Реалити - шоу

— Гордан, ты устал. Пойдём домой, я тебя провожу.

Какой-то смысл в её словах был. Вот только надо допить вино, чтобы не пропало. Вылив в себя и на себя всё, что ещё оставалось на столе, попытался галантно предложить даме руку, но чуть не упал. Верона подхватила меня, мы сделали несколько шагов… А дальше я помню урывками. Вроде мы куда-то шли. Вроде потом сидели на какой-то поляне. Потом я вроде лежал, положив голову Вероне на колени и монотонно материл её, Эли и весь этот долбанный мир вообще и по частям. Верона послушно соглашалась со всеми моими словами и вроде тоже что-то добавляла, но таким ласковым, участливым тоном, что я от жалости к себе под конец просто захлюпал носом, уткнувшись ей в колени. Верона гладила меня по волосам и что-то говорила, говорила… А потом я не помню.

Очнулся я с почти ясной головой. Огляделся по сторонам — вроде спальня моя. И одежда вся моя и на мне. И даже сапоги на мне. Попробовал сесть, и меня тут же замотало по сторонам. С трудом зафиксировавшись в вертикальном положении, медленно огляделся по сторонам. Точно, спальня моя. На столике рядом с кроватью стоял кувшин, который я туда не ставил. Внутри сразу проснулась жажда, я осторожно подтянул к себе, но от непонятной, странно пахнущей жидкости меня чуть не вывернуло. Они что, отравить меня решили?! Нет, похмелье надо лечить более проверенными средствами. Встать удалось достаточно быстро, и пошатываясь, я поплёлся искать выпивку. В каком-то из подвалов я вроде видел несколько бочек.

За дверью меня поджидал Гусля. Можно было отправить за выпивкой и его, но мне хотелось на свежий воздух, да и неизвестно, что он посчитает хорошим вином. Я и сам ещё не определился, чего я сейчас хочу больше — то ли сухонького, то ли водки.

Встречные шарахались от меня, но сначала я списал это на свой внешний вид. Потом на перегар. Но когда во дворе и солдаты, которых вряд ли можно напугать подобными вещами, торопливо уступали мне дорогу, поведение окружающих начало напрягать. Я и раньше не пользовался всеобщей любовью, но сегодня нежелание общаться со мной проявлялось особенно отчётливо. Все старались держаться на расстоянии, и при первой же возможности исчезали. Наконец я не выдержал.

— Гусля, в чём дело? Почему люди сторонятся меня так откровенно?

— После вчерашнего, милорд.

— И что было вчера?

— Вы были пьяны.

— И что? Они видят подобное впервые?

— Да, милорд.

— Не говори загадками.

— Для начала вы разгромили таверну.

— Подумаешь, несколько чашек разбил.

— Вы разбили ВСЮ посуду и мебель, и даже стены таверны перекосило. Причём, сделали это одним движением руки. Хорошо хоть люди не пострадали.

Я неопределённо пожал плечами. Что-то я подобного не помню. Чашки, да. Столы вроде тоже. А вот про остальное врёт.

— Когда вы с леди Вероной покинули таверну, вы её взорвали.

— Взорвал?! Чем интересно?

— Вы просто сделали движение рукой, и она поднялась в воздух, а затем обрушилась вниз перемолотыми щепками.

— Никогда не умел делать ничего подобного — недовольно буркнул я.

— Но вчера у вас это получалось легко — Гусля был серьёзен — Потом вы долго сидели с леди Вероной на поляне, но к вам никто не решился подойти. А когда вы вернулись в замок, вам захотелось развлечений, и вы решили, что на женщинах одето слишком много одежды, и это надо исправить.

— И что? — появилось нехорошее предчувствие.

Гусля неожиданно расплылся в улыбке.

— Вы что-то сделали, и у всех женщин, стоявших во дворе, исчезла одежда.

Мне вдруг стало резко хуже.

— А… у леди Вероны…

Гусля убрал улыбку.

— Самое удивительное, но на леди Верону ЭТО не подействовало. Так же как и на мужчин. Визгу было… — Гусля снова заулыбался — Очень полезное заклинание.

— Я не маг — мрачно обрезал я.

— Вам виднее — легко согласился Гусля — Женщин одели, а леди Верона пообещала, что серьёзно поговорит с вами. На первое время она приказала спрятать всю выпивку в замке, и что удивительно, все только обрадовались такому решению. Но подходить к вам пока опасаются. Если уж вы с такой лёгкостью творите — Гусля замялся — подобные вещи спьяну, то неизвестно, что вы сделаете с похмелья. Рисковать никто не хочет.

