Страница 11 из 81
Таким образом, не достигнув еще двадцати двух лет, Роза оказалась свободной. Она получала на себя и дочь 6 000 ливров (30 000 наших франков) в год, а Евгений должен был по достижении пяти лет возвратиться к отцу. Молодая женщина была теперь вправе жить где заблагорассудится. Но ей было так хорошо в Пантемоне, общество в нем собралось такое приятное, что она задержалась в аббатстве до осени. Там, в приемных-гостиных, в садах, в изящно обставленных комнатах «маленькая американка», как кое-кто еще называл ее, стала утонченной парижанкой, парижанкой XVIII века, усвоив неподражаемое и с тех пор непревзойденное изящество уходящей в прошлое эпохи.
Скоро из куколки появится бабочка.
Роза сумела развить в себе то, что дано креолке от рождения, — восхитительную томность, природное обаяние, ласкающую глаз походку, свойственную девушкам с Карибских островов, гибкое тело, все в ямочках и созревшее теперь для любви. Красота ее становится заметна. Роза научилась — навсегда научилась — подавать себя в выигрышном свете. Зубы у нее вскоре испортятся, поэтому смеется она полураскрытым ртом и так, что смех словно вырывается из горла, что — теперь она это знает — делает ее еще более соблазнительной. Она научилась приправлять любой разговор очаровательными мелочами, несколько легкомысленными, конечно, но так ловко поданными, так мило непринужденными, что женщина, владеющая таким умением вести беседы, этим, осмелюсь так выразиться, светским слогом, обязательно кажется умницей. Каждодневно общаясь с женщинами вроде г-жи Бетизи, г-жи де Мезьер, аббатисы Пантемона, или графини Поластрон, фрейлины Марии Антуанетты, освоившись в этом обществе, которое, смеясь и остря, шло к гильотине, тюрьме или изгнанию, Роза научилась «хорошему тону», понятию, которое немыслимо передать языковыми средствами XX века. Сегодня о ней сказали бы: «Она была умницей», но то значение, которое влагалось в это слово накануне великой бури, тоже исчезло из нашего языка. Виконтессу де Богарне высоко ценили в пансионе для женщин из хороших семей. Ее несчастье сделало ее «интересной». Ее жалели. Она не оставляла собеседниц равнодушными, и общества ее искали.
Тем не менее в сентябре 1785 Роза решает покинуть аббатство с его светскими сборищами и вернуться к маркизу де Богарне и г-же де Реноден, которым пришлось оставить особняк на улице Нев-Сен-Шарль, откуда Александр вывез всю обстановку, и из повелительных соображений экономии перебраться на жительство в Фонтенбло, в дом, расположенный на улице Монморен. Это не помешало Розе оставить за собой за плату в триста ливров небольшую квартирку в Пантемоне.
В том же сентябре, когда будущая Жозефина меняла Париж на Фонтенбло, в Парижской военной школе некий маленький стипендиат короля Людовика XVI занял на выпускных экзаменах сорок второе место из ста тридцати семи и был произведен в младшие лейтенанты.
Ему только что исполнилось шестнадцать и звали его пока что Наполеоном Буонапарте.
В понедельник 3 1 октября он отбыл дилижансом в Лион, чтобы явиться в часть, куда получил назначение, — в полк Ла Фера, расквартированный в Балансе, и остановился на обед в Фонтенбло, где уже одиннадцать дней находилась г-жа де Богарне.
Две судьбы впервые пересеклись.
На следующий день, когда лошади шагом втаскивали дилижанс на какой-то холм, будущий император вылез и, как безумный, забегал и запрыгал по дороге, крича: «Свободен! Свободен!»
Роза в Фонтенбло тоже, без сомнения, была вправе кричать от радости, что она наконец свободна и стала сама себе хозяйкой.
И для того и для другой начиналась жизнь.
Двор имел привычку проводить осенью несколько дней в Фонтенбло. Так было в 17 85, когда разразилось дело об ожерелье[35], затем в 17 86, В 1787 пришло время экономии — монархия обанкротилась и признала это, созвав нотаблей[36]. В этом году король будет охотиться на оленей и кабанов лишь в сопровождении немногих загонщиков. Роза, хотя и носящая титул виконтессы — его у нее не оспаривали, не могла, как мы знаем, притязать на представление ко двору. Поэтому она его и не добивалась. Но в это время Александр, ставший адъютантом герцога де Ларошфуко, принялся интриговать, чтобы добиться чести быть представленным королю. Капитан де Богарне втянул в свою игру герцога де Куаньи, шталмейстера Людовика XVI, кавалера ордена Святого Духа и друга Марии Антуанетты. Несмотря на столь сильных покровителей, некий Бертье, чиновник геральдической службы его величества, 15 марта 17 86 направил Куаньи письмо, которое окончательно оторвет супруга Розы от королевской власти, отказавшей ему в желанной чести.
