Страница 3 из 48
Говорила мама, по-моему, читая газету.
— Леон де Валми. Сказано, что он инвалид. Сломал спину во время поло и, если выживет, проведет в инвалидной коляске всю оставшуюся жизнь.
Потом безразличный голос папы.
— Да? Это, конечно, печально слышать, но не могу удержаться от чувства, что жаль он не сломал шею. Это не было бы потерей.
Мама сказала:
— Шарль!
Он немедленно добавил:
— Зачем лицемерить? Ты знаешь, что он мне отвратителен.
— Не представляю, почему.
Папа засмеялся:
— Наверняка не представляешь…
И воспоминание ускользнуло в тишину, оставило что-то вроде звона предчувствия и загадку, слышала я это действительно или породила своим романтическим воображением.
Появилось такси и, надо полагать, я ему просигналила, потому что автомобиль вильнул к тротуару и замер передо мной со скрипом тормозов. Наконец-то я сказала:
— Отель Крийон, пожалуйста, — и залезла на сиденье.
Такси рывком двинулось, повернуло налево и все быстрее поехало по темной, спрятавшейся за ставнями улице. Звук мотора усиливался и отражался от слепых домов. «Кареты поданы, спеши, спеши, спеши… Есть. Прямо к дьяволу… К дьяволу…» Это было не предчувствием, а возбуждением. Внутри я смеялась, веселилась. К дьяволу или нет, пора в путь. Я постучала по стеклу:
— Спеши…
2
Третья карета
Маленький городок Тонон-ле-Бен лежит милях в двадцати к северо-востоку от Женевы, на южном берегу озера Леман. В Женеве самолет встретил большой черный «Даймлер» из Валми и понес нашу странную компанию по роскошным улицам города к французской границе и Тонону.
По дороге от Парижа мадам де Валми говорила очень мало, и я благодарна ей за это. Во-первых, мои глаза и душа впитывали новые впечатления, а во-вторых, хотя эта женщина казалась до крайности доброй и приятной, не сказала бы, что я чувствовала себя легко. Ее загадочная отдаленность сохранялась, трудно было не только к ней приблизиться, но и подвергнуть ее какой-нибудь оценке. Слова, обращенные к мадам, казалось, пролетали огромное расстояние, а она не делала ни шагу навстречу и иногда даже уходила в себя, прерывая все контакты. Я сначала подумала, что она нарочно держит дистанцию, но когда она дважды задала один и тот же вопрос, немедленно потеряв интерес к ответу, я решила, что у нее есть более серьезные проблемы, чем воспитательница Филиппа, и просто замолкла.
Машина урчала и пробиралась по процветающей, сплошь возделанной местности. Слева заросли ив и тополей то прятали, то показывали мерцание воды. Справа земля зеленой волной перекатывалась к лесистым подножиям гор и драматически взлетала в размашистые Альпы к сиянию огромных снегов. Наверняка одна из гор — Монблан, но, пожалуй, подумала я, глядя на свою спутницу, время не подходило для вопросов.
Усталая и озабоченная, она сидела с закрытыми глазами, но это ничуть не уменьшало ее элегантности. Примерно в пятьдесят пять лет выглядела она превосходно. Красоте такого типа возраст почти не вредит. Прекрасно сделан даже скелет: идеальная форма черепа и скул, тонкая переносица удерживает орлиный нос с четко вырезанными ноздрями. Тонкие морщинки у глаз и рта видны только при внимательном рассмотрении. Бледная тонкая кожа искусно загримирована, аккуратно нарисованные брови высокомерно поднимаются аркой над закрытыми веками. Серебряная скульптура волос. Только губы под завитком дорогой помады и лежащие на коленях руки в серых перчатках слишком тонки, чтобы считаться красивыми. Дорогая хрупкая женщина, не доступнее луны.
Я сидела в уголке рядом с мадам за квадратными плечами шофера Бернара. Рядом с ним, такая же угловатая и прямая, возвышалась горничная Альбертина. Если правду говорят, что гувернантки и воспитательницы занимают шаткое положение между салоном и комнатой для прислуги, по крайней мере сейчас я попала на правильный конец машины. И очень хорошо, как-то Альбертина мне не понравилась. Примерно сорок пять, темные волосы, болезненное угрюмо-таинственное лицо и уродливые руки. Хотя прошлым вечером она почти все время скрывалась в комнатах мадам и не разговаривала со мной, я заметила, что она следит за всем происходящим с окаменелым негодованием. Я удивилась, а потом поняла, что это она по привычке, без всяких оснований. Сейчас, очень прямая, она крепко сжимала расположенную на коленях шкатулку с драгоценностями.
