Страница 8 из 17
Движением указательного пальца рассказчик поправил сползшие на конец носа очки и добавил:
— Если, будут нужны подробности, я свяжу вас со своим адвокатом. Он бывший судья и сослуживец моего отца, Сейчас на пенсии и ведет адвокатскую практику. С отцом они поддерживали отношения не только по работе. Оба тонко разбирались и ценили живопись. Дядя Марк тоже коллекционирует фламандцев.
«Очень любопытный всплывает персонаж. Надо будет познакомиться с ним поближе», — подумал Герман и поинтересовался:
— Что заставило вас прибегнуть к услугам адвоката?
Скуратовский глубоко и облегченно вздохнул полной грудью. Было очевидно, что он давно, и с напряжением, ожидал подобного вопроса.
— Все дело в том, что я являюсь законным наследником имущества моего отца. И, я единственный человек, который получает выгоду от этой смерти. Поэтому, хотя бы и косвенно, подпадаю под подозрение. Я дал подписку о невыезде. И, не могу заявить свои права на наследство, пока не закончено следствие. А, ему не видно конца.
Герман сделал несколько пометок в блокноте, и спросил:
— Где вы были в тот вечер, когда был убит ваш отчим?
— За неделю до смерти, отец позвонил мне в Лион и попросил приехать к нему в Москву. Голос был встревоженный, и он сказал, что все объяснит при встрече. Я летел через Питер и на сутки задержался у знакомых. В ту ночь, когда его не стало, я ехал в поезде Санкт-Петербург — Москва.
Герман посмотрел на часы и поднялся из-за стола, давая понять, что беседа идет к концу.
— Мне будет необходимо осмотреть квартиру, где произошла трагедия. И, оставьте, будьте добры, визитную карточку вашего адвоката и предупредите о моем звонке и визите. Я позвоню, как только осмотрю место преступления и поговорю с прислугой. Квартиру желательно осмотреть в ближайшее время. Если зайду к вам завтра в полдень, я вас не сильно побеспокою?
— Ни в коей мере, — ответил гость, — буду ждать вас к двенадцати. И, предупрежу консьержку и домработницу.
Герман проводил клиента до входной двери.
— И, еще, ответе на последний, на сегодняшний день, вопрос. Какова общая сумма предполагаемого наследства?
— С, учетом стоимости квартиры и коллекции картин, где-то около двух миллионов евро, — ответил предполагаемый наследник. — А, во сколько мне обойдутся ваши услуги?
Герман ответил, не задумываясь.
— Как только я дойду до истины, вы дадите мне ровно половину от той суммы, которую готовы дать сейчас.
— Вы ставите меня перед очень сложной задачей. Деньги любят счет, — промямлил Скуратовский.
— Все очень просто. Мысленно определяете сумму, с которой готовы расстаться на сегодняшний день, делите её пополам и фиксируете цифру у себя в памяти. А, дальше вопрос этики. Но, я знаю с кем имею дело.
Без одной минуты двенадцать, Герман нажал кнопку звонка. Тихо прозвучала тягучая мелодия и дверь приоткрылась. На пороге появилась неопределенного возраста, сухопарая, но еще вполне дееспособная особа, с внимательным, недовольным взглядом потревоженной гадюки.
Из-за безжизненного бледного, пергаментного лица, ее, в лучшем случае, можно было принять за учительницу старших классов, а в худшем, за надзирательницу в женской колонии. А, в самом худшем, за древнеегипетскую мумию.
Домработница холодно, недовольно и вопросительно посмотрела на пришельца.
— Доктор Герман, — с легким поклоном представился гость, — доложите, будьте добры, мадам, о моем приходе.
— Нового хозяина пока нет дома. Но, он просил извинения и предупредил о вашем приходе, — протяжно проскрипела начальница колонии. И, тут же, язвительно поинтересовалась. — А, вы, прошу прощенья, по какой части доктором будете?
— Я, уважаемая, доктор человеческих душ, занимающийся частным сыском, — медленно, с достоинством, ответил Герман, осматриваясь в прихожей. — А, то, что хозяин отсутствует, так это и лучше. Покажите мне квартиру, если вас это не затруднит. Кабинет в последнюю очередь. За одно и поговорим.
