Страница 26 из 42
– Сначала было просто детское любопытство – узнать то, о чем мне не хотят рассказывать, то, что от меня скрывают. У нас дома хранилось много литературы времен Сталина и Хрущева – книг, газет, журналов. Коллекцию начал собирать еще мой отец. Он поощрял мои интересы, с ним первым я обсуждал планы будущих исследований.
– Кто он был?
– Полковник, работал в военном научно-исследовательском институте. В войну был в авиации, а после войны окончил Военно-воздушную академию и потом работал в закрытых НИИ.
– Он сам интересовался историей?
– Да, но, как и многие люди его поколения, опасался заходить в своем интересе слишком далеко.
В институте у меня появились друзья, которые тоже интересовались историей. Хотя в шутку свой интерес к прошлому я объясняю так: советская власть виновата сама. Весь первый курс в моем Химико-технологическом институте мы, будущие инженеры, зачем-то изучали историю КПСС, насквозь сфальсифицированную. У любого нормального человека это не могло не вызвать внутреннего протеста: то, о чем говорилось в учебнике химии, я мог проверить экспериментально, прибавив один реагент к другому. А вот изложение событий в учебнике по истории партии кардинально отличалось от прочитанного мной в старых газетах. Захотелось разобраться – почему это так? Как все было на самом деле?
В сталинское время это понимали, и в основе воспитания была установка: тот, кто сомневается в содержании «Краткого курса», подлежит наказанию. В брежневское время установка ослабла, но от «промывки мозгов» советская власть не могла отказаться. А как же иначе готовить убежденных строителей коммунизма, если не пичкать их идеологией?
Но слишком сильно изменилась жизнь в 70-е годы по сравнению со сталинскими временами. Мы – поколение, не пуганное сталинскими репрессиями. Это очень важно. Я уже мог решиться проводить исторические изыскания и мечтать опубликовать результаты на Западе. Я не видел в этом ничего «такого»…
Советская система держалась на страхе. Когда в феврале 1987 года стали выпускать политических заключенных, люди действительно поняли, что им ничего не будет за их критические высказывания. Как грибы стали расти всевозможные неформальные объединения и организации, к примеру, наш «Мемориал». «На верху» возмущались, хотели разогнать. Но злой воли для проведения репрессий у них уже не было. Режим зашатался, и через четыре года все лопнуло.
Собственно говоря, чего нынешняя российская власть добивается сейчас своими шпионскими процессами над учеными, – именно посеять страх. И, знаете, действует. Страх возрождается на генетическом уровне, и люди начинают бояться прежде, чем власть что-либо серьезное успеет предпринять.
– А что интересного можно было найти в старых газетах?
– Газеты сталинского периода – кладезь информации. Обо всех начальниках НКВД областного уровня и выше можно было узнать из газет: к назначению и в период выборных кампаний в Советы депутатов трудящихся на их страницах публиковались краткие биографии руководящих чекистов. Мне оставалось лишь найти и переписать биографии, переснять портреты. И все.
– Как вы восполняли конец биографии: арестован за кражу, расстрелян, реабилитирован?
– Тогда таких сведений у меня не было, но и без них подборка составленных по открытым источникам биографий руководителей НКВД была большим шагом вперед. Подобных справочников ни у нас, ни на Западе не существовало.
– А когда сами органы обратили на это внимание?
– Уже в 80-м году КГБ заинтересовался, чем я занимаюсь в библиотеке, – я полагаю, по какому-то доносу. Ко мне в Курчатовский институт, где я тогда был в аспирантуре, пришли люди и стали спрашивать: кто ваши друзья и чем вы интересуетесь? Через пол года меня выгнали из аспирантуры.
В 85-м пришли с обыском и взяли часть моих материалов – остальное я не дома хранил. Было неприятно.
