Лучшее из "Молот и Болтер"

Я повернулся к Тан’баю.

— Химическое оружие?

Дипломат плавно взмахнул рукой. Он часто так делал, словно от чего-то отмахиваясь.

— Септ Ка’Ташун широко известен применением крайне опасных ядов.

— Да, я помню про их снайперов, — недовольно ответил я. Я в мельчайших деталях изучил методы и тактику ка’ташунцев. — Но не это. Это сбросили в снарядах. Что означает использование переносных миномётов и наплечных ракетных установок.

Теперь видеоэкран показывал картину смерти. Сотни представителей касты земли скорчились на земле. Красная дымка сочилась изо всех отверстий. Погибли и мои товарищи-воины. Остались лишь дроны, но очередями лазеров и с ними быстро разобрались. Те, что не взорвались сразу, закружились, когда отказали лётные системы. Упавшие дроны запечатлели странно изменившийся мир, где небо и земля поменялись местами или просто завалились на бок.

— Ещё и в таком количестве, — продолжил я. — Как они смогли произвести так много токсинов при столь ограниченных ресурсах?

— Мы полагаем, что у яда органический состав, — ответил Тан’бай. — Нам неприятно говорить это Шас’о, но им изобилуют глубокие джунгли, куда сейчас отступили наши враги.

С этими словами он встал и подошёл к столу. Тан’бай поднял одну из серых металлических трубок и передал мне. Цилиндр был с одной стороны запечатан и достаточно широк, чтобы там поместилась моя рука до локтя. Всё внутри покрывал густой красный порошок. Я провёл по нему пальцем и сразу ощутил укол жгучей боли.

— Это же пыльца спорового стручка, — понял я. Главный континент Киферии покрывали жаркие, зловонные дождевые леса, такие густые, что через них почти невозможно было пробраться. Они были домом для всевозможных кусачих и ядовитых тварей, но мало что было хуже куста хата’ле. Плоды этого покрытого листьями красного растения были пустыми стручками размером со сжатый кулак. Малейшего давления было достаточно, чтобы вырвалось дымчатое облако спор — опасных как для тау, так и для гуэ’ла, обжигающих открытую кожу и при попадании внутрь вызывающих кровотечение.

— Это действительно они.

— Они могут быть опасны, но не смертоносны. Не настолько, — я показал на видеоэкран, где продолжалась резня.

Тан’бай ответил пугающе спокойным голосом.

— Похоже, что ка’ташунцы смогли как-то усилить естественную токсичность растения. Модифицированные споры попадают в мускусные мембраны дыхательного тракта, где начинают практически немедленно размножаться. Это вызывает не только внутреннее кровотечение и токсический шок, в конце жертвы просто задыхаются, когда хата’ле пускает корни в груди и носовых полостях. Увиденные тобой вырывающиеся из ртов жертв похожие на губку наросты на самом деле являются их лёгкими, выдавленными разрастающимся растением.

— Как? Как они это сделали?

— Увы, Шас’о, на это нам нечего ответить. Но можно быть уверенным в одном. Перед нами оружие, которое работает на двух уровнях. Первый продемонстрирован здесь, а второй, возможно даже более опасный, это вызываемый страх, страх среди нашего населения, как среди тау, так и среди социализированных гуэ’ла. Страх ведёт к недоверию, недоверие к отсутствию гармонии, а это, как хорошо знает Шас’о, для Высшего Блага анафема.

— Использовать страх как оружие… — прошептал я. Меня просто тошнило от дикости ка’ташунцев. Я быстро поднялся и направился к выходу. А затем услышал голос, говорящий на резком языке врага.

— Сэр, этот ещё фурычит.

Я резко обернулся к видеоэкрану. Кто-то поднял упавшего дрона, чей глаз-камера всё ещё работал. На миг изображение смазалось, а затем остановилось на лице гуэ’ла. Его кожу покрывал густой слой грязи и какого-то красного камуфляжа. Вокруг рта и челюстей росла колючая шерсть. Брови были тяжёлыми и тёмными, а в глазах сверкала раскалённая добела ненависть.

— Шас’о Рра? — он ухмыльнулся. — Ты меня слышишь?

По выбору оскорбления я сразу понял, кто это. Так меня называло лишь одно существо на Киферии. Эзра Михалик, самозваный предводитель септа Ка’Ташун.

