Ангел боли

Конечно, ты не можешь мне верить, так как я — только часть твоего сна, но это не важно. Дети спасутся, также как Корделия и ты. Требуй лучшего обращения в будущем, и твое желание исполнят, пусть и неохотно.

В том, как были сказаны последние слова, чувствовалось, что разговор окончен, и изображение человека за столом начало расплываться в воздухе.

— Один вопрос, — быстро сказал Дэвид. — Только один. Ты сказал: «требуй», и я требую ответа!

Человек за столом мягко улыбнулся, но его лицо уже было почти прозрачным.

— Отлично, — ответил он. — Один вопрос — один ответ.

— Кто ты? — спросил Дэвид. — И не смей говорить мне, что ты Дэвид Лидиард, или что имена не играют роли. Скажи мне свое настоящее имя!

Другой продолжал улыбаться, но его тело начало терять плотность. Вся комната исчезала в призрачном мареве, словно уходила в темноту, откуда возникла. Дэвид почувствовал пугающую и беспокойную убежденность в том, что последней исчезнет улыбка, и он останется без ответа. Но, в конце концов, какой справедливости мог он ожидать от лабиринта снов?

Но он ошибался, он получил ответ. Когда образ растворился, губы вымолвили слова, и легкий звук был хорошо различим:

— Я — Махалалель, — сказал призрак, и тьма поглотила его.

Он проснулся все в той же темной пещере, но волки ушли, пещера была пуста. Стены краснели, он видел словно исходящее от них тепло. Он встал и вышел из пещеры по тому же тоннелю, через который попал в неё.

Снаружи кто-то ждал его.

Она выглядела как Корделия, но он ни на секунду не поверил в то, что это была его жена. И дело было не в том, что она выглядела на двадцать лет моложе, он и сам выглядел так же. Выражение её лица подсказало ему, что это какой-то коварный призрак, решивший обмануть его.

Она протянула руку. На ладони лежали два фиолетовых яблока, каждое не больше, чем основание её большого пальца.

— Время пришло, — сказала она — Ешь.

Он взял яблоко.

«Я знаю, кто ты. И я знаю, что плод отравлен».

— Ты бы предпочел увидеть меня в том облике, который был моим, пока я жила в мире людей? — спросила она.

Он покачал головой.

— Внешность здесь не важна. В этом мире ты можешь притворяться кем угодно. Но это разрушит иллюзию, не так ли? Это освободит наше внутренние видение от всех оков заблуждения, которые смущают и пленяют нас.

Ему показалось, что она нахмурилась.

— Не сейчас, — сказала она. — Обмен заложниками ещё не завершен. Это деликатное мероприятие.

— Ещё бы, учитывая, как сильно ангелы ненавидят друг друга и не доверяют друг другу, как отчаянно боятся того, что могут увидеть, когда посмеют взглянуть. Почувствуешь ли ты боль, или она служит только нам?

— Я живое существо, как и ты, — сказала она. — Пламя моей души дает нам силу видеть. Мы все будем страдать одинаково. Если ты знаешь, кто и что я, ты знаешь, как я жила. Ты действительно считаешь, что испытывал самое худшее?

Он вспомнил, чем она была. Он вспомнил, чем был Джейкоб Харкендер эти двадцать лет. Он легко улыбнулся и сказал:

— Ты была создана, чтобы быть тем, что ты есть — как Сфинкс и Габриэль Гилл до тебя. Габриэль восстал, и если тебе что-то не нравится в твоей жизни, у тебя есть силы поступить так же.

— У меня есть сила, — согласилась Геката. — Но я лучше знаю, что мне с ней делать. Время пришло. Ешь.

Дэвид взял маленькое яблочко и проглотил его целиком. Он почувствовал, как оно на мгновенье застряло у него в горле, но затем скользнуло вниз. Вместе с ним впитывался мир снов Гекаты.

Он обнаружил, что находится в большом доме, в котором бывал много раз; но теперь он стал иным, так как оказался в чужом теле и смотрел на пыльные коридоры чужими глазами. Обычно он ничего не мог разглядеть в окружавших его зеркалах, но теперь они показывали дюжину отражений одной и той же фигуры: у неё было лицо молодой Корделии, но это была не Корделия. Это была Геката, собравшаяся отправиться в пирамиду Баст вместо него.

Ландшафт сна был знаком, но видение Гекаты было гораздо внимательнее и увереннее, чем его. Она не считала пугающим звук часов, не замечала ничего смущающего в лабиринте коридоров, ничего подавляющего в звездном небе.

Она шла легкой поступью, затем взлетела так легко, словно полет был её второй натурой. Она летела по тенистому каньону без страха и не чувствовала одиночества в разрушенном городе с его огромными, сброшенными статуями. Она летела спокойно и терпеливо, не испытывая тревоги, пока…

Пока она не увидела пирамиду.

Здание показалось ей столь же мрачным и полным угрозы, как когда-то и Дэвиду. Портал входа и катакомбы за ним внушили ей то же чувство обреченности, которое они всегда внушали Дэвиду, а желтеющий свет, который всегда немного ободрял его, ей показался пугающим.

Она прошла в палату кошек, зная, что её обманут, и она не может этого избежать. Как Габриэль Гилл в аду Зиофелона, она могла уничтожить себя, но не могла себя спасти. Как поверженный волк, она подставила горло в знак поражения, отдаваясь на милость соперника.

Дэвид лишь раз прежде разделял свое видение с существом, подобным Гекате: волшебным созданием, чей человеческий образ был лишь одеянием. Это был несчастный Габриэль, не знавший, кто он на самом деле, и обладавший небольшой силой. В отличие от него, Геката легко разобралась со своими способностями. Она была сильнее, её чаще посещало озарение, и все же в её сознании было мало чего-либо чуждого Дэвиду.

«Может быть, только ограниченность моего интеллекта заставляет меня считать её такой похожей на меня? — спросил он себя. — Или, приняв человеческую форму, даже ангелы и их создания начинают думать как люди?»

Он смотрел на Баст глазами Гекаты и нашел её ужасной, но отношение Гекаты было гораздо ближе к поклонению, чем когда-либо было его.

— Я здесь, — сказала Геката. — Обмен завершен.

— С моей стороны тоже, — ответила богиня с головой кошки, глядя вниз с высоты.

С другой стороны в комнату входил Люк Кэптхорн — заложник, предложенный Баст Зиофелоном. Он шел неуклюже, словно пьяный. Геката явно ожидала его появления, но Дэвид был удивлен. Он не мог поверить, что Люк чего-то стоит. На что обменяла его Баст? Он вспомнил, что кто-то сказал ему (правда, не мог вспомнить, когда), что Таллентайр выведен из игры, а де Лэнси — заложник спящей Сфинкс — отправлен на место. Люк Кэптхорн за де Лэнси — это было более или менее равноценным обменом.

«А меня обменяли на маленького ангела! — подумал Дэвид. — Кто из нас в этом обмене более ценен?»

Баст посмотрела своими огромными глазами с узкими зрачками вниз, на две крошечные фигурки, стоявшие перед её троном.

— Вы желаете испытать боль? — спросила она так, как никогда не спрашивала раньше. Дэвид, разделяя видение Гекаты, понял, что вопрос адресован как ему, так и его нынешнему носителю, и он сразу понял, что Харкендер разделял видение Люка.

— Да, — ответила Геката.

— Да, — ответил Люк Кэптхорн чужим голосом. Ответ прозвучал так, словно Люк не имел другого выбора.

Получив ответ, Баст заглянула глубоко в глаза Гекаты, растворяя фальшивое тело Корделии кислотой своей взгляда. Дэвид почувствовал, что свободен, как лишенный тела дух. Он не стал беспокоиться о своем новом состоянии и не попытался сопротивляться темноте, когда она обрушилась и повергла его.

Когда Дэвид смог видеть снова, он стоял на вершине пирамиды, в собственном теле, в собственном естественном состоянии. Все прежние боли и шрамы вернулись к нему, но казались почти терпимыми из-за своей привычности.

Рядом с ним, лицом к лицу, стояла Баст. Больше она не была великаншей, хотя все равно её тело осталось женским, а голова — кошачьей. Звезды над ними были сверхъестественно яркими. Мертвый, покинутый город у подножия пирамиды простирался во всех направлениях так далеко, как только мог разглядеть Дэвид.

— Дэвид, — серьезно сказала она, как человек может сказать своему старому другу. Он попытался вспомнить, называла ли она раньше его по имени — но в голову не пришло ни одного случая.