Я иду искать. История вторая

...На первую группу стрелков — четверых, расположившихся за кустами — Олег выскочил неожиданно для себя и для них. Они слышали, как кто-то бежит, но не обратили внимания, решив, что это свои, — а Олег, опомнившись, врезал в них с нескольких шагов картечью из подствольника и, перепрыги­вая через оседающие тела, понимая, что раскрыт, бросился к домам вески, видневшимся шагах в ста... по открытому месту. Бросился, крича сквозь боль, забушевавшую в нем бурей:

— Прос-ни-те-е-есь!!!!

Наперерез ринулись двое — Олег срезал их на бегу очередью. И кусты взорвались огнем.

Споткнувшись, Олег полетел в огородную борозду лицом. Перевернулся, открывая рот.

Голубое небо быстро багровело, и в нем покачивались листья огуреч­ных плетей. На одном из них сидел какой-то жучок, деловито объедавший зелень.

— Вот блин, — изумлённо спросил Олег, переставая видеть, — убили, что ли?

Сухо пахло теплым сеном. Но на сеновал-то он как попал; что за фишки? Олег изучал высокие балки, увешанные какими-то сере-зелеными снизками трав. В открытом окне, нахохлившись, сидела большущая, как Гельмут Коля, со­ва.

— Бабуль, можно к нему? — послышался снизу приглушенно-умоляющий голос Йерикки.

— Спит он, — отозвался непреклонный старушечий скрип. — Иди пока. Просне­тся — тогда.

— Да я тихо! Бабуль!

— Иди, я сказала! А то вот лопата-то... Дырок понаделать, так на это вы, му­жики, что стар, что млад, лихие, много ума-то не надо, прости Господи душу мою грешную... А я — лечи. Да еще прячь. То мужика порубленного. Ну там-то хоть в возрасте да в сознании. А тут мальчонка без памяти! Как вчера-то идолы эти глиномордые завели ко мне во двор коней поить — а он возьми да и заблажи там! Хорошо, догадалась ведра уронить... Иди, не доводи до гре­ха!

— Бабуль, ну я ж на полчаса, мы уходим...

— Войт-то увидит...

— Много он одной башкой с кола увидит!

— Тьфу, нехристь! И как вас только земля носит — некрещеных, да...

— Бабуля...

— Не пущу, сказано! Ему сейчас спать — самое дело? Дня через три поднимет­ся — тогда, и увидитесь!..

— Эрик! — радуясь собственному голосу, позвал Олег. Попытался приподнять­ся — закружилась голова, заболело все тело, в ушах пошел звон, а перед гла­зами опустилась красная шторка. Как тогда, после раны, полученной от Гоймира...

Йерикка взлетел на сеновал птицей. Сел рядом, бережно коснулся пле­ча Олега. Левая рука рыжего горца висела на перевязи из ремня.

— Как ты? — тихо спросил он.

— Нормально, — торопливо ответил Олег. — Погоди, слушай, как там все?

Йерикка широко заулыбался:

— Да как-как... Часовые-то тебя увидели. Бой начался. Да такой, что мы ус­лышали. Атаковали с тыла засаду, ну и не ушел никто. Хангары сунулись поз­же, мы их огнем. Там меня в руку и цапнуло... Пустяк, заживает уже.

— Убитые есть?

— У нас — никого. У Квитко один, да у Дрозаха — трое... это если тех, что в лесу убили, не считать. Могло быть хуже. Офицеров ты прикончил?

— Я... Эрик? — нерешительно сказал Олег.

— Ты что? Плохо? — забеспокоился тот.

— Нет... то есть, да, — сбился Олег. — Мне не так плохо... Эрик, я девчонку убил. Снайпера, который наших подкараулил...

— Я видел крест, — ответил Йерикка. — Что ж, все было честно... насколь­ко вообще это бывает честно с ними. У нас вот тоже...

— Что? — Олег повернул голову. Йерикка медлил. — Говори, раз начал...

— Скажу, — поморщился Йерикка. — Чета Стойгнева погибла. И еще одна че­та, из племени Касатки. Они вместе были.

— Стойгнева? — Олег напрягся. — А как же Яромир? Стойгнев ведь...

— Его брат, — подтвердил Йерикка. — Что Яромир?.. Он ночью ремень от снаряжения в клочки изгрыз, как нам сообщили...

— Как это случилось? — тихо спросил Олег.

— Как... Заманили в засаду на перевале в Моховых Горах. Наших троих и дво­их Касаток взяли в плен. Связали, положили на леднике, ну и начали водой поливать, пока они все в лед не вмерзли... — Йерикка подумал и добавил так, словно это и было единственно важным: — Никто из них не предал. А тех, кто их казнил, на другой день всех в снег уложили, там же, в горах. Не скучно ребятам будет спать во льду...