Конечно, они разобрались, чем я занимаюсь, и поняли, что я собираюсь это издавать на Западе. Но время работало против КГБ. Последний раз на допрос в Лефортовскую тюрьму меня вызвали в мае 1986 года. Спустя две недели состоялось Всесоюзное совещание КГБ, на котором присутствовал М.С. Горбачев. Наметилась новая линия, аресты за антисоветскую деятельность практически прекратились. И меня оставили в покое, хотя изъятые материалы мне не вернули. После моей жалобы в Прокуратуру с требованием вернуть все, изъятое при обыске, со мной встретились сотрудники следственного отдела УКГБ по Москве и Московской области и сказали простую вещь: конечно, это не нарушение закона – собирать сведения из открытых источников. Но мы не можем позволить, чтобы информация, отражающая структуру и кадры ВЧК-КГБ, находилась в частных руках, ведь она может быть использована в антисоветских целях. А у меня, между прочим, отобрали и книги – стенографические отчеты о судебных процессах 30-х годов, книгу Берия «К вопросу об истории большевистских организаций в Закавказье».
В 1989 году, когда я уже состоял в «Мемориале» и об этой истории рассказал в интервью «Би-би-си», тогда чекисты вернули мои бумаги и книги, сказав загадочную фразу: «Мы просим вас не использовать эти материалы в целях личного обогащения». Может, они думали, что я буду этим подторговывать?..
Будущее – за «умными» компьютерами
Джастин Р. Раттнер, директор научно- исследовательской лаборатории по микропроцессорным технологиям корпорации Intel дал обширное интервью журналистам московских СМИ. Недавно Джастин Раттнер был включен руководством Музея компьютеров США в список 200 выдающихся деятелей, оказавших решающее влияние на компьютерную индустрию.
Публикуем размышления Раттнера о стратегических путях развития компьютерных технологий.
Джастин Раттнер особо остановился на проблеме хронического отставания России от развитых западных стран в сфере высоких технологий, в частности, в компьютерах. Несмотря на распространенное мнение о том, что Россия отстала на 10-15 лет, а то и вовсе навсегда, по словам Раттнера, у российской науки и технологии есть вполне осмысленные перспективы. Суть современной технологической революции заключается в том, что она состоит из многих революций, и если даже страна опоздала к началу одной из них, то вполне может успеть к другой. Кроме того, Раттнер подчеркнул высокий уровень образования и развития фундаментальной науки в России, что может существенно облегчить это «вступление в революцию». И есть уже реальные направления, по которым можно начинать движение. Важно лишь не упустить момент старта и начать движение.
Джастин Раттнер напомнил, что постоянное уменьшение размеров процессоров возможно только при постоянном «утончении» проводников. До сих пор проводники на чипах выжигались при помоши процесса оптической литографии. Однако недалек тот день, когда этот метод перестанет работать просто потому, что сверхкороткие длины волн (157 нанометров – предел) перестанут проходить через стеклянные линзы, и их нельзя будет фокусировать в нужной точке. Это один из тех физических пределов, которые стоят на пути бесконечной миниатюризации компьютеров и действия закона Мура – удвоения вычислительной мощности процессоров и уменьшения их размеров в два раза каждые полтора года.
По оценке экспертов Intel, на современных технологиях удастся сохранять действие этого закона до 2014 года. Для продолжения развития придется переходить к совершенно новой методике – литографии на основе рентгеновских лучей. А в этой области советские ученые являются мировыми лидерами и могут начать ту самую революцию. В США (да и в России тоже) подобными разработками занимались в основном военные в рамках программы звездных войн, поэтому Intel активно сотрудничает с военными лабораториями. Кстати, мы в Америке, сказал Раттнер, всегда считали, что россияне сильно обгоняют нас на этом пути. Интересно, что японские компании не являются конкурентами США и России на этом пути, потому что они вложили колоссальные средства в литографию оптическую и стремятся получить отдачу от своих инвестиций. Раттнер подчеркнул, что одна-единственная установка для рентгеновской литографии будет стоить десятки миллионов долларов, а на мало-мальски приличном заводе по производству микросхем их должно бьггь несколько десятков, так что это будет многомиллиардная индустрия.