Я иду искать. История вторая

В следующий миг Олег вскинул меч и первый раз в жизни ПРЕДУПРЕДИЛ удар Йерикки — с такой силой, что тот рухнул на колено, а выбитый меч за­звенел по камню.

Смеясь, рыжий горец подобрал орудие и, покачивая головой, долго смот­рел на растерянно моргавшего Олега, пока тот не спросил:

— Что со мной?!

— Посмотри вокруг, — сказал. Йерикка.

Олег огляделся. И понял, что это — ЕГО мир. Навсегда. Понял, что жизнь сложится, как ему нужно. Что он добьётся чего хочет и одолеет любую беду. Мир был прекрасен, он был полон тайн, он звал, манил, обещал. Наверное нико­гда еще так Олегу не хотелось жить, никогда не радовался он жизни и не воспринимал ее так ярко и полно. И никогда не думал так спокойно о том, что ее — эту жизнь — можно отдать за все вокруг. И — о том, что придётся много драться, и не только здесь драться... но ощущал, что и на этом пути его ждет успех.

Он смотрел на мир глазами волхва.

— Эрик, — тихо сказал Олег, — если ты видишь то же, что я, и чувствуешь то же — я тебе завидую. У тебя это было много лет, а я прозрел только сейчас...

— Пошли, — весело ПОДУМАЛ Йерикка, — мне еще одежду надо найти!

Корчма у перевала стояла всегда, сколько помнили себя жители этих мест. И сейчас в ней хватало посетителей — чета Гоймира обнаружила у ко­новязи не меньше полусотни засёдланных лошадей, которым лишь вынули изо ртов мундштуки — чтоб те могли поесть и попить. Расположившись на склоне холма, среди заснеженных деревьев, горцы наблюдали за корчмой, пытаясь по­нять, кто там обосновался. Вообще-то оборона проходила западнее, но мало ли...

— Хангары? — озабоченно шепнул Олег. Йерикка, не отрывавшийся от бинокля, уверенно возразил:

— Нет. Клейма разные, седла разные, потники разные... Похоже, это лесовики.

На всякий случай страхуя друг друга, горцы начали перебираться к корчме, из которой слышался шум, пение и выкрики. Входить сразу никто не стал. Война научила не доверять даже очевидным вещам. Распластавшись по стенам, взяв на прицел двери, ребята осторожно заглядывали в окна...

Им открылась удивительная и отрадная одновременно картина. За столами в большом зале, не снимая оружия, ели и пили самогон не меньше полусотни разно одетых и вооруженных людей, среди которых оказалось и несколько знакомых лиц — жителей соседних с Рысьим Логовом лесных весей, которые остались прикрывать Сохатый Перевал. Среди общей массы выделялся молодой священник в рясе, из-под которой виднелись сапоги со шпорами, а поверх нее висели наперсный крест, маузер в деревянной кобуре и ППС. Подперев голову рукой, он, пожалуй, внимательней всех слушал высокого парнишку в кожаной куртке, с наганом на поясе — с круглой... гитарой (Олег так и не узнал, как называется этот инструмент) наперевес он ходил между столов и, подмигивая людям так задорно, что они непременно улыбались в ответ, распевал дурашли­во:

— он поник головой, удрученно вздохнул, а потом вскинулся и, подмигнув священнику, елейно закончил:

Лесовики захохотали, глуша еще певшего мальчишку. Священник ловким движением прихватил светлую прядь и, пригнув парня к себе, щелкнул в лоб:

— Хорошо поёшь, стервец!

— Благословил, батюшка, — улыбаясь, певец потер краснеющий лоб. Хохот усилился.

— Наши, — кивнул Йерикка. — Вот и Колька Белев... Пошли, только спокойно, без эффектов, а то еще стрельба начнется...

...Горцы вошли внутрь одновременно с тем, как со второго этажа в сопровождении хозяина появился хорошо им знакомый человек.

— Степаньшин! — закричал Гоймир. — От то! Откуда ты?!

Оборвав разговор на полуслове, Степаньшин несколько секунд недоу­менно смотрел на худощавого парня с обветренным лицом и длинными волосами, потом грянул:

— Гоймир?! Во! Чтоб вас всех, да про вас же говорили, не то газом вас задушили, еще что...

— И ты на веру взял?!

Возникла неконкретная суматоха. Горцы начали дружно рассаживаться за столы, переговариваясь с лесовиками и оказавшимися тут же несколькими мужчинами и мальчишками из других племен. Кто-то, увидев ребят Орлика, спросил, где он сам.

— Убили позавчера, — мрачнея, ответил Борислав, шваркнув на стол легкий шлем.

— Ясно-о...— протянул кто-то.

— А Гостимир-то где, Гостимир?! — весело крикнул Колька, настраивавший свой инструмент. Они с Гостимиром были соперниками — ну, и друзьями тоже. Что-то я его не вижу?!

— Гостимир? — Гоймир взглянул на Олега. Тот налил себе пива и спокойно сказал:

— Убит. Почти две недели назад, на побережье.

Колька разом помрачнел и отвернулся к стене. А Степаньшин широким жестом указал на священника:

— Не представил... Отец Елпидифор. Человек в душе мирской.

— Ну уж... — покачал головой священник и дружелюбно обратился ко вновь прибывшим: — Я так разумею, вы нехристи?

— Да вроде как, — не стал спорить Гоймир, а Йерикка с усмешкой добавил:

— Лучше уж быть нехристем, чем носить такое имя, как Ел-пи-ди-фор. На трез­вую голову и не выговоришь.

— Ну так выпей, и как по маслу покатится, — священник плеснул в кружку самогона, Йерикка поднял руки:

— Сдаюсь.

— Если ты так и дальше будешь проповедовать, батюшка, — сказал Степаньшин, — то, глядишь, они к концу боев в христианскую веру добром перейдут.

— Ты сам-то как тут стал? — Гоймир придвинул к себе кружку с самогоном для компании, но пить не стал. Степаньшин вздохнул:

40

 Стихи В. Высоцкого.