— Конечно слышишь, — продолжал Эзра. — Твой дипломат притащит тебя сюда ради исполнения процедуры. И, что важнее, одного урока. Ты наверняка захочешь увидеть это сам.

Из-за камеры донёсся смех.

— Буду краток. Эта атака была испытанием и, думаю, чертовски эффективным. У тебя и твоих войск есть восемь дней, чтобы покинуть Киферию. Если ты этого не сделаешь, то мои бойцы выпустят споры в каждом населённом центре планеты, и не думай, что я не сделаю этого из жалости к другим людям. Знай, что в моём понимании каждый, кто не помогает бороться с тобой, является предателем и поэтому заслуживает того, что получит. Восемь дней, Шас’о Рра, или ты увидишь смерть своих людей.

Он отвернулся и кивнул. Дрона бросили обратно на землю. С новой точки наблюдения я видел, как удаляются несколько сапог.

Тан’бай молчал. Возможно, он давал мне время подумать. Или просто нечего было больше говорить. У меня была одна неделя, чтобы сломить сопротивление. Лишь неделя, чтобы как-то найти Эзру Михалика и остановить его. Я помню, как думал, что покажу ему, что я не командующий Тень.

Эзра Михалик придумал это оскорбительное прозвище во время наших первых и единственных переговоров. Это было примерно за месяц до атаки на строительную станцию. Тогда я ещё страдал от заблуждения, что он мыслит логически. Поэтому я отправил сообщение, что хочу встретиться с Михаликом и попробовать положить конец вражде. Вскоре моё предложение приняли. Двое мускулистых ка’ташунских солдат появились у ворот особняка. Они были одеты лишь в тяжёлые сапоги и камуфляжные штаны. Каждый носил на голове ярко-красную повязку. Вооружены ка’ташунцы были лишь ножами, а к спине одного было привязано какое-то громоздкое устройство связи. Они представились охранникам желающими увидеть меня посланниками септа Ка’Ташун, но после этого стоически молчали.

Обезоруженных и просканированных гуэ’ла привели в просторную комнату для встреч, где их уже ждали я и Тан’бай. Они поставили громоздкое устройство на стол передо мной, настроили, а затем отошли, сцепив руки за спиной. Из крохотной решётки громкоговорителя раздался голос. Он говорил на грубом, резком языке гуэ’ла. К счастью, я тоже.

— Всё о’кей? Ты меня слышишь?

— Да, я тебя слышу. С кем я говорю?

— Как с кем, я же Эзра Михалик, командующий пятьдесят шестой ка’ташунской ротой. Я также говорю от имени немногих выживших из других ка’ташунских рот, двадцать шестой и пятьдесят первой.

— Ясно. Похоже, ты решил не встречаться со мной лично.

— Да, ты очень наблюдательный.

Я поглядел на двух ка’ташунцев. Лица не выражали ничего, но в глазах была усмешка.

Тан’бай склонился вперёд и начал тщательно заготовленное выступление.

— Командующий, это Пор’эль Тан’бай, говорящий от имени империи тау, и мы хотим сказать, что невероятно рады, что вы согласились на переговоры независимо от их формы. Если наши народы смогут научиться сосуществовать, то выгода для обеих сторон, несомненно, будет неизмеримой.

— Император плачет, — тяжело вздохнул Михалик. — Ты главный?

— Если вы спрашиваете, прямо ли мы ответственны за усмирение Киферии и смену режима, то нет. Однако если…

— Клёво, — перебил его Эзра, — тогда дай мне поговорить с тем, кто ответственен.

Я подался в кресле вперёд и заговорил в передатчик.

— Я командую нашими войсками.

— Ах, отлично, — до нас донёсся скрип, когда Михалик откинулся на спинку сидения. — Как мне тебя называть?

— Я ещё не выбрал имя, — медленно ответил я. — Ты можешь обращаться ко мне по моему званию: Шас’о.

Михалик тихо усмехнулся.

— Ты… ты ещё не выбрал имя? — повторил он, словно попугай. — Какого чёрта это значит?

Тан’бай ответил ему уроком протокола.

— Личные имена должно использовать лишь в кругу семьи и близких друзей. Во всех остальных случаях нужно обращаться к другим соответственно их положению в жизни. Единственное исключение может быть сделано для тех, кто заслужил право на именование простым описанием, определённым достижением или важным положением.