Страница 21 из 64
Она постучала молотком, из-за двери раздались шаги. Полина, подняв глаза, увидела высокого, красивого молодого человека, что стоял на пороге, в сюртуке и пасторском воротничке.
Он молчал. Полина уверенно протянула руку: «Здравствуйте, кузен Пьетро. Вы меня не помните. Мы виделись, когда мне было пять лет. Вам тогда десять исполнилось. Я Полина де Лу, из Брюсселя, дочь вашей тети Джоанны».
Пьетро еще никогда не видел таких девушек. Она была маленькая, ниже его на голову, стройная, с гордо поднятой головой.
- Как птица, - отчего-то подумал он. Белокурые волосы падали на синюю накидку тонкого сукна. Глаза у нее тоже были глубокой, морской синевы.
Она все пыталась пожать ему руку. Пьетро, спохватившись, осторожно коснулся ее ладони: «Простите..., Простите, кузина Полина. Позвольте, - он подхватил ее саквояж.
- Вы проходите, - попросил Пьетро, - проходите в гостиную. Мама и папа дома, я их позову.
Кузина ушла, оставив в передней тонкий запах фиалок. Он так и стоял, потрясенно глядя ей вслед, сжимая в онемевших пальцах ручку саквояжа.
Вечером Юджиния разожгла камин. Здесь, на побережье, было сыро. С моря задул промозглый, восточный ветер. Герцог работал у себя в комнате. Она, устроившись в потрепанном кресле, поджав под себя ноги, смотрела на огонь. Брат, уезжая, обнял ее: «Удачи тебе, фрейлейн Брандт. И помни, что папа говорил нам, о дедушке».
- Император Николай убил его, - глаза Юджинии блеснули холодом. «И тетю Юджинию тоже, и ее мужа, и детей их. И тетю Тео, с дядей Теодором».
Когда им было десять, отец повел их посмотреть на портрет тети Тео. Величественная, темноволосая женщина, в алом шелке, смотрела на них, прямо и твердо. Ее смуглая кожа будто светилась. Юджиния, тихо, спросила: «Папа, а что с ними стало?»
- Никто не знает, - вздохнул отец и рассказал им о нацарапанном алмазом на стекле слове «Прощайте».
Юджиния, потом, твердо проговорила: «Я узнаю, папа. Вырасту, поеду в Россию, и узнаю».
- Очень надеюсь, что ты ногой туда ступать не будешь, милая, - Бенедикт погладил ее по голове.
Он не говорил детям о ярком, солнечном дне, когда вдали, на горизонте, поднимался столб дыма. Тело отца, завернутое в парус, положили на палубу шведской яхты. Бен стоял, на коленях, плача, шепча что-то злое, неразборчивое. Бабушка Марта, удерживала его за плечи: «Ничего, ничего, милый. Я здесь, я с тобой».
Майкла похоронили на семейном участке в Мейденхеде, рядом с матерью Бенедикта. Он помнил мачеху, в глубоком трауре. Женщина, пошатываясь, бросила горсть сухой земли на крышку гроба. Стоял золотой, теплый сентябрь, шелестели листья дуба, блестела спокойная вода Темзы. Маленькая Мэри тихо плакала, цепляясь за платье Элизы. Когда они шли домой, с кладбища, Антония, отстав, взяла его за руку: «Ты поедешь туда, Бен? В Россию?»
- Я должен, Тони, - тихо ответил юноша. «Мартин не знает русского, а бабушке седьмой десяток. Но я вернусь, обещаю».
Он сделал предложение на второй день после того, как их корабль пришвартовался в Лондонском порту. Джованни только развел руками: «Тони еще совсем молода, но, я вижу, отговаривать вас бесполезно. Да и я не буду, - он подмигнул Бенедикту, - отговаривать».
Родители погибли в Медоне, под Версалем. Тогда локомотив и три вагона сошли с рельс. Юджиния со Стивеном не поехали во Францию, дети учились. Отец, усмехнулся: «На каникулах с вами увидимся, милые мои». Юджиния помнила, как их тела привезли в Лондон. Дядя Аарон служил поминальную мессу. Мэри держала за руки ее и Стивена: «Не надо, мои хорошие, не надо. Они не страдали, и мама моя тоже не страдала. Все быстро случилось. Правда, правда».
Бабушка Марта стояла с прямой, жесткой спиной. Юджиния вечером, подобравшись к ней, устроившись на коленях, заплакала. Пахло жасмином. Она услышала, как бабушка шепчет: «Поплачь, моя хорошая, поплачь. Не надо, не держи все в себе».