Квартира, была хаотично заставлена дорогой довоенной, а, отчасти, и дореволюционной. полированной и резной мебелью, разных стилей.
Зачехленные картины, толстые пыльные, заглушающие шаги, ковры, высокие лепные потолки, хрустальные люстры, в которых горело по только одной слабой лампочке, нагоняли тоску. Плотные, темные шторы не пропускали даже намека на солнечный луч и, создавалось впечатление, что это не человеческое жилище, а дорогой фамильный склеп.
Исключение составляло, стоявшее в центре залы, белое старинное фортепиано. Блестящими откидными бронзовыми подсвечниками, вмонтированными у изящной подставки для нот, и резной, золотой надписью производителя, с ятями. Старинный музыкальный инструмент жизнеутверждающе бросал вызов окружавшему его безмолвию. И, ни одной нотой не вписывался в эту запыленную, пожелтевшую, тоскливую партитуру.
Герман поправил воск в оплывших свечах и приоткрыл крышку фортепиано. Желтая слоновая кость кое-где потрескалась и слегка потемнела от времени, но клавиши от этого стали еще элегантнее.
— Судья играл на фортепиано? — поинтересовался гость у домоправительницы.
— При мне нет. Ни разу не слышала, — ответила она, и по хозяйски закрыла крышку музыкального инструмента. — Он как-то обмолвился, что фортепиано ему от прежних жильцов по наследству перешло. В этой квартире до него какие-то музыканты проживали. А Артема Сергеевича только картины интересовали. Часами мог любоваться. Возился с каждым холстом, как с ребенком. Бывало, что и реставратора на дом приглашал. Как доктора к больному. Только этого художника и пускал за порог последнее время. Да, еще своего сослуживца бывшего, который адвокатом практикует. Больше никто к нему ни ногой.
— А, я извиняюсь, может быть, из женского сословия кто имел место? — спросил Герман.
— Такого за ним не водилось. Года уже не те были. Хотя мужчина он был видный и, осмелюсь заметить, импозантный.
Домработница тщательно протерла крышку фортепиано бархатной рукавичкой, как будто хотела уничтожить отпечатки пальцев Германа. — А, вот с музыкой у него что-то не совсем вразумительное происходило. Жаловался, что слышит по ночам какую-то мелодию. Да, и не мелодию вовсе, а, как будто ученик гаммы разучивает. А, потом переходит на один однообразный звук, из двух нот. Я, без малого, два года здесь проработала и ничего подобного не слыхивала. Я, ведь, ночую дома. Очень его эти звуки тревожили. Я ему посоветовала раньше спать ложиться. Он так и поступил. И, успокоился.
— Он вам называл эти ноты? — Спросил Герман.
— Артем Сергеевич не был знаком с сольфеджио, но слух от природы, всё таки у него был неплохой. И, первую ноту «фа» он разобрал наверняка. А, вторую различить так и не смог.
— А, вы бы различили? — поинтересовался Герман.
— Наверняка, различила бы, — ответила собеседница, — я же училась в консерватории.
Герман насторожился и внимательно посмотрел в глаза собеседницы.
— Я понимаю, что задам сейчас не совсем корректный вопрос. И, заранее извиняюсь. Может быть, эти звуки звучали у него в голове? Или, все-таки, доносились извне?
Домработница ответила, не задумываясь.
— Артему Сергеевичу слышалось, как кто-то по ночам играет на сопилке или кларнете у него под окном. Он один раз выглянул во двор и заметил одинокого человека, копающегося в цветочной клумбе.
Герман с порога осмотрел кабинет и обошел, наведенный на ковре, контур лежащего человека. Окно судейского кабинета выходило, в заросший старыми липами, двор. Через кованую решетку, поднял нижний шпингалет и толчком от себя, открыл настежь обе оконные наружные рамы. Петли были в отличном состоянии, хорошо смазаны и окно открылось без труда. Он несколько раз повторил эту процедуру. Крашеное «под лак», дубовое окно не вызвало никаких нареканий. Решетка, стекла, штапики, и вся оконная фурнитура были на своем месте и не вызывала претензий. Только верхний шпингалет оконной створки не был подогнан, работал туго и хозяин, скорее всего, им пренебрегал.