Марсианские истории

— Они могли легко убить тебя, — сказал Чек. — Их мозг так велик и развит, что они благодаря логике могли предвидеть все твои ходы и парировать все твои удары, и в то же время, они могли найти возможность нанести тебе удар в самое сердце.

— Но они этого не сделали, Чек, — возразил ему Гохан, — их теория развития неверна, и они уступают человеку с хорошо развитыми качествами. Вы развили мозг и пренебрегли телом, но нельзя руками другого делать то же, что и своими руками. Мои руки привыкли к мечу, каждая мышца немедленно отзывается на приказ, аккуратно и механически, как только в этом возникает потребность. Я отражал удары с той же легкостью и быстротой, как если бы сталь моего меча имела глаза и разум. Вы, с вашим мозгом калдана и телом рикора, никогда не сможете достигнуть такого совершенства. Развитие мозга не равноценно развитию человека.

Самые счастливые люди те, у которых уравновешено развитие мозга и тела, но даже эти люди далеки от совершенства. Абсолютное развитие совершенства означает прекращение и смерть. В природе должны быть контрасты: в ней есть и свет и тень, и счастье и горе, и правда и неправда, и добродетель и грех.

— Я всегда иначе думал, — ответил Чек, — но с тех пор, как я узнал эту женщину и тебя, представителей другой расы, я понял то, что возможны другие идеалы жизни, отличные от тех, что известны калданам. Я много думал о том состоянии, что вы называете счастьем, и понял, что вы правы, но хотя я сам не могу ощутить его. Я не могу смеяться или улыбаться. Но я испытываю удовольствие, когда эта женщина поет, и это чувство открывает передо мной удивительную перспективу красоты и удовольствий, которые страшно далеки от холодных радостей совершенного мозга Я хотел бы родиться в твоем народе.

Подгоняемый слабым ветерком, их самолет медленно летел к северо-востоку над долиной Бантума Внизу лежали возделанные поля, одна за другой уходили назад крепости Моака, Нолака и других королей калданьих роев, населявших эту странную и ужасную землю. Каждую крепость окружало огромное пространство, заполненное рикорами, — неподвижными, безголовыми существами, прекрасными, но отвратительными.

— Это урок, — заметил Гохан, глядя на рикоров во дворе крепости, над которой они пролетали, — той, к счастью, небольшой части нашего народа, которая преклоняется перед мясом и превращает аппетит в бога Ты знаешь их, Тара Гелиум: они подробно расскажут тебе, чем завтракали две недели тому назад, и как приготовить филе из тота, и какое вино следует подавать к мясу зитидара.

Тара Гелиум рассмеялась.

— Но ни один из них не назовет художника, чьи произведения решением Совета Джеддаков приняты в этом году во Дворец Красоты, — сказала она. — Их развитие подобно развитию рикоров, не уравновешено.

— Счастливы те, в ком есть — хорошее и плохое, кто способен и на радость и на ненависть, те, кто терпеливо относится к другим людям. Те, кто лишены эгоизма, а не те, чей мозг преувеличенно развит и перевешивает все остальное.

Когда Гохан кончил говорить, Чек издал звук, как человек, желающий привлечь к себе внимание.

— Ты говоришь как человек, много размышлявший. Разве вам, людям красной расы, мысль доставляет удовольствие? Разве вы находите радость в размышлении? Разве разум и логика играют какую-то роль в вашей жизни?

— Конечно, — ответил Гохан, — но размышления не занимают все наше время. Ты, Чек, например, являешь образец эгоизма, о котором я говорил. Так как ты и твой народ преклоняются только перед разумом, то вы не верите, что другие люди тоже могут мыслить. Но мы не так ограничены, как вы, думающие только за себя и о себе, и о своем огромном мозге. Мы думаем и о многом другом, затрагивающем благосостояние всего мира. Если бы не красные люди, даже калданы исчезли бы с лица Барсума, вы не можете жить без воздуха которого на Барсуме давно уже не было бы в достаточном количестве, если бы красные люди не сконструировали и не построили огромные атмосферные фабрики, которые дали новую жизнь умирающему миру. Чего стоят все калданы в сравнении с этим единственным делом красной расы?

Чек был поставлен в тупик. Будучи калданом, он знал, что мозг имеет огромную силу, но он никогда не думал, что эту силу можно использовать и в практических целях. Он отвернулся и стал глядеть вниз, на землю своих предков, над которой он медленно пролетал. В какие неведомые земли? Он был настоящим богом среди безвольных рикоров, но эти двое из другой земли поставили под вопрос его превосходство. Даже несмотря на свой чрезмерный эгоизм, он начал подозревать, что эти двое покровительствуют ему, может, даже жалеют его. Он удивился происходившей с ним перемене. Больше у него не будет множества рикоров, готовых выполнить его поручения. С ним один единственный рикор, и когда он погибнет, другого не будет.

Когда рикор устанет, Чек вынужден будет беспомощно ждать, пока тот отдохнет. Он пожалел, что встретил эту красную женщину. Она принесла ему одни неприятности. Внезапно Тара Гелиум начала петь, и Чек почувствовал от этого удовольствие.

Спокойно при свете бегущих лун плыли они среди теней марсианской ночи. Рычание бенсов достигало их ушей, пока самолет не достиг границ Бантума, оставив позади эту странную и несчастную землю. Но куда их несет?

Девушка поглядела на мужчину, сидевшего скрестив ноги, на палубе крошечного судна, погрузившись в думы.

— Где мы? — спросила она. — Куда нас несет?

Туран пожал плечами.

— Звезды говорят, что мы движемся на северо-восток, — ответил он, — но где мы и куда нас пригонит ветер, я не могу даже гадать. Неделю назад я бы поклялся, что знаю, что лежит за ближайшей знакомой грядой холмов, к которым я подходил, но теперь я должен сознаться, что я не знаю, что лежит в миле от нас в любом направлении. Тара Гелиум, мы заблудились и это все, что я могу тебе сказать.

Он улыбнулся и девушка вернула ему улыбку. Какое-то знакомое выражение промелькнуло на его лице и в его улыбке. Она встречала много странствующих воинов: они приходили и уходили, вступая в схватки по всей планете, но этого она кажется, не знала.

— Из какой ты страны, Туран? — спросила вдруг она.

— Разве ты не знаешь, Тара Гелиум, что странствующий воин не имеет родины?

Сегодня он сражается под знаменем одного хозяина, завтра — другого.

— Но когда ты не воюешь, ты сохраняешь верность какой-то одной стране, — настаивала она. — Какому флагу служишь ты теперь?

Он встал и низко поклонился.

— У меня очень приятная служба. Я служу под знаменем дочери Главнокомандующего… теперь и навсегда!

Она поднялась и взяла его руку своей маленькой и коричневой рукой.

— Я принимаю твою службу, — сказала она, — я обещаю, что когда мы достигнем Гелиума, любое желание твоего сердца будет выполнено.

— Я буду служить верно, надеясь на награду, — сказал он, но Тара Гелиум не поняла истинного смысла его слов, думая, что он рассчитывает на денежную награду. Могла ли она, гордая дочь Главнокомандующего, думать, что простой воин — наемник мечтает о ее руке и сердце?

На рассвете они продолжали лететь над незнакомой местностью. Ночью ветер усилился и унес их далеко от Бантума Страна под ними была суровой и негостеприимной. На поверхности, усеянной глубокими ущельями, не было видно воды, как нигде не было и следов растительности. Никаких признаков жизни. Казалось, здесь вообще не может существовать жизнь. У них не было ни пищи, ни воды, и они страдали от жажды и голода Чек, по совету Турана, слез со своего рикора, уложив его в безопасности на палубе. Чем меньше он будет его использовать, тем больше сохранит. К тому же, так рикор будет меньше страдать от голода. Чек, подобно гигантскому пауку, ползал по кораблю, по палубе, под килем, под мачтами. Для него любое место казалось удобным, так как одноместный самолет с трудом вмещал троих.

Туран всегда находился впереди, пытаясь разглядеть воду. Они должны были найти воду или фабрику, производящую воду, которые давали жизнь многим засушливым районам Марса. Но здесь не было следов ни того, ни другого. Наступила третья ночь. Девушка не жаловалась, но Гохан знал, что она страдает, и у него было тяжело на сердце. Чек меньше всех страдал от голода и жажды. Он объяснил, что калданы могут долго жить без пищи и воды. Туран проклинал Чека, глядя на Тару Гелиум, с трудом передвигающуюся по палубе, тогда как калдан казался по-прежнему полным жизни.