Страница 70 из 82
Наверное, слишком много вокруг было людей, различных точек зрения и слишком много книг. Наверное, слишком глубока была колея, слишком строги рамки, в которых существовала человеческая мысль. К тому же наследие прошлого, как ненужный мусор, как старая изношенная одежда, везде сопровождает человека, душит ростки нового. Почему бы мыслителю не отринуть все старое, сбросить со счетов прожитых лет и попробовать начать все заново — новую игру по новым правилам! Как хотелось верить, что тогда станет больше побед, чем поражений.
Единственное, что смогли сделать те, кого не свалила болезнь, — это наспех предать земле своих умерших. А когда выздоравливающие стали один за другим подниматься на ноги, Джордж, Морин и Молли первыми заговорили о похоронном обряде. Иш хотел, и Эм тоже так считала, чтобы все оставалось так, как оно шло своим естественным путем. Он так хотел и одновременно понимал, что остальные будут чувствовать себя, наверное, счастливее, если похоронный обряд — торжественная церемония памяти — все же произойдет. Возможно, из этого можно будет извлечь и практический смысл, если рассматривать службу как символ окончания черного времени, когда вокруг царил страх и смерть ходила рядом, и провозглашения начала нормальной жизни — жизни, в которой настало время задуматься о будущем и повернуться к нему лицом. И хотя он больше всего боялся, что обряд снова сбросит его в бездну печали, заставит с новой силой оплакивать смерть Джои, все же Иш надеялся, что после службы он сможет сделать первые шаги по осуществлению планов, на этот раз более скромных, на будущее. И тогда он объявил, что Племя проводит церемонию памяти усопших, а на следующий за обрядом поминовения день все они возвращаются к своим прежним работам и обязанностям. Он ничего не сказал о возобновлении классных занятий, но по лицам окружающих понял, что и это воспринимается всеми как само собой разумеющееся. По общему согласию Эзру избрали лицом, ответственным за проведение церемонии, и началом ее назначили раннее утро. Как и во всяком человеческом обществе, где искусственный свет играет слишком малую роль в повседневной жизни, вставать с восходом солнца стало естественным образом жизни, вот почему им не нужно было менять своих привычек и покидать постели слишком рано, чтобы в это утро, когда небосвод еще не окрасили первые солнечные лучи, застыть возле неровного ряда невысоких земляных холмиков. Небо высветилось, но западные склоны холмов продолжали скрываться в предрассветной мгле, и стоящие у могил высокие сосны не отбрасывали теней. В это время года еще рано было цвести полевым цветам, но по распоряжению Эзры дети — оставшиеся в живых дети — нарезали зеленых ветвей елей и украсили ими маленькие земляные холмики. И хотя всего пять их было, но для Племени это равнялось вселенской катастрофе. Для столь малочисленного Племени пять смертей можно было сравнить разве что с сотней тысяч смертей миллионного города. Все, кто выжил, — все здесь собрались. Матери с еще не умеющими ходить малышами на руках и малыши постарше — девочки и мальчики, — цепко державшиеся за большие ладони отцов. И рядом со всеми, чувствуя в правой руке тяжесть молотка, стоял Иш. Тяжесть эта к земле его тянула, заставляла увереннее на ней держаться. Из дома он без молотка вышел и в мыслях не держал его с собой брать — это Джози напомнила, видно, решила, что после болезни отец забывчив стал. А иначе и не могла поступить Джози, ведь для них, для юнцов, молоток всегда сопровождал всякое официальное событие из жизни Племени. Всего несколько месяцев назад Иш ни за что бы не послушался, да еще бы прочел Джози мораль о вреде суеверий. Но сегодня он без слова возражения вернулся за молотком и теперь, сжимая его в правой руке, стоял здесь. И сам был вынужден признать, что с молотком чувствует себя как-то покойнее и увереннее. После всего, что случилось, униженным он себя чувствовал, потерял уверенность и гордость в этой жизни тоже подрастерял. Ну а если Племя нуждается в молотке как символе единства и могущества, если люди чувствуют себя счастливее, когда видят молоток, если он для них доказательство возрождения к новой жизни, кто Иш такой, чтобы проповедовать рациональное? Оставим рационализм для цивилизации, когда человек мог позволить себе роскошь быть рациональным, трезво мыслящим существом. Каждая семья своей отдельной, маленькой группкой, выстроились они неровным полукругом и стояли так, в молчании глядя на маленькие земляные холмики. Иш в центре оказался и поэтому всех разглядеть мог, всех обвести взглядом. Джордж в старомодном темно-сером костюме пришел. Наверное, в том самом костюме, в котором он на отпевания ходил в те времена, когда был церковным старостой. Но если не в том же самом, то, без сомнения, в брате-близнеце того костюма. Вся в черном, с вуалью на шляпке, рядом с ним Морин стояла. По крайней мере, пока будут жить эти двое, не умрут, не исчезнут из памяти Племени древние правила приличий. Ну а все остальные кто во что был одет — то, что от времен цивилизации осталось. Мужчины и мальчишки в голубых джинсах и спортивных рубашках, а поверх — теплые свитера или куртки, чтобы защититься от прохлады еще слишком раннего утра. Да и маленьких девочек порою было трудно от мальчишек отличить разве только по длинным волосам. Но женщины и девушки все-таки юбкам пока не изменяли, подчеркивая свой стиль красными, голубыми, зелеными шарфами или платками. Вот, уже готовый начать церемонию, Эзра вышел на середину полукруга. Золотом полыхнул отблеск поднимающегося за холмами солнца, и еще глубже стала охватившая людей тишина. У Иша горло перехватило. Он был глубоко тронут и взволнован — хотя где-то глубоко внутри пряталось ощущение бессмысленности происходящего — и, более того, считал неуместным, даже оскорбительным произносить речи перед лицом смерти. Думал так и одновременно чувствовал себя приверженцем древней традиции человечества — традиции, возможно, очень важной и для будущих его потомков. Неожиданно он представил себя ученым-антропологом будущего, который через тысячи лет посвятит себя изучению человеческих существ, населявших Землю в эпоху, последовавшую вслед за Великой Драмой. «Очень мало известно нам об их культуре, — напишет он в своих трудах, — но, если судить по недавно открытым первым погребениям, люди эти предавали своих умерших земле». Но вот заговорил Эзра, и с первыми его словами Иш почувствовал легкое, смешанное со страхом беспокойство; слишком скользкая это тема, слишком многое можно сказать из того, что потом никогда не поправишь. Но говорил Эзра, и понемногу успокаивался Иш. Хорошо начал его старый друг, ему можно доверять и положиться на него можно. Не стал Эзра вести церемонию так, как полагалось это делать в Старые Времена. Не произносил привычных в таких случаях слов. Он не говорил о надежде для тех, кого сегодня отдавали они земле. Из всех, кто собрался здесь, только Джордж и Морин да, пожалуй, Молли нашли бы утешение в таких словах. Вспоминаешь эти слова, и странными они теперь кажутся, трудно поверить в это, когда на веру и традиции прошлого черной отметиной легла Великая Драма. Эзра, который знал людей и знал, что человеку нужно, не о загробном мире, а о каждом из детишек говорил. Рассказывал маленькие забавные истории, которые сам помнил и думал, что другим тоже будет приятно вспомнить. А когда в самую последнюю очередь о Джои заговорил, вот тогда ослабел Иш. Но Эзра не стал рассказывать, каким удивительным мальчиком был Джои, ни единым словом не обмолвился о годе, который в честь Джои назвали. Как и про остальных детей, вспоминал Эзра случившийся в детской игре забавный эпизод. И пока говорил Эзра про Джои, почувствовал Иш на себе быстрые детские взгляды. Дети знали, какие нити связывали Джои и его отца. А может, ждали от Иша, что в самый последний момент оборвет он Эзру, сделает твердый, решительный шаг вперед? Может быть, воображали, как он — Человек Прежнего Мира, Американец, знающий все эти непонятные премудрости, — в самый последний момент шагнет вперед, взмахнет зажатым в руке молотком и объявит, что Джои не умер, что Джои продолжает жить, что скоро, совсем скоро вернется к ним снова Джои? Не начнет ли тогда шевелиться и осыпаться земля на маленьком холмике? Но только быстрые взгляды ловил на себе Иш. Только поглядывали дети в его сторону — настороженно поглядывали и молчали. Но что бы ни думали в эту минуту дети, он знал точно — не сможет он совершить, не получится у него чуда. Эзра закончил говорить о Джои, но на этом не завершил церемонию, а продолжал говорить какие-то общие, ничего не значащие слова. Почему он не заканчивает? Иш чувствовал — происходит что-то неправильное, фальшивое. Нельзя, ни в коем случае нельзя затягивать эту скорбную церемонию! И вдруг, комкая концы фраз, закончил и замолчал Эзра внезапно, и в ту же секунду Иш понял — мир изменился. Пока еще непонятная, перемена наступила в нем. Все вокруг засверкало, стало ярче — это солнце верхним полукругом своим вырвалось из-за стены прятавших его гор. И в замешательстве не мог понять Иш, то ли радоваться, то ли огорчаться происходящему. «Каково придумано, — размышлял он. — Однако больше такое для театра, а не для жизни подходит… Сценический эффект!» Думал он так, а когда оглянулся и посмотрел на людей, то понял — все счастливы. И сам почувствовал, как спадает внутреннее напряжение, как свободнее дышать стало; и хотя не слишком по вкусу ему этот налет театральности пришелся, все же помог он ему покой в душе начать восстанавливать. Возвращение Солнца! Символ, сопровождающий всю тысячелетнюю историю человечества! Слишком честен был Эзра, чтобы бессмертие собравшимся обещать, но вместо этого выбрал нужное время, и повезло ему — небо безоблачным и чистым в это утро оказалось. О чем бы ты в этот момент ни думал — о загробной жизни и воскрешении из мертвых или просто о продолжении жизни на этой земле, — вот он перед тобой, символ, подтверждающий мысли твои. А желтые полосы солнечного света уже дробились на части, прорывались сквозь длинные тени высоких темных деревьев.