Страница 28 из 75
Между тем почти неограниченные судебные права дали в руки сеньорам очень грозное оружие экономической эксплуатации. Оно усилило их политическую власть, то, что на языке того времени (употребляя старое германское слово, в точности означающее «приказ») называлось баном (ban) сеньоров. «Вы можете принудить нас соблюдать эти правила ((печной баналитет), — признают в 1246 году жители одной руссиньонской деревни, обращаясь к тамплиерам, владельцам этого места, — поскольку сеньор может и должен принуждать своих подданных». Еще около 1319 года поверенный одного пикардийского сеньора потребовал, чтобы один крестьянин отправился рубить лес (это вовсе не барщина; труд будет оплачен по таксе «рабочего»). Крестьянин отказался. Тогда сеньориальный суд присудил его к штрафу за то, что он «ослушался»{73}. Среди многих средств, которые должны были обеспечить на практике это повиновение, одним из наиболее знаменательных и практически наиболее важных было создание сеньориальных монополий.
В каролингскую эпоху домен часто имел в своем составе водяную мельницу (ветряная мельница еще не получила распространения на западе). Без сомнения, обитатели мансов довольно часто носили туда свое зерно. Это приносило сеньору довольно значительную выгоду. Но ничто не указывает на то, что крестьяне обязаны были это делать. Многие из них, вероятно, еще пользовались дома старыми ручными мельницами. Начиная с X века очень многие сеньоры, опираясь на свое право принуждения, заставили пользоваться своей мельницей (разумеется, за плату) всех людей своего поместья, а иногда, когда их судебные права или фактическая власть распространялись и на другие, менее привилегированные сеньории, также и жителей соседних имений. Эта концентрация сопровождалась некоторым техническим прогрессом: окончательной заменой силы человека «ли животных силой воды. Возможно, что это усовершенствование способствовало концентрации, ибо водяная мельница обязательно предполагает общее для всей группы поселение, и, кроме того, сама река или ручей были зачастую домениальной собственностью. Во всяком случае, концентрация способствовала прогрессу: без приказа сверху сколько бы еще времени оставались крестьяне верными домашним мельницам? Но ни эволюции орудий, ни права сеньора на проточные воды не были решающими факторами в этом усилении сеньориальной эксплуатации, так как мельничный бан — характерен уже сам термин — был самой распространенной, но далеко не единственной сеньориальной монополией. Другие формы сеньориальных монополий не были связаны ни с техническими изменениями, ни с собственностью на проточные воды.
Печной баналитет получил почти такое же повсеместное распространение, как и мельничный. Такое же распространение получили баналитетный пресс (в областях производства вина или сидра) и баналитетная пивоварня (в районах пивоварения). Земледельцев, желавших увеличить свои стада, часто заставляли использовать баналитетного быка или кабана. На юге, где для молотьбы вместо цепов обычно использовали лошадей (топтавших колосья), многие сеньоры заставляли держателей брать для этой работы только лошадей из домениальных конюшен, притом за хорошую плату. Наконец, довольно часто монополия принимала совершенно невероятную форму: в течение нескольких недель в году только сеньор имел право продавать те или иные продукты, обычно вино. Это был винный бан (banvin). Конечно, Франция не была единственной страной, где господствовали эти принуждения. В Англии существовали и мельничный бан, и монополизированная продажа пива, и даже принудительная его покупка; в Германии существовали почти все те монополии, что и у нас. Но именно во Франции эта система достигла своего апогея; нигде она не охватывала такого количества сеньорий, а внутри каждой из них — наиболее разнообразных форм экономической деятельности. Это было, несомненно, результатом усиления власти сеньоров, а последнее — следствием того, что они сосредоточили в своих руках почти всю полноту судебной власти. Пытаясь в XIII веке теоретически осмыслить социальные условия общества, юристы проявили очень верное чутье, связав (различным образом, в зависимости от автора и рода монополий) баналитеты с организацией правосудия. Право судить было самой надежной опорой права приказывать[79].
Независимо от баналитетов существовали в основном и старые повинности, с бесконечным разнообразием в деталях, что объясняется действием местных обычаев, прецедентами, забвением и насилием. Но наряду с ними были введены две новые повинности: десятина и талья{74}.
