Страница 11 из 140
Монах эпический
Перевод В. Микушевича
Он как будто пришел из дремотных пустынь, Где глотают во сне раскаленную синь Одинокие львы, чья свирепая сила На горячих горах величаво почила. Был он ростом велик, этот дикий монах, Сотворен, чтобы жить в беспрестанных трудах; Сил хватило бы в нем хоть на целую вечность. До глазниц — борода, из глазниц — бесконечность. С пешеходом таким не сравнится никто. Нес монах на плечах лет без малого сто. Каменела спина от усталости этой. Был он весь — как утес, власяницей одетый. Повергая во прах за кумиром кумир, На ходу попирал он поверженный мир; Как железный, возник он по воле господней, Чтобы мог раздавить он змею преисподней. ____ Лишь такой человек из эпохи мечей Жизнь бросает свою прямо в стих эпопей. И зачем бы пришел он, апостол ужасный, В этот суетный век, век больной и несчастный? Ни один монастырь бы теперь не вместил Изобилье таких необузданных сил, И себя потонуть бы монах не заставил В современной грязи предписаний и правил. ____ Нет, подобной душе лишь пустыня под стать. На горах бы ему, пламенея, сгорать, Испытав на жаре всевозможные казни, Изнывая весь век в сатанинском соблазне, Чтобы губы ему обжигал сатана Красной плотью блудниц, чтобы ночи без сна, Чтобы в жадных глазах вожделенное тело, Как в озерах закат, исступленно алело. ____ Представляешь его одиноким всегда. Остается душа в искушеньях тверда. Он, как мраморный, бел перед всякою скверной. Он один со своей чистотой беспримерной. Мимо гулких морей, мимо топких болот, По лесам и полям он упрямо идет. В каждом жесте восторг и безумье провидца. Это Риму таким он дерзает явиться, Безоружный монах под защитой креста. Императорам крах возвещают уста, В неподвижных очах темнота грозовая; Варвар в нимбе, грядет он, богов убивая.Монастыри
Перевод В. Давиденковой
В те времена, когда тиары и кресты, Бросаясь в ярые бои средневековья, Внезапно падали, ломаясь о щиты, И, словно скипетры, окрашивались кровью, — Епископы, почти до самых облаков Воздвигнув грозные, с зубцами, укрепленья, Владели землями, судили бедняков, Чудесным объявив свое происхожденье. Сердца их были — медь, и, как колокола, Гудели их мозги желаньем бранной славы. В сраженьях, в пышности эпоха та текла; Прогресс жестокие, безжалостные нравы Сравнять своим скребком тогда еще не мог, И вот — кровавая слагалась эпопея. Всем управлял монах, неумолим, жесток, Распятье в руку взяв — и шпагою владея. Он ниц заставил пасть трепещущий народ, Земные короли его признали силу, Шептал он кесарям, что небо власть дает, И оглушал рабов, чья мощь уже страшила. Так феодальные монастыри в лесах Возникли, тайнами и глухоманью скрыты, Храня святых могил чудотворящий прах. Они у королей нашли себе защиту И золото взамен дарили королям. С годами ширились селений их границы, И города росли. Покорна чернецам, Земная власть впряглась в их солнца колесницу, И брызнули на мир зловещие лучи, И в блеске золота, в дыханье ароматов, На троне пурпурном, под сенью из парчи Спесь оплела сердца готических аббатов. Одеты в мантии, как и князья земли, Величьем мертвенным слепя народы мира, У трона папского приют они нашли, Застыв у ног его, как медные кумиры. В скитах учение, которое Христос Дал человечеству, раскрыв для всех объятья, Ковать свою судьбу упрямо принялось, Точить оружие… горели страстью братья, Но их сердец булат чрезмерно был тяжел, Чтоб хрупкий разум мог служить ему основой — И рог войны трубил, что добрый бог пришел, На стягах боевых Христово рдело слово, Был рукоятью крест для доблестных мечей, Архангел Михаил топтал стопой Беллону, И в Риме вознеслась над сонмом королей Святая папская, из трех венцов, корона. Так гордо высилось надменное чело Монастырей! Но вот дыхание Эллады Неискушенную Европу обожгло, Как дуновение, исполненное яда, И ожил старый мир, душою обновясь, Но мудрость новую впитали и аббаты; Из крепких дланей в мозг их сила поднялась: Титаны-воины, которые когда-то, Развив знамена, в бой летели напролом, Явились как ума и знания титаны. Пред верой изгнанной, пред изгнанным Христом Они своих сердец суровую охрану Воздвигли, и, как встарь, их пламень запылал, Хотя, казалось, тьмой уже грозил им жребий, — И был мистический и бледный идеал Воздвигнут вновь, и крест опять возник на небе. Вот были каковы. И гордой их спины Согнуть не в силах был полет тысячелетий. А нынче, жалкие, толпой оскорблены, Поруганы, бледны, одни на целом свете — И все же гордые, — они мертвы лежат, Мертвы, навек мертвы под тяжким черным сводом, Где нет ни ладана, ни плача, ни лампад, — Гиганты-мертвецы, презренные народом.