Все молчали, будто не ведали о присутствии в машине кого-то еще. Шофер и Альбертина так подходили друг к другу, что я без иронии задумалась, не женаты ли они. (Потом я узнала, что они — брат с сестрой.) Бернар обладал безупречными манерами, но, похоже, тоже никогда не улыбался и, судя по выражению лица, всех осуждал. Я подумала, что хорошо бы это не оказалось особенностью всего местного населения, а потом посмотрела на мадам. Да, очень может быть, что большой разницы между салоном и комнатой для прислуги нет.
Мы пересекли границу и поднимались к Тонону, где предстояло повернуть на юг к горам. Слева от дороги земля наклонилась и распростерлась многочисленными цветными крышами и плодовыми садами до пояса деревьев у воды. Через туман еще обнаженных ветвей просвечивали трубы отдаленных больших домов. Мадам де Валми удивила меня, снизойдя до того, чтобы показать бездымную трубу виллы Мирей, где жил третий брат Ипполит. Ниже, сверкающими милями раскинулось озеро Леман, лениво морща под полуденным солнцем свой шелк, украшенный редкими мазками белых и красных лодок.
Вдоль улиц веселого городка подстриженные деревья дисциплинированно расправили ветки с уже зелеными почками. Магазины выплеснули товары на мостовую, яркие цветные платья шевелил теплый бриз, красный и зеленый перец блистал между прошлогодними увядшими яблоками, цветочными горшками и садовыми инструментами. На краю тротуара — цветы: тюльпаны, первоцветы, бледно-желтые нарциссы, яркие до пурпура анютины глазки, бело-бирюзово-синие короны ирисов… Ой, как красиво! И все кипит густым дымом в солнечном сиянии. Должно быть я издала какой-то звук, потому что мадам улыбнулась и сказала:
— Подождите, вот увидите Валми в апреле…
Мы повернули направо к горам.
В ущелье дорога, река и железнодорожные пути перепутались и беспрерывно пересекали друг друга между деревьев и скал. Рельсы скоро навсегда нырнули в тоннель, а бело-зеленая река оставалась слева от нас под деревьями и облаками. Мы начали подниматься еще выше. «Опасная дорога», — подумала я, но тут, как солнечная прореха темном занавесе, впереди показалась долина Валми.
— Там вдалеке — Субиру, — сказала мадам, — сейчас опять пропадет.
Я посмотрела вперед, на зеленое блюдце долины среди гор. Две нити воды разрезали луга, сталкивались, окруженные ивами и переходили в яркую игрушечную деревню с тремя мостами, маленьким часовым заводиком, и церковью Святой Марии на Мостах.
— А Валми? — спросила я. — Мы должны быть уже близко?
— Слева уже наши леса. Река Марлон — граница между Валми и Дьедонне, поместьем справа от дороги. Скоро переедем реку, — она улыбнулась, — и увидите Валми.
Ее прохладный голос звучал серебряной флейтой, но в нем появилась эмоция, по крайней мере намек на нее.
Я почувствовала, что она любит эту одинокую долину, с удовольствием возвращается, и я сказала горячо:
— Здесь прекрасно, мадам де Валми! Это — красивое место!
Она улыбнулась.
— Да, здесь всегда красиво, даже угрюмой зимой. Это уже много лет мой… наш дом.
— И мне здесь понравится, точно!
Руки в перчатках шевельнулись на коленях.
— Да, надеюсь, мисс Мартин.
Добрые, но формальные слова, улыбка исчезла, она снова ушла далеко. Хоть я и сижу рядом с ней, нужно знать свое место. Я загрустила, отвернулась к окну и увидела замок.
Он сверкнул окнами в раме из лесов и исчез, не сказочный дворец с башенками, а прямоугольная классика восемнадцатого века, недоступный и отдаленный. Мягкий поворот на каменный мостик, тоннель из деревьев, рывок вверх, зигзаг, высокая стена — граница сада. Гравийное поле, мягкий поворот и огромный северный парадный вход. Шофер открыл мадам дверь и помог ей выйти. Альбертина, не подарив мне ни взгляда, ни слова, занялась мелкой ручной кладью. Я вышла из машины и встала столбом, пока моя нанимательница обменивалась с Бернаром приглушенным и непонятным потоком французского. Возможно, она говорила и про меня, потому что его маленькие черные глазки поблескивали в мою сторону, а может, это и просто был интерес к новой персоне. Во всяком случае, закончив разговор, он поклонился и, не обращая на меня внимания, занялся багажом.