Страница 14 из 30
Глава четвертая
Был город к ночи взят. Еще вначале Милиция, в составе двух бойцов, Погибла вся. И город защищали Не то чтоб горсть особых храбрецов, А десять граждан, У которых было Оружие. Приладясь половчей, Они едва не охладили пыла Отряда в полтораста басмачей. Но постепенно гасла оборона: Они боролись, десять человек, Пока хватило дроби и патронов, В огне сраженья тающих, как снег. Потом по узкой улице на приступ Кавалерийский ринулся обвал И непрерывный труд телеграфиста Одною пулей сразу оборвал. Но шли слова от аппарата Морзе, И не сгорал в пустыне голос их, На перевалах горных не замерз он И на ветру великом не утих. В нем кровь была, И звон бандитских сабель, И на друзей направленный удар. И услыхал его в бессонном штабе Одной бригады конной комиссар. И он не ждал, покамест ночь пройдет. Уже бойцы из длинного ангара Катили шестиместный самолет. Там разместились, кроме комиссара, Начальник штаба, Дальше — два бойца, Запас необходимого свинца И пулеметчик с легким пулеметом. Потом рванулась гулкая земля И сразу замерла под самолетом, Верхушками деревьев шевеля. Так начиналась первая разведка. Внизу мерцали мертвой белизной Вершины гор, расставленные редко Под круглой металлической луной. И летчик брал рекордные преграды. (Тогда не знали быстроты иной И мир еще не слышал об отрядах Прославленной «катюши» скоростной, Которые в стремительном движеньи, Как метеоров светлая река, Теперь прошли, не зная поражений, Над юго-западом материка.) Но, доводя до своего предела И высоту и скорость, За двоих Работал он для правильного дела И выручал товарищей своих. Прошло часа четыре. И уже, Преодолев последнюю вершину, Он вниз повел тяжелую машину, Креня ее на резком вираже. Тогда в сияньи лунном Облик мира Стеною стал в невиданной красе, — И летчик обернулся к пассажирам И подмигнул. И улыбнулись все. Отряд, овеянный дыханьем ветра, Сошел на землю, на бугры песка, В двенадцати примерно километрах От опустевших хижин городка. И ждать не стал, покамест ночь пройдет. Среди равнины, освещенной слабо, Шел комиссар, Потом — начальник штаба, За ними — два бойца. И, пулемет Пристроив на широкое плечо И замыкая шествие ночное, Шел пулеметчик, радуясь, что зноя В такое время суток нет еще. _____ Я все боюсь, что не сказал о многом, Чего нельзя, быть может, упускать. Я вел рассказ по боковым дорогам И не сумел, наверно, передать Хотя бы внешний облик военкома, Его усмешки добрый и сухой И зоркий блеск — Мне хорошо знакомый — Из-под очков в оправе роговой. А главное — Что знала вся бригада, Чего и мне не позабыть вовек — То ощущенье, будто с вами рядом Живет такой надежный человек, Который вправе поучить вас жизни Живой и настоящей, без прикрас, И прямоты, И верности отчизне, И скромности Потребовать от вас. _____ Рождалось утро, тихое, простое, Был крови след ему невыносим. И кони, сбившись в кучу, спали стоя, И неземные травы снились им. А тут же на виду лежали рядом И агрономы, И учителя, И ветерок летел, неся прохладу И волосы у мертвых шевеля. Костры на площади блестели. Прямо Плыл синий дым. Награбленная снедь В котлах варилась воинам ислама Под небом, начинающим бледнеть. Теперь они, вкусив отраду битвы, На душных кошмах все поразлеглись, Покамест звуки утренней молитвы Не понеслись в мерцающую высь. И снова похвальбы гортанный гром И треск костра сходились воедино. Где площади базарной середина Была большим украшена ковром. Там наконец У жаркого котла Неколебимо, как на поле бранном, Над розовым, дымящимся бараном Склонился просвещенный Файзула. Он руки окропил перед едою, И светел был суровый лик вождя, Раздвоенной широкой бородою На самого эмира походя. И клокотанье огненного жира Наполнило басмаческий базар, И он притих перед началом пира… И это все увидел комиссар.Глава пятая
Вождем, который понял обстановку, Был здравый смысл отваги. В тот же миг Он поднял сам наперевес винтовку И бросился на площадь напрямик, Где басмачи глазам своим сначала Отказывались верить наотрез. Но так «ура» над площадью звучало И пулемета монотонный треск Так был однообразен, Что казалось, Как будто он звучит сто тысяч лет И никогда не смолкнет. И усталость Пришла и молвила: «Спасенья нет». Тогда шпион и увидал впервые Пять человек И легкий пулемет, Потом очки блеснули роговые… Не каждый это, может быть, поймет, Но, странным ощущением влекомый, Он цепенел, Почти лишенный сил, Покамест ромб в петлице военкома Не различил. И вдруг сообразил, Что шла сюда дивизия. И тотчас Скомандовал, чтобы бежали все. А наверху работал пулеметчик Совсем один — в рассвета полосе. Минуты шли, И призрак смерти близкой За ними брел, Беря за пядью пядь. Российский прапорщик, Шпион английский Понять не мог, Что было их не пять, Людей, снабженных сотнею патронов, И не дивизия; Что с ними в бой Сто семьдесят шагало миллионов. Объединенных братскою судьбой; Что с ними были в битве превосходной, Простертые от самого Кремля, И небо в самолетах быстроходных, И танками покрытая земля. А площадь шевелилась, как живая, Верблюд метался — неизвестно чей, И пулеметчик счастлив был, сажая За пулей пулю в спины басмачей. Над ним заря суровая застыла. Но, все для военкома заслоня, Мелькнул на солнце огненный затылок, И военком прицелился в коня И выстрелил. И сразу конь немного Отяжелел, Задергал головой, Задумался… И — рухнул на дорогу, И придавил у прапорщика ногу, И кончил годы жизни боевой. _____ Над площадью, Как над лесной поляной, Дрожала тишина в заре стеклянной. Что ж, прапорщик! Укрывшись темнотой, Тебе бы затеряться на чужбине Снежинкою на ледяной вершине, Песчинкою в пустыне золотой… Нет. Все равно. Дела твои плохие. Взгляни на женщин: В ясном свете дня Ты видишь их глаза, Он и сухие От ненависти черного огня. И беспощадный день проходит мимо… Он сединой, как серою золой, Твою башку покрыл неумолимо. И ты пошел — веснушчатый и злой. Теперь по многочисленным приметам Ты в самом деле наконец узнал, Что на пути к свиданью с Магометом Тебе остался только трибунал. _____ А через день уже видали горы, Открыв ветрам сияющую грудь, Как проходили эскадроны в город И военком летел в обратный путь. Внизу в живых источниках Востока — Арыках, полных желтою водой, — Среди полей, раскинутых широко, Таджикистан трудился молодой. И дети шли, не ведая печали, Варился плов на пламени с утра, И красным перцем мясо заправляли Прославленных обедов мастера. И вся равнина пела. И над нею Уже незримо колыхался зной, И хлопок цвел, блестя и пламенея Почти честолюбивой белизной. И рвущееся горною рекою Неукротимой жизни торжество Навеки было создано рукою Бесчисленных товарищей его. И он летел — старик,— Смеясь над тленом, В больших очках, Высокий, полный сил, Хоть был по виду не совсем военным И орденов обычно не носил.