Страница 44 из 60
После этих слов Аоямы Асами, слегка кивая, придвинулась к нему и еле слышным голосом вымолвила: “Я рада”. У него перед глазами застыли опущенные длинные ресницы девушки, и Аояма почувствовал дрожь в позвоночнике.
– Думаю, это балет, – выпив глоток “Кам-пари” с апельсиновым соком, сказала Асами Ямасаки, когда они сидели за столом в ресторане.
На мгновение Аояма не понял, о чем идет речь. Это был известный ресторан тосканской кухни, расположенный на относительно тихой улочке недалеко от перекрестка Нисиадзабу в сторону Роппонги. Несмотря на свою популярность, он не значился в городских путеводителях и в специальных справочниках для молодежи. Внутреннее убранство и сервис были безупречными, нежелательных клиентов не было. Одни только гобелены с изображением Флоренции XVII века, являющиеся гордостью владельца заведения, а также великолепие орнамента на матовом стекле перегородок, разделяющих столики, наверняка вызывали чувство приятного волнения у тех, кто приходил сюда впервые. Кроме того, этот ресторан был не очень большим, и поэтому новые клиенты без рекомендации знакомых не могли бронировать места. Асами с нескрываемым блеском в глазах села за столик. На вопрос официанта: “Что желаете выпить?” – она посмотрела на Аояму с таким выражением лица, будто бы спрашивая: “Я должна заказать аперитив, верно же?”, после чего милым голоском сделала заказ: “”Кам-пари” с апельсиновым соком, пожалуйста”. Аояма попросил у официанта фирменное карпаччо, маленькие порции трех видов пасты, Т-бон стейк и сухое вино “Барбареско” урожая 1989 года. После этого Асами возобновила рассказ:
– Я была очень рада услышать от вас, что на мне нет тени того жестокого обращения, которому я подверглась в детстве. Я и сама всю дорогу в такси думала о том, как так случилось, и не находила ответа. А потом вошла в этот ресторан, и он оказался настолько прекрасным, что я в одно мгновение забыла об этом.
Тут девушка ненадолго замолчала и улыбнулась. Совершенная улыбка, берущая в плен своего очарования того, кто взглянет на нее, решил Аояма.
– Я думала о том, что помогло мне легко забыть обо всех кошмарах и не стать угрюмым человеком с ужасным характером. И тут я села за этот стол и увидела эту скатерть, подсвечники, салфетки и еще вот это. Этот милый орнамент на шлифованном стекле, этот виноград и птичек, изящный изгиб линий музыкальных инструментов… Все это, элемент за элементом, вырезано вручную. И на стеклах других перегородок уже совершенно другой орнамент…
– Что вам сказать?.. Возможно, это и впрямь ручная работа.
– Безусловно, так оно и есть! От всего этого исходит какое-то тепло. И тут меня осенило. Я нашла ответ на забытый вопрос. Я поняла, что это был балет.
– Вот как. Это то, что сбросило с вас тень ужасного детства.
– Именно. Я тогда училась в четвертом классе начальной школы, и мы жили в тесной квартирке в Сугинами, но рядом была маленькая-маленькая балетная студия, в которой преподавали очень пожилая женщина и ее дочь. Плата за занятия была довольно низкой, и тогда мама сказала: “Может, тебе попробовать поучиться?” Я не очень-то разбиралась в этом, но была сравнительно сильной для своего хрупкого телосложения, и через год пожилая преподавательница написала рекомендательное письмо, чтобы меня перевели в более профессиональную школу. Я стала кем-то вроде стипендиата и поступила в одну из самых больших балетных студий в Японии, расположенных в Минами-Аояма. Мне трудно это объяснить, но когда я обливалась потом, мне казалось, словно я своими глазами вижу, как вместе с этим потом выходят все проблемы и неприятные мысли. В студиях же есть зеркала, да? Когда, отражаясь в этих зеркалах, я делала какое-нибудь па… А, возможно, вы знаете, что па – это движение ног в балете. Так вот, когда ты видишь, что тебе удается действительно красиво выразить в танце движение, ты чувствуешь новый прилив бодрости. Возникает интересный образ, и ты вроде как сливаешься с ним, становишься единым целым, понимаете? Пожалуй, именно так я и избавлялась от всех дурных мыслей и переживаний.
