Страница 65 из 81
Это не мешает Жозефине вновь и не меньше трепетать, когда назавтра после Маренго Бонапарт, покоренный золотым голосом Грассини[236], проводит несколько сладостных минут с пылкой черноволосой примадонной. Он привозит певицу с собой, и вместе с тенором Бьянки она поет дуэтом на празднествах 1 4 июля и в честь победы при Маренго. Грассини не хранит верность первому консулу, изменяя ему со скрипачом Родом[237], что побуждает Бонапарта порвать связь с дивой, но не лишает ее покровительства со стороны главы Франции, а также не препятствует нескольким их возвратам к прошлому во время наездов Грассини в столицу. Поэтому в начале 1803 ревность Жозефины была не лишена оснований. Бонапарт возобновил свой итальянский роман и крайне неприязненно вел себя с женой, которая в момент, когда первый консул высвобождался из объятий примадонны, докучала ему подозрениями, шпионством, неусыпной ревностью. Г-жа де Ремюза говорит: «Когда у него появлялась любовница, он вел себя с женой грубо, несдержанно, безжалостно. Он немедленно сообщал ей о своем романе и выказывал почти дикарское удивление, когда ей не нравилось, что он ищет развлечений на стороне, доказывая — почти математически — что это ему позволительно и необходимо».
— Я не такой, как все, — объяснял он, — законы нравственности и приличий созданы не для меня.
«Подобные заявления вызывали у г-жи Бонапарт беспокойство и слезы. Супруг подчас отвечал на них выходками, в подробности которых я не отваживаюсь вдаваться».
В таких случаях Жозефина изливала свое горе г-же де Крени, своей былой квартирохозяйке на Университетской улице.
«Я очень несчастна, дорогая моя крошка, Бонапарт каждый день устраивает мне совершенно беспричинные сцены. Это не жизнь. Я пыталась разузнать, что дает к ним повод. Мне сообщили, что Грассини вот уже неделю в Париже. Похоже, именно она — причина всех моих огорчений. Уверяю вас, моя крошка, что будь на мне хоть капля вины, я призналась бы вам в этом. Вы окажете мне услугу, если пошлете Жюли (горничная г-жи де Крени) разузнать, не бывает ли кто-нибудь у нее. Постарайтесь также выведать, где живет эта женщина.
Прощайте. Обнимаю вас».
Бонапарт прятал певицу в маленьком доме на улице Шантрен, в двух шагах от своего прежнего жилища[238].
Другим облаком, омрачившим семейную жизнь Бонапартов, стала трагическая актриса Дюшенуа[239]. В данном случае Жозефина расстраивалась зря. Как-то вечером знаменитую актрису пригласили в Тюильри. Она приезжает. Констан[240] докладывает Бонапарту, который работает.
— Пусть ждет, — отвечает первый консул.
Два часа спустя консул все еще работает, и Констан осмеливается напомнить ему о присутствии дамы.
— Пусть раздевается! — громыхает Бонапарт.
М-ль Дюшенуа повинуется. В помещении холодно, так холодно, что Констан опять царапается в дверь хозяина, чтобы обрисовать ему ситуацию.
— Пусть ложится, — буркает Бонапарт.
Проходит половина ночи, прежде чем слуга по требованию актрисы возвращается к первому консулу. Не поднимая головы, тот бросает:
— Пусть оденется и уезжает.
На этот раз Жозефина ничего серьезного, разумеется, не заподозрила. В других случаях было не так. Она отлично отдавала себе отчет, когда кончался очередной роман: в муже возрождалась «нежность» к ней. Г-жа де Ремюза, посвященная в интимную сторону жизни четы, рассказывает: «В таких случаях его трогало ее горе, и грубость уступала место ласкам, столь же неумеренным, как и его выпады, а так как г-жа Бонапарт была кротка и сообразительна, она быстро обретала прежнюю уверенность в себе».
Уверенность она, правда, вскоре утратила: в жизнь первого консула вошла м-ль Жорж[241], и эта связь оказалась серьезной. Если бы Жозефина могла присутствовать при интимных сценах между любовниками, ее тревога стала бы еще сильней. Правда, при первом свидании с актрисой Бонапарт заметил:
— Ты осталась в чулках, значит, у тебя плохие ноги.
