Алхимик

Какое-то время они движутся в абсолютном мраке, но, кажется, провожатому Эдварда это нисколько не мешает. Наконец, он останавливается, резко, так что Сол едва не сбивает его. С легким щелканьем проворачивается ключ в замке, затем, скрипнув, открывается дверь. Темнота сменяется слабым светом свечей, оплывших и почти догоревших.

— Заходи. Жди здесь, — приказывает Шкура.

— Кого? — спрашивает Сол. Идея остаться в подвале чужого дома одному его совершенно не прельщает.

— Доктора, — хрипит Шкура, закрывая за собой дверь. Сол пытается ухватиться за ручку, не дать ему закрыть замок, но тщетно — Шкура куда быстрее и проворнее Сола.

— Vot gadstvo, — Эд отходит от двери, сплевывает. Оглядывается. Комната, в которой он заперт, мало похожа на обычный подвал. Здесь стоит письменный стол, керосиновая лампа с зеленым стеклянным плафоном, на стенах — два подсвечника на три свечи каждый. Чуть в стороне — книжный шкаф на шесть полок, со множеством небольших ящиков для бумаг. В дальнем углу установлен мольберт, укрытый куском плотной ткани, черной или красной — в полумраке не понять.

— Еще одна картина, — Сол саркастически ухмыляется. — Снова Алина? Интересно, ее портрет есть у каждой темной личности Олднона?

— Не у каждой, — Леклидж выступает из теней, словно просочившись сквозь каменную стену. — Тиртоссе успел сделать лишь три ее портрета. Она вдохновляла самые лучшие его творения. Возможно потому, что это была единственная натурщица, с которой он не состоял в связи… Каждый из нас находит один из трех портретов наилучшим. Рейгу нравится Лилит, я, как вы видели, предпочел Сибиллу…

— А Лорд-Хранитель? — спрашивает Сол. Леклидж усмехается:

— Почему бы вам самому не взглянуть?

Эд кивает, направляясь к мольберту. В этот момент дверь открывается и в комнату входит еще кто-то. Сол стоит спиной к дверям. Он не видит вошедшего. Застыв, он напряженно вслушивается — что-то не дает ему развернуться сразу.

— Доктор Леклидж? Какой сюрприз. А кто этот…

Она замолкает на средине фразы. Сол оборачивается, медленно, словно опасаясь разрушить некую неосязаемую хрупкость происходящего. Словно во сне, когда разум уже понимает, что все происходящее иллюзия, но боится проснуться.

Они смотрят друг на друга в молчании. Алина одета в простое белое платье с высокой талией, легкое и свободное — почти такое же, как на картине Аридона. Волосы ее выше лба перехваченные обручем, свободно падают на плечи. В широко раскрытых глазах — удивление и растерянность.

— Здравствуй, — Сол говорит спокойно, стараясь лишить голос всякой эмоции. Он не понимает, что сейчас чувствует та, что раньше была его женой.

— Здравствуй, — эхом откликается она. — Ты все-таки выжил.

— А что мне еще оставалось?

Сол краем глаза замечает, что Леклиджа уже нет в комнате. Там где он только что стоял — лишь густая тень.

— Как ты нашел меня?

— Было нетрудно. Все мужчины, которые крутились вокруг тебя, любили поболтать. Перед смертью в основном.

«Удивительное дело, — отмечает в голове Сола кто-то посторонний, — ты говоришь с ней на местном английском».

— Все вы такие, — слегка улыбается Алина. Сол улыбается в ответ:

— Зато вы — совсем нет. Знаешь, наши дела плохи. Надо уходить. Как можно дальше.

— Это почему?

— Инквизиция. В смысле, черные мундиры. Они подбираются к тебе. И к этому твоему Д, и к Леклиджу.

Алина молчит, слегка склонив голову набок. Сол с удивлением ощущает, что не может отвести от нее взгляда. Он очень давно не смотрел ей в глаза. Бесконечно давно. Он уже успел забыть, как они прекрасны.

— Как получилось… что ты здесь? — он боится ответа, но все-таки спрашивает. Черт, наверно так же чувствовала себя Анна вчера вечером…

— Я сама так решила. Монашеская жизнь мне не пришлась, с Дулдом так же было полно проблем… Данбрелл не прожил достаточно, чтобы я могла понять, стоит ли продолжать. Но после баронетова дома возвращаться в Западный край уже не хотелось. Через Рейга я вышла на Леклиджем, а тот устроил меня к Д. Мы неплохо друг другу помогли — в накладе остался только Лорд-Хранитель. Хотя он все еще не догадывается об этом.