Пробка, вынутая из бутылки “Барбареско”, источала характерный аромат. Дегустируя вино по совету сомелье, Аояма изо всех сил старался сдерживать слезы. По окончании дегустации сомелье ушел. На столе появилась первая тарелка карпаччо. И когда они вновь остались одни, Аояма не знал, что сказать.
– Вот уж поистине, – наконец произнес он, – вы прекрасны!
С этими словами Аояма выпил, после чего положил свою ладонь, в которой не было бокала, поверх руки Асами.
– Простите, неужели вы смогли понять меня? Я по-настоящему счастлива. Я все свое время отдавала балету, но мне так и не встретился человек, кому я могла бы открыться. А потом я получила травму, и были люди, которые просто находились рядом, но никто и никогда не окружал меня теплом. Боюсь показаться навязчивой, но вы первый человек, кто так добр ко мне. И кому я смогла рассказать все это. О своей матери и ее втором муже. Аояма-сан, вы первый…
7
Аояма проводил Асами Ямасаки до такси. После вина они пили граппу и неторопливо добрались до десерта. Из ресторана они вышли в двенадцатом часу ночи. Наверняка Асами с радостью встретилась бы со мной, даже если бы я пригласил ее в какой-нибудь бар. Но такой вечер с ужином был совершенным, решил Аояма. Рядом с этой женщиной он пребывал в постоянном напряжении, и ему казалось, что если между ними появится нечто большее, то за это впоследствии ему придется поплатиться.
В такси во власти пьянящего действия вина и граппы он хотел было дотронуться до нее, но, терзаемый сомнениями, взял себя в руки и сдержался. Мужик сорока двух лет, который колеблется, дотронуться или нет. Как это противно, подумал он про себя.
– Давайте в ближайшее время снова пообедаем или поужинаем вместе, – предложил Аояма выходящей из такси Асами.
– Когда? – словно не раздумывая, спросила девушка, и на ее лице, столь откровенно выдававшем радость, тут же возникло выражение, какое бывает у ребенка, уличенного в шалости. Смущенное лицо, которое в одно мгновение продемонстрировало столь деликатную метаморфозу. Сразу же после этого удачно выбранный момент для потупленного взора. И, наконец, улыбка, говорящая о невозможности подавить прилив радости. Весь этот спектакль, исполненный Асами, вызвал приятное возбуждение во всем теле Аоямы.
– Я позвоню, – сказал он.
– Я буду ждать, – тихим голосом ответила она.
– Прости, что звоню в такое время.
По дороге домой Аояма из такси позвонил Есикаве. Чувство восторга от того, что молодая и невероятно красивая девушка открыто испытывает симпатию к нему, не покидало его даже после того, как он остался один в такси. Этот сладостный восторг, будто бы кровь, текущая в его теле, превратилась в мед, сделал Аояму удивительно сентиментальным. Он узнал оставшийся на сиденье запах духов Асами и вспомнил, как был неприятен сам себе, оттого что всерьез не решался дотронуться до нее. Сладостный восторг придал ему сил, чтобы признаться самому себе в том, что у сорокадвухлетнего мужчины бывают такие моменты. После этого у него возникло нечто вроде симпатии ко всем мужчинам среднего возраста. Аояма растаял, и ему вдруг захотелось кому-нибудь позвонить. Он достал из портфеля мобильный телефон, одолеваемый желанием поделиться своим настроением со всеми в мире мужчинами среднего возраста, но, разумеется, кроме Ёсикавы таких друзей у него не было.
– Ты спал?
– Что случилось? Ты так поздно звонишь… – раздался в трубке заспанный голос Ёсикавы.
Похоже, он был еще выпившим. Аояма неоднократно бывал в гостях у Ёсикавы, и он представил, что тот, должно быть, выпил коньяка “Мартель Кордон блю” или чего-нибудь в этом роде в своей маленькой гостиной размером не более восьми дзё*. Дождавшись, пока жена и дети лягут спать, он достает бутылку и бокал с полки, где красуются призы с соревнований по гольфу, и, самостоятельно нарезав на кухне сыр или другую закуску, коротает время до сна за чтением какого-нибудь еженедельного издания или просмотром видео. Бедняга, подумал Аояма. Я должен объяснить ему, что если тебе за сорок, это еще не значит, что шансы потеряны. Нельзя отчаиваться и смаковать свое одиночество за стаканчиком спиртного на ночь. Мне нужно с ним поделиться…