Страница 107 из 113
К 1917 г. корейская община была уже важным элементом всей жизни российского Приморья. Однако революция 1917 г. стала для российских корейцев (как и для всех жителей нашей страны) началом серьёзных перемен.
В годы Гражданской войны корейцы в своём подавляющем большинстве активно поддерживали большевиков – факт бесспорный, хотя и ставший в последнее десятилетие неудобным для официальных историков нового призыва. Однако было бы очень странным, если бы корейская община в тех условиях заняла иную позицию (или осталась нейтральной). Большевики обещали покончить с любой дискриминацией нацменьшинств – корейцы были нацменьшинством, к которому власти относились довольно настороженно. Большевики хотели разделить землю поровну – среди корейцев преобладали малоземельные крестьяне. Большевики обещали устроить мировой пожар и покончить с империализмом – Корея была японской колонией. Наконец, на Дальнем Востоке главными союзниками и спонсорами белых были японцы, что делало красных «врагом врага» и, значит, другом даже для многих богатых корейцев, которые при других условиях, пожалуй, и не стали бы поддерживать большевиков.
Среди немногочисленной корейской интеллигенции были и убеждённые сторонники большевиков – например, Александра Ким (Станкевич), которая в 1918 г. стала секретарём Хабаровского горкома. Александра Ким была расстреляна белыми, но к концу Гражданской войны в партии большевиков уже состояли многие сотни корейцев. В Приморье действовали десятки корейских партизанских отрядов, общая численность которых к началу 1920 г. достигла 3700 человек. Кроме этого, несколько тысяч корейцев вступили в Красную Армию или воевали в обычных (т.е. некорейских) отрядах партизан. Если учесть, что среди корейцев было всего 30–40 тысяч взрослых мужчин, способных носить оружие, то получается, что примерно каждый пятый кореец ушёл воевать за большевиков (причём сделал это совершенно добровольно). За оружие против японцев и их русских союзников – белых взялись и многие партизанские командиры, жившие в России после подавления партизанского сопротивления в самой Корее. В этой связи можно вспомнить, например, легендарного Хон Бом До, который ещё в 1907–1910 гг. прославился своими дерзкими операциями против японцев, а в годы Гражданской войны стал крупным красным командиром.
Гражданская война на Дальнем Востоке закончилась в 1922 г., и поначалу новая власть постаралась сдержать свои обещания. Корейские крестьяне получили землю, в крае стали открываться новые корейские школы (к началу 1930-х гг. их было более 300), в Уссурийске начал работать корейский педтехникум, был основан корейский театр и корейская газета «Сонбон» («Авангард»), которая и сейчас продолжает выходить в Алма-Ате под названием «Корë ильбо». В середине тридцатых годов во Владивостоке был создан корейский педагогический институт, который тогда был вообще единственным корейским высшим учебным заведением в мире. В те времена в самой Корее был только один вуз, и преподавние в нём шло исключительно на японском языке. Партийные органы, следуя официальной линии на поддержку «нацменьшинств», активно продвигали по службе «национальные кадры» из числа советских корейцев. Неславянское происхождение не только не препятствовало их карьерному продвижению, но, наоборот, помогало ему: власть стремилась продемонстрировать свой интернационализм, который поначалу был вполне искренним. В двадцатые годы появились корейцы-партработники, корейцы-офицеры (или, как тогда выражались, «красные командиры»), корейцы-администраторы. Были созданы национальные корейские сельсоветы, а военнообязанные корейцы проходили службу в корейском полку (26-й стрелковый полк 76-й дивизии). Многие образованные корейцы-коммунисты были направлены на работу в Коминтерн и разведывательные службы.
Тем не менее, не следует идеализировать положение корейцев даже в те благополучные годы. Несмотря на всю интернационалистическую риторику, центральные власти продолжали относиться к ним с подозрением, причём особое беспокойство вызывала продолжавшаяся и в двадцатые годы иммиграция корейцев. Ещё в 1925 г. Наркоминдел (так тогда назывался МИД) распорядился «принять все доступные меры для прекращения притока корейцев и китайцев на советскую территорию». Около 1930 г. была реализована давняя мечта приморской администрации – границу с Кореей и Китаем удалось полностью закрыть. С начала тридцатых годов нелегальное движение через границу и, следовательно, нелегальная иммиграция стали невозможны. Именно тогда, по сути, и закончилось начавшееся 70 годами ранее переселение корейцев в Россию. С этого времени корейская община извне уже не пополнялась, а её связи с Кореей оборвались (исключением являются корейцы Сахалина).