— Я что, страшнее магистра?

— Магистр учился в академии, у него есть диплом и звание. Уровень его силы можно представить хотя бы примерно. А с вами, милорд… Я не смею даже намекать, но с вами трезвым всё же спокойнее.

Некоторое время я пытался переварить услышанное.

— А с чего вдруг Верону потянуло в таверну?

— Так её позвали перепуганные жители.

— Что, не было рядом здоровых мужиков?

— Никто не рискнёт связываться с пьяным магом.

— Я не маг — я уже начал злиться.

— Как скажете, милорд — Гусля снова покорно склонил голову.

Некоторое время мы молчали, но мне уже стало интересно.

— И что, Верона оказалась самой смелой?

— Да, милорд.

— И попёрлась успокаивать пьяного мага, как ты говоришь, из-за разбитой посуды и мебели?

— Если бы дело ограничилось только мебелью, никто бы даже не обеспокоился — мало ли как развлекается господин. Но потом над таверной появилось разноцветное холодное пламя, похожее на разорванную перекрученную радугу. Оно становилось всё больше и металось всё более яростно. Вот тогда люди испугались по-настоящему и позвали леди Верону. И правильно сделали. Как только она вошла внутрь, пламя почти сразу исчезло.

— Ну, ещё бы, пришла хозяйка и враз приструнила зарвавшегося раба — невольно хмыкнул я.

Гусля странно посмотрел на меня.

— Когда вы вышли из таверны, ошейника на вас не было.

Я осторожно ощупал шею — действительно, ничего нет.

— А кто его снял и когда? Верона, что ли?

— Не знаю, милорд.

— Ну, не знаешь и ладно, сам потом у Вероны спрошу. А чего это ты весь искланялся? — я с подозрением посмотрел на Гуслю — И через слово повторяешь «милорд»?

— Я не раз слышал, что подобные ошейники одевают только на очень знатных господ, и снять его почти невозможно — сделать это может только очень сильный маг. Леди Верона точно не маг, и кроме вас в таверне никого больше не было. Так что после вчерашних событий я теперь могу с чистой совестью называть вас «милорд» — Гусля снова поклонился.

У меня от таких новостей почему-то резко разболелась голова.

— Слушай, Гусля, а где ещё можно раздобыть вина? Надо бы опохмелиться.

Старый слуга только вздохнул.

Разговора с Вероной тоже не получилась. Когда она пришла ко мне в комнату, стол уже был уставлен бутылками, которые Гусля прикупил для меня в городе. Чуть сморщившись (видимо, перегар стоял знатный), она грустно произнесла.

— Я прикажу, чтобы тебе принесли побольше горячей закуски. И, Гордан, пожалуйста, не напивайся сильно.

— А то что? — я с вызовом глянул на неё.

Верона через силу улыбнулась.

— Трезвый ты гораздо лучше.

И пока я подыскивал адекватный ответ, быстренько умотала. Но настроение испортить успела. Здоровье я поправил, а вот дальше вино как будто встало поперёк горла. Вроде вот оно, хоть залейся, а интерес пропал.

Погулял по замку, но народ разбегался от меня во все стороны, и удовольствия от собственной крутости и страшности по-прежнему не было. Плюнув, ушёл из замка, нашёл в близлежащей роще полянку и улёгся на траве, бездумно глядя в небо. Лёгкий ветерок ерошит волосы, птички поют. Я даже уснул, разомлев. Проснулся уже к вечеру, с прояснившейся головой. Не скажу, что стало легче, но тоска и боль внутри немного утихла.

Результатом моей пьянки стала стена отчуждения, появившаяся вокруг меня. Меня внимательно слушали, малейшая просьба воспринималась как приказ и исполнялась беспрекословно. Но люди старались исчезнуть при первой же возможности. Я щедрой рукой компенсировал расходы на постройку новой таверны, всем женщинам купил новые наряды, но ничего не изменилось. Такое впечатление, что меня побаивались. Даже после резни, которую я устроил в день предполагаемого принятия присяги, такого не было. Возможно, смерть здесь воспринимают гораздо проще и обыденней, чем в нашем мире. Но почему на их отношение так сильно повлияла моя пьянка? Может, я что и учудил, но не в таком же масштабе! Про посуду помню. Помню злость, что меня сделали рабом. Помню, что даже хватался за ошейник. Но как я его снял?! Если это вообще сделал я. А может это Верона придумала такой розыгрыш, чтобы отучить меня от пьянки? Научила остальных, чтобы они рассказывали мне всякие ужасы, раз уж я ничего не помню?