Осенняя женщина

— Вот дурак! Ну и дурак же ты, Димочка! — ругалась Даша.

— Конечно, дурак. Только дурак может столько времени ничего не замечать!

— Что не замечать? Что? Ну что?!

— Сама знаешь! Да отпусти ты меня, урод!

— Отпусти, Тим, этого Отелло, — попросила Даша, разнимая их. — Все. Повеселились и будет.

Дима сделал попытку ринуться к Тимофею, но споткнулся и упал.

— Не надо, я сама, — предупредила Даша желание Тимофея помочь. — Вставай, придурок. Не умеешь пить, не переводи спиртное.

— Я встану. Встану и прибью его прямо тут.

— С каждым часом становится все интереснее, — сказала Кристина с усмешкой. — У вас тут просто буря бразильских страстей, как я посмотрю.

— Иди смотри в другом месте, — огрызнулась Даша. — Тут смотреть не на что.

— Все, хватит уже! — повысил голос Тимофей.

Некоторое время они молча смотрели друг на друга. Все чувствовали себя неловко. Дашке вспомнились немногочисленные праздники, когда почти все родственники собирались в доме ее родителей. Сначала было весело, теплые воспоминания лились бесконечным потоком, но водка непременно все портила. На свет божий вытаскивались старью обиды, взаимные претензии и обвинения. А потом наступало такое вот никому не нужное молчание.

Первым его нарушил Тимофей.

— Митек, очухался хоть немного?

— Да пошел ты!

— Я ведь не из любопытства спрашиваю. Помочь?

— Отвали! — отмахнулся Димка, безуспешно пытавшийся застегнуть пальто. Он начал пятиться, рискуя упасть на пятую точку, но по пути ему попалась стена дома. Прислонившись к ней, Димка сосредоточил все свое внимание на пуговицах, с которыми никак не мог совладать. Смеясь, Тимофей взялся ему помогать, но тот отпихивал его руки.

— Все мужики идиоты, — сказала Дашка, сцепив руки на груди и с омерзением глядя на Димку. — Когда выпьют. Не видела ни одного нормального. Я Даша, — она протянула Кристине ладошку.

— Я Кристина, — ладошка была пожата.

— Наверное, мне надо извиниться? Жутко так все получилось. Вела я себя, как последняя гадина. Бабушкино наследство. Бабушка у меня тоже была стервь порядочная:

— Да уж, это заметно, — улыбнулась Кристина. — Ты в самом деле играешь в театре?

— Учусь. И играю.

— Дан…иссимо! — икая, позвал ее Дима. — Иди к нам. Нам без тебя так… плохо.

— Отстань, кретин! — лениво отозвалась та. — Я с человеком разговариваю, не видишь?

— Ты из-за него все эго устроила? Или Тимофей тебе в самом деле нравится? — тихо спросила Кристина.

— Не знаю. Они классные пацаны. Оба со своими странностями. А кто без странностей, правда ведь? Что касается Тима… Возможно, странностей у него больше, чем у других. Он у нас темная лошадка. Может, потому я на него и…

— Дашка-какашка, иди ко мне! — снова пролепетал Дима, выглядывая из-за Тимофеева плеча.

— Закрой рот, дурак! Дыши вот воздухом, мозги проветривай.

— У вас что-то случилось? — поинтересовалась Кристина.

— А что может случиться у нас, чахоточных детей большого города? Придумываем себе проблемы и носимся потом с ними. По поводу Тимки можешь не волноваться. Не отобью.

— Что ж, спасибо, — иронично усмехнулась Кристина, глядя, как Димка уже с восторгом братается с Тимофеем.

— Да и он не тот парень, которым легко можно вертеть. С такими никогда и ничего не случается, если они сами не захотят, чтобы с ними что-то случилось. Мне он напоминает кота, у которого девять жизней. И ни одной он еще не израсходовал. Ладно, пойду ловить такси. Довезу до дома своего дурковатого мавра, — Даша, подняв палец, подошла к кромке тротуара у шоссе.

— Тебе помочь с ним? — спросил Тимофей.

— Нет уж. С этим пьяным крокодилом пусть таксист имеет дело. Я ему не жена, чтобы на закорках таскать.

— Тогда мы пойдем.

— Ага. Давайте.

Тимофей все же помог загрузить Димку в такси, из которого тот все норовил вылезти. Дашка уселась рядом, шипя на него и награждая тычками, словно заправская жена.

Наконец такси вильнуло в поток машин на проспекте и в нем же через мгновение утонуло.

— Да, вечерок сегодня удался, — заметил Тимофей, беря Кристину за руку.

' — Не то слово, — согласилась она.

Спустя минуту они рассмеялись.

— У тебя забавные друзья. Сразу видно, что люди творческие.

— Они с Дашкой — два сапога пара. Кстати, о чем это вы с ней болтали? — он повернул ее к себе и заглянул в глаза.

— Да так, о нашем, о женском. А почему это тебя интересует?

— Ну, если учесть, что она наговорила в кафе…

— Она извинилась.

— Что? Дашка?! — удивился Тимофей.

— Она самая.

— В каком-то лесу скоропостижно скончался крупный зверь.

