Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 25 из 75



Римскому миру было известно крупное хозяйство, обрабатываемое исключительно рабами по системе, весьма схожей с той, которая существовала много столетий спустя на плантациях тропической Америки. Но к концу эпохи империи от этого метода, который, без сомнения, никогда не был всеобщим, постепенно отказались. Этот отказ объясняется материальными и психологическими причинами. Подобный порядок предполагал изобилие рабской рабочей силы и — что естественно связано с изобилием — ее дешевизну. Уже римские агрономы заметили, что рабы работают плохо; чтобы выполнить небольшую работу, нужно было много рабов. Кроме того, в случае смерти или болезни раба утрачивался капитал, который необходимо было возместить. В этом отношении нельзя было рассчитывать на рождение рабов внутри поместья. Опыт показал, что труднее всего добиться успеха в выращивании человеческого скота. Следовательно, как правило, нужно было покупать нового раба, чтобы заменить выбывшего; если же цена была высокой, потеря раба становилась особенно тяжелой. Войны, точнее удачные войны и набеги в варварские страны, пополняли рынки рабов. К концу империи, когда Рим был вынужден перейти к обороне и постепенно все более приближался к своей гибели, рабов осталось, мало и цены на них были высокими. В то же время раб-держатель работает лучше, по крайней мере на своем участке, ибо тут он трудится частично и для себя, а так как он имеет признанную и нерасторжимую семью, то рабочая сила сама себя воспроизводит. Больше того, крупная плантация является подлинно капиталистическим предприятием[72], она требует точного соотношения между капиталом, вложенным в рабочую силу, и получаемым продуктом, сложных и трудных балансов прихода и расхода, постоянного и действенного контроля за работой; эти условия все более и более осложнялись в силу экономического состояния западного мира и образа жизни римского, а затем римеко-варварского общества. При Каролингах большинство рабов, были держателями. Они, как говорили тогда, были испомещены [chasés (casati)], то есть имели свой дом (casa) и приписанные к дому поля, по крайней мере те из них, которые оставались рабами (многие рабы были освобождены именно с условием, что они останутся жить на своих держаниях).

Однако, поскольку в каролингскую эпоху источники рабства (особенно войны против неверных) далеко еще не были исчерпаны и торговля человеческим товаром сохраняла довольно большой размах, на резерве можно было еще увидеть некоторое количество неиспомещенных рабов, постоянно находившихся в распоряжении господина. Их повинности, без сомнения, не были ничтожными. Но их количество было, безусловно, слишком незначительным, чтобы они могли обеспечить обработку сеньориальных полей или хотя бы ощутимо этому способствовать. Словом, все приводит нас к одному выводу: для эксплуатации домена нужна была барщина, то есть держания. Итак, посмотрим теперь, что они собой представляли.

Представим себе мелкие хозяйства в весьма различном, в зависимости от обстоятельств, количестве. Некоторые расположены рядом с доменом, поле возле поля; дома их владельцев находятся по соседству с обширным «двором» (cour) — иногда уже замком, — где живет сеньор со своей челядью. В других случаях расстояние бывает большим; случается, что вследствие дарений, разделов, покупок, контрактов, порождавших отношения зависимости, о господским маисом оказывались связанными держания, парцеллы которых находились достаточно далеко, иногда на расстоянии целого дня пути. Нередко бывало и так, что в одной и той же деревне и ее округе перемежались домениальные и держательские земли многих различных сеньорий. Не следует создавать себе слишком упорядоченную картину этого деревенского общества; в топографическом распределении прав на землю, равно как и в их определении, существовало много беспорядка и путаницы.

Большая часть этих держаний, но не все, составляет, с точки зрения сеньориальной фискальной системы, постоянные, неделимые единицы, обычно называемые мансами (mansi)[73]. Люди, занимавшие и обрабатывавшие их, принадлежали первоначально к весьма различным группам. Ограничиваясь лишь важнейшими, надо выделить среди них рабов (servi) и колонов, которых было значительно больше. Последние являлись крестьянами, теоретически свободными, которые, согласно законодательству поздней Римской империи, были наследственно прикреплены к земле. В каролингскую эпоху правило прикрепления к земле уже не существовало, но колоны оставались в большой зависимости от сеньора. Проявлялась тенденция приравнять к ним вольноотпущенников — бывших рабов, освобожденных на довольно жестких условиях. Эту юридическую пестроту дополняли еще и другие категории. Кроме того, сама земля имела свой статус, не всегда соответствовавший состоянию человека. Различались мансы свободных людей (ingenuiles), мансы рабов (servîtes) и другие; в принципе на каждом разряде держаний лежали различные повинности. Но часто случалось, что свободный манс, созданный первоначально для колона, был затем занят рабом или, наоборот, — колон жил на рабском мансе. Это несоответствие характерно для системы социальной иерархии, находящейся в стадии полного обновления. Эта столь сложная классификация начинала все более и более утрачивать свое практическое значение. Суть заключалась в том, что все держатели находились в зависимости от сеньора, или, как тогда говорили, используя выражение, бывшее в ходу в течение всего средневековья и имевшее вполне определенный смысл, они были его людьми (ses hommes).

Большинство держаний давалось без указания срока. Правда, кое-где встречались хозяйства, предоставленные на определенный срок, на срок одной или нескольких жизней (обычно трех). Это были чиншевые мансы (manses censiles), называвшиеся также mainfermes. Но в отличие от Италии, в Галлии это предоставление земли на определенный срок было редкостью. В основном держания были бессрочными. Их повинности, так же как и их срок, не были зафиксированы ни в каком письменном или хотя бы более или менее определенном договоре. Отношения сеньора и его людей регулировались только сеньориальным обычаем.

Мы касаемся здесь одного понятия, которое, будучи основным во всех областях средневековой юридической мысли, ни на что не оказывало столь сильного влияния, как на структуру сельского общества. С некоторым, но весьма небольшим преувеличением можно сказать, что эта целиком придерживавшаяся традиций эпоха жила мыслью, согласно которой только то, что практиковалось в течение долгого времени, имело право на существование. Традиция, кутюма (coutume), господствовавшая в той или иной группе, управляла ее жизнью. На первый взгляд может показаться, что подобная система должна была препятствовать всякому развитию. Ничего подобного. Иногда обычай оформлялся в письменных актах, в судебных постановлениях, в составленных путем обследования сеньориальных инвентарях, но в большинстве случаев он оставался устным. Короче говоря, полагались на человеческую память. Если какой-либо институт признавали действовавшим с незапамятных времен (de mémoire dhomme), его считали законным. Но человеческая память в высшей степени несовершенный инструмент, ее способность к забвению и особенно к искажению поистине удивительна! Результатом господства обычая была не столько задержка развития, сколько узаконение множества злоупотреблений и небрежностей, что мало-помалу превращало прецеденты в законы. Это было обоюдоострое оружие, служившее как сеньорам, так и их крестьянам. Во всяком случае, принцип, имевший благодаря некоторой своей гибкости как преимущества, так и недостатки, явно был лучше полного сеньориального произвола. При Каролингах, когда публичное правосудие еще имело некоторое значение, сеньориальный обычай использовался то сеньором против своих людей, то подданными против сеньора. С этого же времени его господство распространяется среди держателей не только на колонов, но также и на рабов{70}.



72

Как почти все буржуазные историки, Блок ошибочно считает крупную римскую латифундию капиталистическим предприятием. — Прим. ред.

73

По ходу изложения я еще займусь (в гл. V) более детальным определением манса и классификацией его различных категорий. Здесь же читатель найдет лишь указания, совершенно необходимые для понимания сеньории.