Но, забыв об этих, по его выражению, «дрянных подпорках», он сохраняет с нею те же привычки и оказывает ей те же знаки внимания, которые были, казалось, монополией Жозефины. «Он мало-помалу снимал с меня все детали моего туалета, — рассказывает м-ль Жорж. — Он так весело, изящно и пристойно превращался в горничную, что ему приходилось уступать, чего бы он ни домогался. И как можно было не поддаться очарованию этого человека, не потянуться к нему! В угоду мне он прикидывался маленьким ребенком. Это был уже не консул, а просто мужчина, пусть даже влюбленный, но без неистовства и грубости; он обнимал ласково, его слова звучали нежно и стыдливо; невозможно было не испытывать рядом с ним того же, что испытывал он сам…
Первые две недели он вел себя так, что я в своей щепетильной деликатности и, осмелюсь сказать, стыдливости была полностью удовлетворена: он сам устранял ночной беспорядок и делал вид, что прибирает постель. Он помогал мне одеваться, обувал меня и даже додумался попросить меня завести себе круглые, надевающиеся через всю ногу подвязки, потому что пристежные, которые я носила, вызывали у него нетерпение».
Все это время Жозефина напрасно ждала у себя в спальне того, с кем она делила ложе. Она очень быстро узнала имя соперницы, и ревность ее превратилась в подлинное бешенство. Г-жа де Ремюза, по-видимому, вправду слышала — по крайней мере, так она утверждает в своих мемуарах, — как однажды вечером г-жа Бонапарт метала громы и молнии в адрес мужа, позволяя себе слова, которые кажутся невероятными, даже когда говорятся в минуту гнева.
— У него нет никаких нравственных принципов, он скрывает свои порочные наклонности лишь потому, что огласка может ему повредить. Если ему беспрекословно, без малейшей жалобы позволить предаваться им, он мало-помалу опустится до самых постыдных страстей. Разве он не соблазнил, одну за другой, собственных сестер? Разве он не убежден, что занимает в мире такое положение, которое дозволяет ему удовлетворять любую свою прихоть? И разве его семья не пользуется его слабостями, чтобы постепенно отучить его от супружеской жизни, которую он еще ведет, и заставить прервать всякие отношения со мной?
Она непрерывно дает волю своим страхам:
— Мое великое несчастье в том, что я не принесла Бонапарту сына. Для моих ненавистников это всегда будет средством лишать меня покоя.
Однажды ночью — уже после двенадцати — она догадывается, что м-ль Жорж находится сейчас у Бонапарта.
— Я больше не выдержу, — бросает она г-же де Ремюза. — Мадемуазель Жорж наверняка наверху, я хочу их накрыть.
«Дама-компаньонка» тщетно пытается отговорить г-жу Бонапарт от подобного безумства.
— Следуйте за мной, — приказывает Жозефина. — Мы идем наверх вместе.
Никакие слова г-жи де Ремюза не помогают, и обе женщины — «до крайности возбужденная» Жозефина и ее спутница, несущая свечу и «весьма стыдящаяся» роли, которую ее вынуждают играть, — поднимаются по потайной лестнице, ведущей в спальню первого консула. Внезапно они слышат шорох. Г-жа Бонапарт оборачивается.
— Это, вероятно, Рустам, мамелюк Бонапарта, охраняющий дверь. Этот негодяй способен зарезать нас обеих.
«При этих словах, — рассказывает г-жа де Ремюза, — меня, как это ни смешно, охватил такой ужас, что, ничего больше не слыша и забыв, что оставляю г-жу Бонапарт в полной темноте, я со свечой в руке скатилась вниз по лестнице и со всей возможной быстротой кинулась в салон. Через несколько минут она, удивленная моим неожиданным бегством, нагнала меня. Увидев мое испуганное лицо, она расхохоталась, я тоже, и мы отказались от своей затеи».
Однако Бонапарт проведал о сцене на лестнице и воспользовался ею, чтобы сделать г-жу де Ремюза свидетельницей своих супружеских распрей. Кого, интересно, она будет в них винить? «Дама-компаньонка» выпуталась из затруднения, как умела, Разумеется, она очень сострадала г-же Бонапарт, но признавала, что ей изменяет чувство собственного достоинства, «когда она с помощью слуг-шпионов пытается добыть доказательства неверности, в которой подозревает мужа». Отсюда бесконечные супружеские «препирательства и перепалки», во время которых Бонапарт «поочередно представал то властным, резким, до крайности подозрительным, то взволнованным, размягченным, почти кротким и довольно изящно пытался загладить свои грехи, признаваемые им, хотя он продолжал их совершать».
236
Грассини, Джузеппина (1773–1850) — итальянская оперная певица.
237
Род (чаще неправильно — Роде), Жак Пьер Жозеф (1774–1830) — французский скрипач.
238
Жозефина со своим кошачьим инстинктом была права, находя Грассини антипатичной. Осыпанная золотом настолько, что она больше могла не думать о Наполеоне, итальянка в годы Империи стала любовницей Веллингтона.
239
Дюшенуа, Катрин Жозефина Рафен (1777–1835) — с 1803 актриса Французской Комедии, с 1808 — премьерша этого театра.
240
Констан — личный слуга Наполеона.
241
Жорж (Маргерит Жозефина Веймер) (1787–1867) — выдающаяся драматическая актриса. В 1808–1812 гастролировала в России.