— Да... — откликнулся Олег. — А где это я?

— А, — оживился Йерикка, выловил, соломинку и прикусил ее, — на сеновале у одной бабки. Ох, ругательница! — он восторженно покачал головой. — Мы ей говорим: «Спрячешь? Раненый...» — ну, ты, по правде сказать, вроде был уже и не раненый, а холодненький, тебе две пули под жилет в бок справа попали, а третья — в левое бедро... Так вот. Она как начала нас крыть! А сама на сеновал ведет и место показывает. Мы тебе помочь, а она на нас с метел­кой: «Идите отсюда, сама я!».

— Что, я... очень плохой был? — спросил Олег, и Йерикка честно признался:

— Мертвый ты был, Вольг. Я было попробовал тебя вытащить, да ты уж, навер­ное, до самого вир-рая добраться успел, я тебя только и смог — не отпус­тить совсем. А бабуля тебя за двое суток на этот свет перебросила. Не иначе, как у нее в юности Числобог бывал да и передал знания. Она ведь и пу­ли из тебя без ножа вынула!

— Так я двое суток здесь?! — изумился Олег.

— А сколько же? — Иерикка улегся на сено. — Й-ой, хорошо... Мы тебя навеща­ли все это время... по-тихому, конечно, мы тут, в лесу, стоим, недалеко.

— Уходите ведь? — тоскливо спросил Олег.— Бросаете, как Богдана? Йерикка, глядя на крышу, кивнул:

— На Темное... Ты не рвись, мы пришлем за тобой.

— Странно оставаться, — признался Олег. — Пушки мои где?

— Ты что, правда боишься?

— Боюсь, — вздохнул Олег. — Знаешь, как страшно, когда... вот такой, шевель­нуться не можешь...

— Мы же никого с тобой оставить... — начал Йерикка виновато, но Олег его перебил:

— Ладно, это я немного расклеился. Все будет о'кей. Это на продвинутом ме­ждународном языке Земли — на американском — значит: хорошо.

— Послушай, Вольг, — Йерикка повернулся на бок, устроил локоть в проминаю­щемся сене, — а о чем ты думал, когда, рванул под огнем через огороды? Только по-честному: о чем? Ведь ты... на смерть побежал!

— О разной фигне, — честно сказал Опег. — А что убьют — я и не подумал. Только когда упал... Понимаешь, лежу, небо красное, а на листке жук сидит. И жрет этот листок, сволочь! — Олег хрюкнул. Потом задумался и добавил: — Просто офигеть, до чего эта дура старая равнодушна к лучшему из своих творений!

— Ты о природе? — догадался Йерикка.

— О ней, — неохотно ответил Олег. Ему снова захотелось спать. — Никому мы не нужны, кроме самих себя. Я это понял, когда дед умер...

— Да и самим себе, похоже, не очень, — Йерикка сел. — После этого боя по­смотрел я... лежат две сотни наших молодых парней. Славян, как ты, как я. В хряпу! — он рубанул воздух рукой: — В месиво нарублены... месиво со свин­цом. А мне не противно, не страшно — Я РАДУЮСЬ! Самые свирепые хищники доб­рей, чем мы, люди.

— Почему, Эрик? — тихо спросил Олег.

— Да потому, что они ничего не хотят, — ответил Йерикка, — ничего, они всегда довольны своей жизнью. А человек всегда недоволен... а как жизнь менять? Наверное — только так... и знаешь, что самое поразительное? — Йерикка сцепил руки на поднятом колене. — Всей этой стрельбой действительно МОЖНО изменить мир к лучшему. Высокая идея — суть не ОПРАВДАНИЕ для пролитой крови, а то, что ДЕЙСТВИТЕЛЬНО её ОПРАВДЫВАЕТ.

— А данваны? — спросил. Олег.

— Они как раз не хотят ничего менять, — покачал головой Йерикка.

— Знаешь, чего мне хочется? — Олег осторожно пошевелился, ложась удобнее. — Если мы победим — чтобы ты побывал на Земле. Там есть одна такая забегаловка... Я влезу в кроссовки, в тишотку...

— А вдруг это будет зимой? — спросил Йерикка.

— Что? — изумился Олег.

— Ну, вдруг мы победим зимой?

— Да ну тебя! — засмеялся Олег и прикусил губу: — О-оххх...

— Болит?! — забеспокоился Йерикка. Олег улыбнулся: