Ангел боли

На той стороне света Харкендер рассчитывал найти не просто обитель богов, но реальность, наполненную жаром отмщения, которая бы вооружила его молниями, нацеленными на врагов. Врагами в его понимании являлись все люди на земле, потому что за спинами его конкретных мучителей, молчаливо одобряя их действия, стояла вся допустившая их система, стоял каждый житель Земли.

Теперь Харкендер с опозданием понимал, как это было наивно, какими детскими были все его попытки. Он понял, что обрушившееся на него бесчестье, испортившее его жизнь и мир, подвластный его чувствам, был всего лишь детскими насмешками. Когда-то они были ужасны, как конец света, и он не мог перерасти страх, который врезался и запечатлелся в его душе; но теперь он увидел, что в рамках мирового порядка вещей этот страх был простым и преходящим. Теперь, видя то же, что и Лидиард со Стерлингом, он понял, что будет более мужественно — и более правильно — дождаться неизбежного конца и оставить все позади, чтобы жить как можно лучше.

Харкендер не мог сделать этого раньше. И он никогда раньше не думал о своей неспособности как об упущении, он всегда считал, что прав в неугасимом желании добиться мести. Теперь он понял, что ошибался. И он счел это ошибкой не только потому, что смог заглянуть в сознание и сердце Дэвида Лидиарда и Джейсона Стерлинга и понять их отношение к миру, но также потому, что основная предварительная работа была проделана в его сознании в течение многих лет, пока он был повелителем видящих.

Разделив сон Харкендера, Дэвид увидел и понял то, о чем давно догадывался: Харкендер использовал его жену, Корделию, как наблюдателя. Он также понял ту странную и извращенную любовь, которую испытывал Харкендер, которой тот дорожил и наслаждался. Харкендер, в свою очередь, увидел и понял любовь Дэвида к его жене и понял реакцию Дэвида на то, что Харкендер знал Корделию гораздо лучше, чем тот когда-либо смог бы.

Для них обоих это был странный опыт. Раньше Харкендеру доставляло удовольствие незнание Дэвида, но теперь он не мог найти в этом удовольствия. Когда у него появилась возможность проявить жестокость, он избежал её, он был не настолько злым, чтобы злорадствовать. Харкендер понимал, что это переживание было для Лидиарда ближайшим к Аду, который Дэвид обнаружил в мире ангелов. Но Дэвид был обучен сэром Таллентайром, и он отреагировал на это неприятный факт так, как научился реагировать на любое новое открытие: если дело обстоит так, значит, он должен жить с этим. У Дэвида Лидиарда было то, чего Харкендер никогда не имел — храбрость признать, что пусть иногда события ранят его, он никогда не должен отчаиваться.

С другой стороны, Дэвид, к своему удивлению, обнаружил странное утешение в том, что подтвердились его самые страшные опасения. То, что Харкендер сумел полюбить Корделию, не делало ситуацию более оскорбительной, напротив, делало её более терпимой. Дэвид всегда любил свою жену и понимал, что раз это так, то он должен признать её достойной любви. Он не мог винить Харкендера за это открытие, и тем более не мог винить его за то, что с ним сделал Зиофелон. Поэтому Дэвид простил Джейкобу Харкендеру знание, которое он никогда не мог получить сам, а Харкендер принял прощение Дэвида.

Это было началом их взаимопонимания, но не концом.

Смирившийся Харкендер, а не кто-то из мудрых ученых, влил в их видение острое чувство эмоциональной значимости. Он, в конце концов, был тем, кто пытался найти жаркий хаос, полный правого гнева, и не нашел ничего подобного. Он чувствовал отсутствие этого гнева и всего, что могло занять его место.

Ангелы, — понял Харкендер, передав это своим более спокойным коллегам, — могли, если бы захотели, стать божественными повелителями человечества. Но если бы они так поступили, они не стали бы, не смогли бы стать любым из тех богов, в которых люди так долго старались поверить. Они не смогли бы стать праведно гневными, педантично наказующими богами, и они бы не могли стать добрыми, милосердными и любящими богами. Они стали бы грубыми, капризными, требовательными богами, от которых нельзя ожидать ни награды, ни честности, они были бы агрессивными богами. Они могли, если бы захотели, играть с человечеством и писать сценарии, которые бы ставила целая раса, но эти игры и сценарии не касались бы человеческих нужд, желаний и намерений.