Картина выстраивается слишком ясная, чтобы оставаться спокойным.

— Ты… — кровь приливает к лицу Сола, в висках начинает тяжело стучать. Алина вздыхает.

— Давай не сейчас. Я не хочу. Мы обо всем поговорим, все друг другу расскажем. Не надумывай того, чего нет.

— Хорошо. Когда ты будешь готова?

— Готова к чему? — в голосе Алины появляются нотки превосходства. — Лэбб и его черномунддирники меня мало волнуют. Второй вопрос — куда бежать? С чем? Денег у меня нет, у тебя тоже.

— Вернуться домой, — хмуро предлагает Сол. Алина качает головой.

— И как ты собираешься это провернуть? Самое главное — где дом? Ты уверен, что он там, в Украине? В этом богом забытом месте?

— Зато Олднон просто-таки залит божественным светом, — Сол не выдерживает. — Это место отвратительно от самой последней хибары до королевского дворца! Грязь, жадность, смерть! Что нам тут делать? Ждать еще одной эпидемии? Пожара? Инквизиторских костров?! Посмотри на меня!

Алина, уже показательно отвернувшись, невольно переводит на него взгляд. Сол шагает к ней, так что лицо попадает в освещенный коптящими свечами круг.

— Я прожил в Украине тридцать лет, — он понижает голос почти до шепота, — без переломов, смертельных болезней, голода. А здесь меньше чем за год я едва не подох от чумы, обзавелся десятком шрамов, мне изорвали и сожгли кислотой лицо и в качестве промежуточного итога — ампутировали ногу. Сколько я еще протяну здесь? Месяц? Полтора?

Алина поджимает губы, бледнеет. Она старается отвести взгляд, но глаза точно против воли возвращаются к изуродованному лицу мужа.

— Думаешь… — в ее голосе звучит апатия, — думаешь, мне было легко? Я здесь уже второй год и только сейчас сумела подняться над грязью, в которую меня окунула чья-то невидимая рука. Ты думаешь, я не хотела вернуться? Не искала пути? Эдик, его нет. Его просто нет. Это все — не иллюзия. Не дурной сон. Это реальность. Самая настоящая реальность, а сон — то, что было раньше. Тот удивительный, спокойный, благополучный мир, в котором мы не знали других потрясений кроме семейных ссор и ожидаемой кончины пожилого родственника. Там было слишком хорошо, слишком уютно. В реальности так не бывает. Нам отсюда не убежать, можешь мне поверить.

Эд молча смотрит на Алину. Ее слова обескуражили его, сбили с толку.

— Послушай себя, что ты говоришь?.. — он протягивает руки, касаясь ладонями ее плеч. Алина вздрагивает, опускает голову, избегая смотреть в глаза. Сол глубоко вздыхает.

— Это бред, болезненный бред. Ты слишком долго провела в плену собственных иллюзий. Посмотри внимательнее. Все здесь — это тени, уродливые, выпуклые тени того, что существует в нашем мире. Чичестеры, Рассветные, Старая Пивоварня, мясник Уиншип… Неужели ты не помнишь? Это все — из книги! Герберт Осбери «Банды Нью-Йорка». Дешевое бульварное чтиво, газетный нуар о старом Манхэттене, который ты подарила мне, когда последний раз ездила в Харьков. Король Чума — герой Эдгара По. Вспомни, мы даже ставили этот рассказик в Днепропетровске в театре у Аты! Аридон Рейг, вечно молодой гедонист, разве ты не узнаешь его имени? Дориан Грей, персонаж любимого тобой Уайлда, как живой. Я таким его себе и представлял. Хотя почему представлял — представляю! Ведь это все и сейчас существует только в наших головах…

— В двух одновременно? — интересуется Алина. — Или кто-то из нас так же плод воображения другого? Кто же? Ты или я? Ты готов признать себя иллюзией, или лучше поспорим, кто из нас настоящий? Нет, Эдик, нет. Все это я уже прошла и прошла давно. Это — не фантазия. Я чувствую усталость, боль, голод и жажду. Время течет вокруг меня, минуты складываются в часы, часы — в дни. Это течение просто и понятно, как и должно быть. Во сне так не бывает. Возможно, наша прошлая жизнь так же была реальной. Все то, что я только что сказала, легко применить и к ней. Может быть. Может, эти миры существуют одновременно, в одной и той же вселенной — или в разных, кто знает? Может быть, события и люди здесь, отражаются в нашем мире и наоборот. В любом случае, мой билет был в один конец. Я испробовала все варианты.