Он постучал и вошел, услышав приглушенный ответ.
Через некоторое время Амелия подергала мужа за рукав и предложила ему пойти и узнать, в чем дело, но Джулиус заупрямился. Джордж убивал время, топая ногами по полу и прислушиваясь к гулкому эху, пока мать не велела ему прекратить.
Наконец Харгрейв вынырнул из-за двери и объявил:
— Сэр Август готов принять вас в библиотеке.
Дверь распахнулась, и все трое прошли в комнату, даже не взглянув на Харгрейва, иначе заметили бы на его лице презрительную ухмылку.
Библиотека, в которой они оказались, также не избежала готического влияния. Стены были сплошь заставлены книжными шкафами из красного дерева со стеклянными дверцами, увенчанными невысокими арками. Внизу тянулись полки, на которых лежали альбомы с литографиями и рисунками. Два широких витражных окна выходили на западную сторону. Напротив окна над камином висел портрет кисти Гейнсборо; молодой Геркулес Сент-Мор стоял под раскидистым деревом на фоне виднеющегося вдали аббатства, у его ног лежал черный спаниель.
1
Вифлеемский госпиталь для душевнобольных, в настоящее время Британский военный музей.
2
Английский писатель XVIII века, основатель жанра готического романа.
3
Английский ландшафтный архитектор XVIII–XIX веков.