Вдобавок, Корея была японской колонией, и корейцев воспринимали как «почти японцев» и, следовательно, как потенциальных агентов главного противника Советской России на Дальнем Востоке. Компактно проживающие в приграничных районах корейцы вызывали нервозность и в Москве, и у местных властей. В этих условиях и произошла катастрофа 1937 г. – насильственное переселение корейцев, которые таким образом стали первым из «репрессированных народов».
Решение о выселении всех корейцев из приграничных районов и об их отправке в Среднюю Азию было принято ЦК ВКП(б) и Совнаркомом 21 августа 1937 г. (директива №1428–326бсс). Впервые в советской истории принадлежность к определённой этнической группе сама по себе стала достаточным основанием для наказания. Вдобавок, выселению предшествовал террор, свирепый даже по меркам 1937 г. В ходе репрессий были почти поголовно уничтожены выдвинувшиеся в послереволюционные годы партийные руководители, погибли в тюрьмах практически все корейцы-офицеры, была уничтожена вся корейская секция Коминтерна и большинство корейцев, имевших высшее образование. Само переселение прошло осенью 1937 г. Корейцам давали минимальный срок на сбор вещей, а потом грузили в подготовленные эшелоны, по 5–6 семей в товарный вагон. В этих вагонах для перевозки скота и двинулись 170 тысяч корейцев Дальнего Востока на новое место жительства, в Среднюю Азию. Эшелоны прибыли туда в начале зимы 1937–38 гг. Первую зиму пришлось провести в наспех построенных землянках, в которых умерло много детей и стариков (треть всех грудных младенцев не пережила той страшной зимы).
До самой смерти Сталина в 1953 г. корейцы подвергались вполне официальной дискриминации, хотя их положение было куда лучше, чем у других «репрессированных народов» (немцев, калмыков, крымских татар). В отличие от них, корейцы не должны были еженедельно лично являться в «спецкомендатуры» для регистрации, могли передвигаться по территории Средней Азии, а по получении специального разрешения – и за её пределами. Наконец, корейцы, в отличие от немцев или татар, и в сталинские времена могли учиться в высших учебных заведениях и занимать ответственные посты. Калмык или немец в 1941–1953 гг. не мог стать ни секретарём райкома, ни директором завода, ни офицером НКВД, а вот корейцы на этих должностях время от времени попадались. Тем не менее, дискриминация была реальной и весьма ощутимой. В армию корейцев не брали, выезжать за пределы Средней Азии по собственному желанию они не могли. Во время войны корейцев направляли на принудительные работы, в т.н. «Трудармию», где потери от болезней немногим уступали фронтовым. Правда, запрет на службу в армии не распространялся на тех немногочисленных корейцев, которые в 1937 г. проживали за пределами Дальнего Востока и избежали депортации. Многие из них приняли участие в войне, а один – капитан А.П.Мин – стал Героем Советского Союза.
После переселения основная масса корейцев оказалась в Узбекистане и Казахстане. По данным переписи 1959 г., в Узбекистане проживало 44,1% всех советских корейцев, в Казахстане – 23,6%. Расселяли корейцев деревнями, так что в Средней Азии образовывались корейские колхозы, которые в основном специализировались на выращивании риса и овощей. Однако расселение проводилось с таким расчётом, что больших «чисто корейских» районов не возникало, корейские посёлки были разбросаны на огромной территории, довольно далеко друг от друга, среди посёлков узбекских, казахских, русских. Вдобавок, в 1937–1938 гг. были ликвидированы многие корейские культурные учреждения, прекратил своё существование корейский пединститут и корейское книжное издательство (хотя газета продолжала выходить, сменив название на «Ленин кичхи» – «Ленинское знамя»).