Нужны, как мухи озорным мальчишкам…

Благодаря Харкендеру Дэвид начал понимать, что мнение Люка Кэптхорна об ангелах было не столь уж глупым. Если бы ангелы решили поиграть в богов, они действительно уподобились бы Сатане. Хотя на самом деле их никогда не изгоняли из Рая, и раньше их никогда не привлекала идея соблазнять и мучить людей, их влияние на человеческое существование было бы очень сходным.

Харкендер показал своим товарищам ужасную опасность мира, который они открыли, разделив восприятие ангелов. Он показал им и дал почувствовать ужас того факта, что ангелы — и особенно Зиофелон — могли быть признаны за дьяволов.

И Джейкоб Харкендер теперь, когда он действительно прошел через огонь и получил доступ к мудрости, с опозданием открыл, что он вовсе не на стороне Дьявола.

Это было почти всем, что получили Дэвид и его товарищи — почти. Остальное было сложно воспроизвести, хотя он, по крайней мере, понимал, почему это было почти невозможно. Участников видения в итоге было девять, а не шесть. В то время как люди пожертвовали своими силами мысли и видения, ангелы с необходимостью жертвовали своими.

Увы, мысли ангелов были чужды людям и практически полностью лежали за пределами человеческого восприятия.

Но ангелы не были богами, они были существами вроде людей, у них были планы и схемы, страхи и тревоги — и вопросы, ответы на которые они искренне желали получить.

И один вопрос, самый простой, Дэвид уже перед ними поставил: «Сколько ангелов может плясать на бесконечно малой булавочной головке, имя которой Земля?»

Как и почему им требовалось усилие объединенных человеческих и ангельских чувств, Дэвид не мог уловить, но он уловил ответ.

Количество населяющих Землю ангелов было семь.

Баст и ещё шесть существ, подобных ей, были прикреплены к пузырю грубой материи, которым являлась Земля. Двумя из них были Зиофелон и создатель Гекаты. Из четырех остальных он мог назвать только Махалалеля.

Дэвид не был уверен в точном и полном значении этого открытия, но его обрадовала одна его сторона. Трое ангелов, которые замыслили схватить и использовать его, имели противников даже на Земле. Этот факт должен заставить их оставаться осторожными и не поощрять безрассудство. Это, по его мнению, обнадеживало, так как он искал хоть что-нибудь обнадеживающее, что мог бы принести в мир людей.

Дэвид был уверен, что существовали другие Демиурги, связанные с другими мирами, и, возможно, привязанные к звездам и межзвездной пыли. Общее количество этих существ, несомненно, должно быть огромным. И любое из них обладало достаточной силой, чтобы уничтожить жизнь на Земле, если бы ему того хотелось, но одинокий ангел вряд ли бы проделал подобное, так как такое действие очень истощило бы его силы и подвергло опасности со стороны его родичей.

То, что он узнал об Ангелах до и во время своего эксперимента, обнадежило Дэвида тем, что возможность образования союза всех ангелов с целью уничтожить мир пока сильно отдалена. По крайней мере, он был вынужден поверить в это.

Но была ещё одна возможность, которую раскрыли они со Стерлингом во время своего видения и которая теперь стала известна трем ангелам, даже если кто-то из них знал о ней раньше. Каждый Демиург, если он был достаточно умен, мог работать с земной жизнью аккуратно и экономно, производя потенциал перемен, который может быть усилен потенциалом перемен, заложенным в самой жизни.

Этим один или больше из Демиургов, населявшихся Землю, как догадался Дэвид, уже занимался, возможно, в разные периоды отдаленного прошлого. Махалалель явно предпринимал несколько опытов, результатами которых стали оборотни Мандорлы и Глиняный Человек. Даже если раньше, используя его, Демиурги не знали о такой возможности, теперь они о ней узнали.