Страница 12 из 35
— Он был мне сыном, — слезы появились на ее щеках, — он должен был остаться…
— Но как он мог остаться и подвергать вас опасности? Когда вернулись немцы…
— Они не вернулись, — сказал Нико с кровати.
— Нет. Потому что поймали его в горах. Но если бы не нашли, могли вернуться в деревню, и тогда…
— Они его не поймали, — сказал старик. Он сидел на скамье, наклонившись вперед, колени раздвинуты, руки сжаты в кулаки. Очень темные глаза сверкали из-под бровей. Мужчины смотрели друг на друга, время остановилось.
— Что вы пытаетесь мне сказать?
— Михаэля убили не немцы. Его убил грек, человек из Араховы.
В этот момент отключился свет.
Местные жители явно привыкли к капризам электричества. Через мгновение женщина нашла и зажгла масляную лампу и поставила ее на стол в середине комнаты. Лампа из какого-то дешевого яркого металла выглядела жутко, но горела абрикосовым светом и сладко пахла оливковым маслом. Тяжелые тени преобразили Стефаноса в трагического актера из «Царя Эдипа». Нико перекатился на живот и смотрел яркими глазами на этот спектакль. Я подумала, что смерть отца и Михаэля для него не более, чем дыхание восхитительного прошлого.
Саймон сказал:
— Да, вижу… Это делает многое понятным. И, конечно, вы не знаете кто это?
— Конечно, знаем. Тебе интересно, почему мы не убили его, раз называем Михаэля сыном?
Нико сказал противным голосом:
— Дедушка, англичане устроены по-другому.
Саймон быстро взглянул на него, но ответил Стефаносу:
— Не совсем. Что с ним случилось, он жив?
— Объясню. Сначала я должен сказать его имя — Ангелос Драгумис, я писал о нем. Но этого я бы никогда не сказал, если бы ты не приехал. Раз ты здесь, этого нельзя скрыть, ты имеешь право знать.
Саймон аккуратно катал сигарету по спичечной коробке, лицо неподвижно, глаз не видно. Мальчик перевернулся на кровати, усмехаясь.
— Когда твой брат ушел отсюда, он, думаю, хотел присоединиться к своей группе. Основная ее часть отправилась на север вместе с Ангелосом. Почему он вернулся, не знаю, но он встретил Михаэля на Парнасе и убил его.
— Почему?
— Не знаю. Но такое тогда случалось часто. Возможно, они поругались из-за военных действий. Может, Михаэль чего-нибудь от него требовал, а Ангелос, как известно, берег свои войска для другой борьбы, после ухода немцев. Его видели в Афинах, он был очень активен в резне в Каламаи. Да, точно, он предавал союзников с самого начала, хотя не думаю, чтобы Михаэль знал. Или еще из-за чего. Два таких человека не могут встретиться и договориться. Ангелос был плохим до самой глубины души, а Михаэль… ему не нравилось с таким работать. Они ссорились часто, он говорил мне. Ангелос был нагл и задирист, а Михаэль… он не поддавался принуждению.
— Это точно. Но вы сказали убил. Если два человека ссорятся и дерутся, это не убийство.
— Это было убийство. Драка была нечестной. Первый удар твой брат получил сзади, камнем или прикладом, там осталась рана. Это чудо, что удар не убил и даже не оглушил его. Он, наверно, услышал что-то и обернулся, потому что драка все же была. Михаэль был… сильно избит.
— Ясно, — Саймон зажег сигарету, — как Ангелос убил его? Понимаю, что не из ружья. Ножом?
— Сломал шею.
Спичка замерла в дюйме от сигареты. Серые глаза смотрели на старика. Стефанос кивнул, как это мог бы сделать Зевс. Нико неожиданно сощурился, заблестел зрачками из-под длинных ресниц. Спичка достигла цели.
— Хорошая, должно быть, была потасовка, — сказал Саймон.
— Его не просто было убить, — сказал старик. — Но с раненым плечом и ударом по голове…
Голос ему отказал. Он не глядел на Саймона, казалось, он видел что-то отдаленное за освещенными стенами комнаты, далекое во времени и пространстве. Снова пауза.
Англичанин выпустил большое облако дыма.
— Да. Ну что же. А этот человек, Ангелос… Что случилось с ним?