Юджиния подняла голову: «Бабушка, а ты? Ты будешь плакать?». Зеленые глаза были сухими. Марта помолчала:
- Я там, - она указала на восток, - плакала. Стояла на коленях, на могиле дочери своей, и плакала. Потому что не могла увезти ее с собой. А Элиза, - тонкие губы улыбнулись, - Элиза теперь всегда рядом со мной будет. И ваши родители тоже.
- А что дядя Жан? - Юджиния сидела, положив голову бабушке на плечо: «Он выживет?»
- Ему ногу отняли, - вздохнула Марта: «И ожоги у него. Но выживет, милая».
Когда им было пятнадцать, они нашли в библиотеке старый номер Times с описанием катастрофы. Брат, прочитав, взял ее руку: «Я не в обиде на бабушку с дедушкой. Не надо нам тогда было знать об этом».
Юджиния смотрела на пожелтевший лист бумаги.
- Они задохнулись, - девочка расплакалась: «Задохнулись и сгорели заживо. Мэри нам тогда солгала, Стивен. Зачем?»
Брат помолчал и поцеловал ее мокрую щеку. Он был старше Юджинии всего лишь на четверть часа. Сколько девочка помнила, они всегда были рядом.
- Так для нас было лучше, поверь, - только и ответил Стивен.
В шестнадцать лет Юджиния пришла к бабушке Марте и, решительно, заявила: «Я хочу поехать в Россию, и узнать, что там случилось».
Женщина оглядела ее и хмыкнула: «Это дело небыстрое, дорогая моя. Но посмотрим. Может быть, что-нибудь и получится».
- И получилось, - пробормотала сейчас Юджиния, прислушиваясь к шагам у себя над головой. Он всегда ходил по комнате, когда размышлял. Ходил, и курил сигару. Она заставляла себя не думать о нем, но все было тщетно. С тех пор, как она вернулась из Южной Африки, и приехала сюда, на полигон, они виделись каждый день.
Юджиния вздохнула и зажгла папиросу. Бабушка Марта, когда прощалась с ней, внезапно, сказала: «Помни, дорогая моя, горячая голова тебе ни к чему. Сначала думай, долго, а потом делай».
Юджиния думала и повторяла себе: «Нельзя, нельзя. Он женат, тетя Ева болеет, тяжело. Он родственник, он старше меня на тридцать лет. В конце концов, мы работаем вместе. Я вернусь из России и встречу того, кто мне по душе, вот и все».
Она налила себе вина. На полигоне был отменный погреб. Когда девушка спросила у дяди Джона, откуда бутылки, он только усмехнулся: «Иногда кое-какая контрабанда попадает сюда. Надо как-то скрасить досуг. Здесь бывает очень одиноко».
В доме была большая библиотека на всех европейских языках. Юджиния, полистав том Бальзака, отложив его, вздохнула.
- Одиноко, - пробормотала девушка.
Джон предупреждал ее об этом. Он говорил, что везде, и в Европе, и в России она будет одна. «Там есть резиденты, - заметил герцог, - но работать тебе придется без них. Эти люди только для связи. Для того, чтобы посылать сведения мне. Есть сигнал тревоги, ты помнишь его».
Юджиния помнила. Ей надо было отправить письмо в Берлин, до востребования, на почтовый ящик под четырьмя цифрами.
- Вот и все, - Джон махнул рукой: «Правильно, что я не стал вмешивать в это Кардозо или еще кого-нибудь из семьи. Пусть себе живут спокойно. Хватит и того, что Шмуэль ей комнату снимет».
- А в остальном, - закончил герцог, - просто передавай весточки вместе с теми сведениями, что ты будешь отправлять. Стивен все получит. Не лезь на рожон, ты туда не мстить едешь, а работать. Удастся тебе что-то узнать о Воронцовых-Вельяминовых, тем лучше. Но вряд ли, как мне кажется, - он вздохнул, - старшему мальчику пять лет было. Он помнил, кто он такой. И что бабушка и дедушка у него Кроу, тоже помнил. Как-нибудь бы связался, пришел бы в посольство. Думаю, там давно нет в живых никого, одни могилы.
Юджиния вспомнила, что бабушка Марта рассказывала ей о Сибири и поежилась.
- Пьешь, - раздался у нее за спиной смешок: «Отличное бордо. Такое в Лондоне по пять гиней за бутылку продается. В Брук-клубе только его и заказывают, - герцог опустился в кресло напротив и налил себе вина.
Трещали дрова в камине. Он грел в руках простой стакан: «У нас газовые фонари давно, газовые плиты, а когда-нибудь, - Джон обвел рукой комнату, - все это электричеством будет освещаться, обещаю. Но все равно, лучше живого огня ничего нет».