Припасть к корням

Моя сестра утверждала, что однажды видела Лесного Странника, тот смотрел на мертвых оленей. Она была уверена, что это не охотник, ведь охотники не поднимают мертвых зверей на ноги и не отправляют их на все четыре стороны.

Есть время давать и время отбирать. Во всем должно быть равновесие. Этот закон — для всех, и никому не избежать его действия. Иногда за жизнь приходится отбирать жизнь, и если Шай действительно видела то, что видела, интересно, чьей жизнью Лесной Странник заплатил за жизнь оленей.

Приступая к самой жуткой в моей жизни работе, я думал о контрабандистах, про которых миссис Тепович рассказывала Рэю в детстве. О том, как они сожгли лес и поля, какой страшной смертью умерли. И как вышло, что у нашей бабушки Эвви была своя версия случившегося, и почему леса и поля так быстро восстановились после пожара.

— А ту сказку про Старика — Ореховые кости тебе рассказала твоя бабушка Пол? — это было последнее, что я сказал Рэю. — В основном это правда, за исключением одной вещи. Наверное, она хотела преподать тебе урок и как следует напугать. Помнишь ту часть, где рассказывалось про кости, которые заменили ореховыми ветками? Это сделал не Лесной Странник… он хочет, чтобы мы принесли ему жертву.

Правда все это или нет, но в одном бабушка Эвви никогда бы не покривила душой: наш дед принимал участие в подобном судилище, когда был молодым и полным сил для того, чтобы легко управляться с литым железным молотом.

Я, как когда-то он, рассекал, резал на куски, дробил и втыкал, стараясь успеть до того, как последний отблеск осеннего солнца исчезнет с неба, и тот, кем я занимался, превратился в распятое чучело. Оно поблескивало, сочилось кровью и выглядело ужасно; впрочем, на войне я видел и кое-что пострашнее. Отступив назад, чтобы посмотреть на дело рук своих, я чуть не решил, что оглох, такая вокруг стояла тишина. Именно в этот момент до меня дошло, что бабушкина вера в меня была совсем не комплиментом.

Джина не смотрела и не слушала, все это время она пела Шай песни — все, которые могла вспомнить, — и готовила ее тело. Она положила Шай среди корней огромного дуба на ворох листьев и накрыла покрывалом из плюща. Никто не рассказывал ей, что нужно делать, но я был уверен, что она все делает правильно. Закончив, она завернулась в одеяло Шай, ее била дрожь. Я сходил в трейлер, смыл с себя кровь и держал Джину в объятьях, пока она не перестала плакать. Потом я сложил костер, поджег его, и мы стали ждать.

Мы просто надеялись и не пытались себе объяснить, почему зашуршали листья и зашевелились плети плюща, хотя никого рядом не было. Над костром, отбрасывая причудливые тени, взлетали языки пламени, и кто-то наблюдал за нами из темноты — такой огромный, что облака путались в его волосах, и такой маленький, что мог спрятаться в желуде. Лес покачивался в такт его спокойному мерному дыханию.

Сначала пошевелилась рука или, может, нога? Что-то точно пошевелилось, так непринужденно, так по-человечески и так необъяснимо. Я не слышал ее голоса восемь лет, но сразу же узнал его из-под листьев и веток. Мы с Джиной бросились разгребать эту кучу. В самой ее середине теплилась жизнь, и теперь мы могли дать волю слезам. Шай долго кашляла, металась и в панике царапала холодную землю, ее ноги были слишком слабыми, чтобы встать, а голос недостаточно сильным для крика. Я понял, что она вспомнила свою смерть восемь лет назад.

Все это время мы держали ее.

Я взял ее лицо в руки, щеки все еще были холодными, но отблески пламени делали его чуть более живым:

— Ты узнаешь меня?

Ее голос скрипел и хрипел:

— Ты похож на моего брата… только старше.

Ей так много предстоит узнать. Я решил, что лучше всего будет подержать ее дома, пока мы не расскажем, что произошло со всеми нами в эти восемь лет. Единственно, о чем я до сих пор не подумал — вдруг с ней произошло что-то непоправимое, чего уже никак нельзя изменить, и не придется ли ее отправить назад.

Мне многое предстояло узнать.

— Отведи ее домой, — сказал я Джине. — Я догоню вас, как только смогу.

Они обе смотрели на меня так, будто я их посылаю в пасть к волкам. Но кто-то где-то уже ждал того, что варилось в трейлере.

— Да, и скажите, чтобы не выставляли дом на продажу. Он мне самому понадобится.

Именно Шай, обретшая мудрость смерти, первая все поняла, и на ее лице застыл вопрос.

Что ты наделал, Дилан? Что ты наделал?

Я поцеловал их обеих в холодные щеки и пошел к трейлеру, пока у меня еще были силы и решимость выполнить свои обязательства по этой сделке.

Есть время брать и время отдавать. Нельзя нарушать равновесие. В жизни каждого человека наступает момент, когда ему приходится стать тем, что он больше всего на свете ненавидел.

Теперь я — распространитель чумы. По-другому и быть не могло.

Теперь я понял — это мое проклятье, они ведь не смогут умереть быстро.