— Ты так плохо о ней думаешь? А между тем ты ей нравишься, — как бы невзначай сообщила она.

— Неужели? В таком случае у нее странная манера выражать свои симпатии.

— Тебе лучше знать, какие у нее манеры. И не напрягайся ты так, — потормошила его Кристина. — Мы с ней обо всем договорились.

— О чем договорились? — нахмурился он.

— О том, о сем.

— Поподробнее, пожалуйста.

— Это останется между нами.

Тимофей остановился посреди тротуара и прижал ее к себе, крепко обхватив сзади.

— Вот как! Снова тайны.

— Это невинные тайны. Не беспокойся.

— Когда меня просят не беспокоиться, я понимаю, что для беспокойства есть все основания.

— Какой ты, оказывается, нервный, — укоризненно покачала она головой. — Впрочем, я не удивлена, потому что двойная жизнь никого не умиротворяет.

— Злой намек на моего клоуна Тему? — пытливо приподнял бровь Тимофей.

— Может быть. Кстати, ты мне о нем так и не рассказал.

— Рассказать?

— Конечно. Мне же интересно знать, почему он появился. Или в нашем детском саду был его дебют?

Взявшись за руки, перешли через дорогу к ярко освещенному парку. Ветер играл с опавшими листьями у них под ногами.

— Нет, дебют Темы случился много лет назад, — сказал он, — когда я еще в школе учился. Кажется, в третьем классе. Правда, тогда это была простая кукла, которую надевают на руку, как перчатку. Эту куклу мне подарили на день рождения. Я устраивал с ней для двоюродной сестры и ее подруг целые спектакли. Выдумывал какие-то стишки, сказки, веселые истории. А потом, набравшись смелости, заявился в ближайший детский сад со своим Темой и попросил у воспитательниц разрешения выступить перед детьми. Не помню уже, успешно выступил там или нет, но приходил я туда несколько раз. Мне это понравилось. Потом кукла истрепалась. Да и вырос я. Пацан все-таки.

— А как получилось, что он появился теперь?

— Наверное, снова захотелось в детство, — усмехнулся Тимофей. — Вокруг все стало слишком серьезным. Каждый день я терял связь с тем, что было мне когда-то дорого, с тем, что я считал правильным. Как тебе объяснить? Я не знаю… Это как безнадега. Когда ничего вроде бы не можешь уже изменить. Как вокруг себя, так и в себе. Когда ничему уже не удивляешься. Ничему не веришь. Ни о ком не думаешь. Понимаешь?

Понимала ли она его? Как никого и никогда до этого!

Невыразимая, бесконечно теплая симпатия возникла в душе Кристины. Искренность его подкупала. А откровенная, почти детская растерянность вызывала томительное ощущение счастья. В нем она все чаще видела отражение собственных страхов, надежд и желаний.

— А если уж говорить совсем начистоту, то у одного моего друга была дочь, — продолжил Тимофей. — Она серьезно болела с самого рождения. Друг позвонил мне однажды и попросил помочь. Нужны были деньги на сложную и дорогостоящую операцию. Даже счет благотворительный открыли. Но на счет почти ничего не поступило. Я тогда работал за границей и был знаком с, скажем так, очень денежными людьми. В расчете на них я пообещал другу помощь.

— И что случилось? — спросила Кристина, останавливаясь.

— Я приехал сюда, в Минск. Встретился с ним и обнадежил его, недоумок.

— Почему же ты недоумок?

— Потому что несмотря на высокое мнение о своем уме я оказался не умнее самого последнего дебила. Оказалось, я совсем не знал тех, кого уважал, кому верил. Я не знал ничего о мире, в котором жил. И чтобы понять это, понадобилась беда. Беда, случившаяся даже не со мной, а с маленькой девочкой, уже лежавшей в хосписе. Близкий мне человек, который МОГ дать деньги, но узнав, зачем они мне нужны, сказал только одну фразу. Одну чертову фразу, которая все во мне перевернула: «Прежде чем советоваться с прихотью, посоветуйся со своим кошельком»1. Сказал назидательно, как капризному ребенку, потребовавшему дорогой подарок ко дню рождения. Сказал значительно, весомо, с полным сознанием собственной правоты, подтвержденной словами умных мертвецов, умевших выдумывать и оставлять после себя трескучие афоризмы. И тут я увидел, каким могу стать, если не остановлюсь. В какую каменную задницу превращусь, если продолжу жить в окружении этого человека, и никакие пинки не смогут выбить из меня глупое убеждение в собственной непогрешимости. Но хуже всего было то, что мне пришлось потом говорить со своим другом. Я вынужден был гаденько оправдывать свое отступление, лепетать что-то про обстоятельства, про людей, которые не оправдали моих надежд, и одновременно чувствовать его еле скрытое презрение, его болезненно-нетерпеливое желание избавить меня и себя от объяснений. Если бы у него возникло желание разбить мне морду каким-нибудь тяжелым предметом, я не стал бы сопротивляться. Данная и тут же отнятая надежда стоит гораздо дороже. У надежды свои права, которые никто не может нарушать безнаказанно. Я их нарушил. По своей вине или нет — не важно. Не важно…