— Этого я сказать не могу. Он не вернулся в Арахову. Говорили, что он ушел в Югославию. Четырнадцать лет никто о нем не слышал, возможно, он мертв. У него был только один родственник, двоюродный брат, Димитриос Драгумис, который ничего о нем не знает. Сейчас он живет в Итеа. Он тоже был в группе Ангелоса, но не командовал, и, вообще, кое-что лучше забывать. Вот то, что Ангелос делал с собственным народом, забыть нельзя. Он был в Каламаи, говорят, также в Пиргосе, где погибли многие сотни греков и мой двоюродный брат, старик. Дело не в этом… Дело тут не в политике, кирие Саймон, и не в том, что такие, как он, делали во время войны. Он — зло, кирие, он человек, которого приводило в восторг зло. Он любил видеть боль, обижать детей и старых женщин, и гордился, как Арес, что многих убил. Он вырывал глаза и улыбался, всегда улыбался. Он был плохой человек и он предал Михаэля и убил его.
— Если никто его с тех пор не видел, как вы можете знать, что убийца — он?
— Видел, — сказал старик просто.
— Видели его?
— Да. Никаких сомнений. Когда я пришел, он повернулся и побежал. Я не мог гнаться за ним, Михаэль был еще жив. Он жил еще около минуты, но этого хватило, чтобы задержать меня и дать убийце сбежать.
— А он не пытался на вас напасть?
— Нет. Он не так-то легко отделался. Михаэль легко не сдался, несмотря на предательское нападение. Ангелос мог бы застрелить меня, но его револьвер я потом нашел за камнем, он закатился туда в драке. Он хотел убить Михаэля тихо, но оказался недостаточно ловок и умен. Когда я увидел их, Ангелос встал и собирался найти пистолет, но на него напала моя собака, и все, что он мог сделать — это смыться. Без пистолета он не годился больше ни на что. — Он вытер рот тыльной стороной ладони. — Я отнес твоего брата в Дельфы, ближе было некуда. Это все.
— Он не говорил?
Стефанос заколебался, и взгляд Саймона напрягся. Старик покачал головой.
— Да ерунда, кирие. Если бы в этом был смысл, я бы рассказал в письме. Он сказал: «Возничий». Это название знаменитой бронзовой статуи в Дельфийском музее знаю даже я — юноша в свободной одежде, в руках вожжи от исчезнувших лошадей.
— Не совсем уверен. Я несся по тропинке к подножию скалы, задыхался и был вообще не в себе. Он прожил секунды, но узнал меня. Чего говорить про статую, не знаю, если он действительно именно это и прошептал.
— Почему вы не написали про Ангелоса?
— Все закончилось, отцу Михаэля лучше было думать, что он погиб в бою, а не от руки предателя. И стыдно.
— До такой степени закончилось, что, когда брат Михаэля приезжает в Арахову, мужчины отворачиваются, а хозяин не подает руки.
Старик улыбнулся.
— Ну хорошо, не закончилось. Стыд остался.
— Он не на вас.
— На Греции.
— Моя страна тоже кое-что делала, чтобы уравнять счет.
— Политика!
Стефанос жестами очень выразительно объяснил, что, по его мнению, нужно сделать со всеми политиками, и Саймон засмеялся.
Как по сигналу, старая женщина встала, отодвинула голубую занавеску и вытащила большой каменный кувшин. Она поставила на стол стаканы и налила темного сладкого вина.
Стефанос спросил:
— Значит, ты выпьешь с нами?
— С огромным удовольствием.
Женщина вручила стакан Саймону, потом Стефаносу, Нико и, наконец, мне. Себе она не взяла, а стояла и смотрела на нас со скромной гордостью. Очень хорошее вино, немного отдавало вишнями.
Я улыбнулась ей и сказала неуверенно по-гречески:
— Очень хорошо.
Ее лицо расколола широкая улыбка.
Она наклонила голову и повторила с удовольствием:
— Очень хорошо, очень хорошо, — а Нико повернулся на кровати и сказал по-английски с американским акцентом:
— Говорите по-гречески, мисс?
— Нет, только несколько слов.
Он повернулся к Саймону:
— А почему вы хорошо говорите по-гречески, а?
— Брат научил меня, когда я был еще моложе тебя. И я продолжал учить его потом, был уверен, что приеду сюда когда-нибудь.
— Почему ты не приехал раньше?
— Это слишком дорого, Нико.