По правде говоря, десятина была уже старым институтом. Новым было лишь то, что отныне ее прибрали к своим рукам сеньоры. Придавая силу закона древнему предписанию Моисея{75}, которое христианское учение давно превратило (но без согласия государства) в моральную обязанность для своих приверженцев, Пипин и Карл Великий постановили, что каждый верующий должен отдавать в пользу церкви десятую часть всех своих доходов, в частности своего урожая. В пользу церкви? Да, но практически кому из ее представителей? Я не буду излагать здесь решения, которые пыталось дать каролингское законодательство. Нам важен только конечный результат. Так как сеньоры были с давних пор фактическими хозяевами находившихся на их землях церквей, священников которых они сами назначали, то они и присваивали львиную долю приходских доходов (особенно десятину или по крайней мере значительную часть ее). В конце XI века началось великое движение за независимость духовной власти, которое принято называть грегорианской реформой. Его вожди включили в свою программу возвращение десятины духовенству. Многое действительно было постепенно возвращено церкви благодаря благочестивым дарениям и выкупам. Но, как правило, все это шло отнюдь не священникам и даже не епископам. Дарения шли преимущественно капитулам и монастырям, которые владели святыми реликвиями и вознаграждали дарителей молитвами своих монахов. Когда же речь шла о выкупе, то необходимые для этого средства легче всего могли найти эти же богатые монастыри. Таким образом, в конечном счете это движение не ликвидировало сеньориального характера десятины, а скорее превратило ее главным образом (но не исключительно) в типичный доход определенной категории сеньоров. Вместо того чтобы расходиться по рукам мелких дворянчиков или приходских кюре, мешки с зерном стали отныне сосредоточиваться в амбарах нескольких крупных сборщиков десятины, которые отправляли их на рынок. Без этой эволюции, кривую которой определяли движущие силы религиозного порядка, где бы нашли себе пропитание города, столь интенсивно развивавшиеся в XII–XIII веках?
Что касается тальм, то она красноречиво свидетельствовала о тесной зависимости группы держателей от своего сеньора. Весьма знаменательным является одно из названий, которое так же часто, как и талья, служило для обозначения этой повинности, — «помощь» (aide); обычно считалось, что в трудных обстоятельствах сеньор имеет право на помощь со стороны своих людей. В соответствии с надобностью эта помощь принимала различные формы: военная помощь, кредит деньгами или продуктами, право постоя (gîte) господина, его свиты и гостей, наконец, в случае крайней необходимости, предоставление определенной денежной суммы. Вот случаи, когда сеньор, наличные средства которого никогда не были значительными (в тот период деньги были редки и оборачивались очень медленно), оказывался внезапно вынужденным совершать из ряда вон выходящую трату: уплата выкупа, праздник по случаю посвящения сына в рыцари или выдачи дочери замуж, выплата субсидии, требуемой вышестоящим сеньором (например, королем или папой), пожар замка, строительство какого-либо здания, покупка каких-нибудь земель, необходимых для округления земельных владений. В этом случае сеньор обращался к своим, подданным и «просил» их [иногда талья носила вежливое название «просьба» (demande или queste)], то есть практически требовал [отсюда и термин «требование» (exactio), чередующийся с предыдущими] помощи их кошелька. Он обращался ко всем своим подданным, к какой бы категории они ни принадлежали. Если существовали другие сеньоры, бывшие его «вассалами», то он не пренебрегал при случае обращаться и к ним. Но основная тяжесть этих податей ложилась, конечно, на держателей. Первоначально взимание тальи не знало определенной периодичности и размеры ее всегда были различны; историки имеют обыкновение называть ее произвольной тальей. В силу этих особенностей и невозможности предвидеть, когда и в каком размере будут ее взимать, сбор тальи представлял большие неудобства; в силу нерегулярности ее нельзя было приобщить к рутине обычных повинностей. Ее законность долгое время оспаривали. Сбор тальи вызывал крестьянские восстания и осуждения даже некоторых церковных организаций, почитавших доброе право, то есть традицию. Затем, в результате общей экономической эволюции, потребность сеньоров в деньгах, а следовательно и их требования сделались более частыми. Вассалы, достаточно сильные для того, чтобы воспротивиться бесконечным поборам, заставили, как правило, признать, что они обязаны тальей лишь в некоторых случаях. Для каждой группы вассалов или каждого района эти случаи были различными и зависели от обычаев, присущих этой группе или району. Крестьяне были менее способны к сопротивлению: внутри сеньории талья почти всюду становилась ежегодной. Величина тальи продолжала оставаться непостоянной. Однако в XIII веке усилия сельских общин, которые пытались тогда повсюду упорядочить и стабилизировать повинности, были направлены на то, чтобы сделать неизменной (за исключением некоторых особых случаев) выплачиваемую каждый год сумму, как говорили, «абонировать ее», то есть положить ей определенный предел. Около 1200 года это движение только лишь начиналось. Абонированная или нет, но талья приносила сеньорам капетингской Франции (как, впрочем, и значительной части Европы) весьма значительные дополнительные ресурсы, которых недоставало их предкам во франкскую эпоху.
79
В силу того же самого права бана сеньор принуждал иногда жителей пользоваться услугами некоторых ремесленников, таких, как цирюльники или кузнецы, которым он жаловал настоящую монополию (за различные преимущества в свою пользу); см. P. Boisso