«Господин герцог,
г-н де Богарне не имеет права на честь быть принятым при дворе, которой добивается. Его семья происходит из старинной буржуазии Орлеана и согласно древнему рукописному генеалогическому древу, хранящемуся в кабинете ордена Святого Духа, носила первоначально фамилию Бови[37], каковую сменила затем на Богарне. Отдельные члены этого семейства были торговцами, эшевенами[38], заместителями бальи[39], членами суда вышеозначенного города, а также советниками парижского парламента. Одна из ветвей этого семейства, известная под именем сеньеров де Ла Бретеш, была приговорена постановлением от 4 апреля 1667 г-на де Машо, интенданта Орлеана, к двум тысячам ливров штрафа за присвоение себе дворянского титула, каковой штраф был снижен до тысячи ливров.
С глубочайшим почтением остаюсь, господин герцог, вашим смиренным и покорным слугой.
Бертье».
Нетрудно представить себе ярость будущего председателя Законодательного собрания! Разве владение де Ла Ферте-Орен, принадлежавшее его отцу, не было в 17 64 объявлено маркизатом? И разве 25 июня 1707 Людовик XIV не возвел в ранг баронии де Бовиль — титул барона также принадлежит маркизу — поместье Пор-Мальте, которое король целиком пожаловал одному из Богарне?
Все это так. И тем не менее дворянские титулы, особенно когда возраст их исчисляется всего двадцатью годами, еще не гарантируют дворянства, и семья Богарне не в состоянии сослаться на такое количество дворянских колен, какое требуется для принадлежности к привилегированному классу. В XVI веке Богарне носили украшенные галунами мантии судебных чиновников, президентов, генеральных казначеев или чрезвычайных контролеров, но все это еще не давало им ни дворянства, ни права ездить в королевских каретах и хлопотать о придворной должности. Не следовало также забывать, — Александр это знал превосходно, — что с ноября 1750 все офицеры недворянского происхождения, даже кавалеры ордена Святого Людовика, хоть и получали личное дворянство, но оно не давало знатных предков и не могло передаваться по наследству, кроме как при определенных условиях, которым г-н де Богарне не отвечал[40].
Таше, по всей видимости, относились к старинному дворянству и не могли рассматриваться как выходцы из «старинной буржуазии». К несчастью, они продали свое поместье в Блезуа — во Вьеви-ле-Раже, но сохранили за собой это имя. Разумеется, Богарне, самолично присвоив себе титулы графа, виконта или шевалье, на которые не имели права, располагая родственником, занимавшим важную должность губернатора и генерал-лейтенанта, и в силу этого начав всерьез считать себя маркизами и баронами, выглядели более знатными людьми, чем маленькие мартиникские дворянчики, но последние имели право ссылаться на неких Никола де Таше, жившего в середине XII века, и Армана де Таше, сражавшегося в Палестине вместе с Людовиком Святым. В силу этого отец Розы, хоть и не титулованный, доказав свою принадлежность к рыцарству, безусловно, добился бы приема при дворе. Однако «виконтесса» де Богарне, живущая раздельно с мужем, но так с ним и не разведенная, не могла рассчитывать ни на какое официальное признание. Быть может, именно это побудило Розу в течение трех лет, прожитых ею, в основном, в Фонтенбло, — сначала на улице Монморен, потом на Французской, — добиваться разрешения участвовать в придворных охотах? Она упрямо участвует в них, невзирая ни на какую погоду. «Виконтесса носится по полям, — пишет ее тесть. — Она участвовала в охоте на кабана и даже видела одного живьем. Вернулась промокшей до нитки, но, переодевшись и слегка перекусив, снова сделалась как ни в чем не бывало». Александр, приехавший в гости к отцу, приглашен на охоту не был. «Это очень его задело, — сообщает нам маркиз, — и он с досады уехал в Блезуа».
35
Дело об ожерелье — скандальное судебное дело в 1784–1786, значительно ускорившее падение старого режима во Франции. Кардинал де Роган, желая снискать благоволение королевы Марии Антуанетты, угодил в сети авантюристки де Да Мотт, уверившей его, что королева хочет иметь ожерелье стоимостью в полтора с лишним миллиона франков. Кардинал купил его у ювелиров и передал графине для королевы, но оно пропало. Роган не смог заплатить, обман открылся, и кардинала посадили в Бастилию. Парламент оправдал Рогана, но он был отправлен? ссылку; авантюристку заклеймили раскаленным железом и отправили в тюрьму; королеву, конечно, не тронули, но имя ее было замарано, хоть она и не была виновна.
36
Нотабли — во Франции XIV–XVIII вв. собрание представителей высшего духовенства, придворного дворянства и мэров городов, в отличие от депутатов Генеральных штатов, не избиравшихся сословиями, а приглашаемых королем. Нотабли 1787 отклонили налоговые проекты правительства, нарушавшие права привилегированных сословий.
37
Здесь, вероятно, ошибка, восходящая к Сен-Симону. Фамилия Богарне встречается в документах города Орлеана начиная с XI века.
38
Эшевеньы — в феодальной Франции члены городского самоуправления, имевшие право суда над горожанами.
39
Бальи — на севере средневековой Франции королевский чиновник, глава судебно-административного округа.
40
«Надлежит, чтобы отец и сын последовательно отправляли в течение двадцати лет должности, закрепленные за дворянами, или оба они умерли при исполнении означенных должностей; только при этих условиях дворянство переходит к внукам первого».