Страница 13 из 88
— Государыня! Сегодня же исполню ваше приказание.
— А чем же вы его наградите, скажите мне?
— Прибавкою пятидесяти рублей в год.
— Очень довольна и благодарна. — сказала Императрица и подала Шаховскому руку. (1)
Однажды Екатерина сидела в царскосельском саду на скамейке вместе с любимой камер-юнгферой своей М. С. Перекусихиной. Проходивший мимо петербургский франт, не узнав Императрицу, взглянул на нее довольно нахально, не снял шляпы и, насвистывая, продолжал прогулку.
— Знаешь ли, — сказала Государыня, — как мне досадно на этого шалуна? Я в состоянии остановить его и намылить ему голову.
— Ведь он не узнал вас, матушка. — возразила Перекусихина.
— Да я не об этом говорю: конечно, не узнал, но мы с тобой одеты порядочно, еще и с галунчиком, щеголевато, так он обязан был иметь к нам, как к дамам, уважение. Впрочем, — прибавила Екатерина, рассмеявшись, — надо сказать правду, устарели мы с тобою, Марья Савишна, а когда бы были помоложе, поклонился бы он и нам. (1)
Раз Екатерина играла вечером в карты с графом А. С. Строгановым. Игра была по полуимпериалу, Строганов проигрывался, сердился, наконец, бросил карты, вскочил со стула и начал ходить по комнате.
— С вами играть нельзя, вам легко проигрывать, а мне каково? — кричал он Императрице.
Находившийся при этом Н. П. Архаров испугался и всплеснул руками.
— Не пугайтесь, Николай Петрович, — хладнокровно сказала ему Екатерина, — пятьдесят лет все та же история.
Походив немного и охладев, Строганов опять сел, и игра продолжалась, как будто ничего не бывало. (1)
Один из губернаторов обогащался противозаконными средствами. Узнав об этом и уважая его лета и долговременную службу. Императрица отправила к нему курьера, приказав последнему явиться к губернатору в день его именин во время обеда и вручить от Государыни довольно объемистый пакет. Губернатор сидел за столом со множеством гостей, когда ему доложили о прибытии курьера. С гордым и самодовольным видом распечатывая поданный ему пакет, он в восторге сказал:
— Ах! Какая милость, — подарок от Императрицы. Она изволила вспомнить день моих именин!
Гости собирались уже поздравить именинника, но радость его внезапно превратилась в крайнее смущение, когда он увидел, что подарок заключался в кошельке длиною более аршина. (1)
В Петербурге появились стихи, оскорбительные для чести Императрицы.
Обер-полицмейстер Рылеев по окончании своего доклада о делах донес Императрице, что он перехватил бумагу, в которой один молодой человек поносит имя Ее Величества.
— Подайте мне бумагу, — сказала она.
— Не могу, Государыня, в ней такие выражения, которые и меня приводят в краску.
— Подайте, говорю я, чего не может читать женщина, должна читать Императрица.
Развернула, читает бумагу, румянец выступает на ее лице, она ходит по зале, засучивает рукава (это было обыкновенное ее движение в раздраженном состоянии), и гнев ее постепенно разгорается.
— Меня ли, ничтожный, дерзает так оскорблять? Разве он не знает, что его ждет, если я предам его власти законов?
Она продолжала ходить и говорить подобным образом, наконец, утихла. Рылеев осмелился прервать молчание.
— Какое будет решение Вашего Величества?
— Вот мое решение, — сказала она и бросила бумагу в огонь. (1)
Мраморный бюст Императрицы, сохранявшийся в Эрмитаже под стеклянным колпаком, был найден нарумяненным. Приближенные Государыни убеждали ее приказать нарядить по этому поводу тщательное следствие и строго наказать виновных в столь дерзкой выходке. Но Екатерина, не выказывая ни малейшего неудовольствия, отвечала им:
— Вероятно, это кто-нибудь из пажей хотел посмеяться над тем, что я иногда кладу себе на лицо румяны. Велите только вымыть бюст. (1)
Между генерал-губернаторами в царствование Екатерины А. П. Мельгунов, как известно, был признаваем по уму его в числе отличных и пользовался общим уважением. Мельгунов имел однако же слабость в кругу близких ему особ отзываться иногда в смысле и духе критическом насчет Императрицы. Такой образ мыслей, равно как и многие из отзывов Мельгунова, были Государыне известны.
Однажды Мельгунов, приехавший в столицу по делам службы, имел у Императрицы доклад, продолжавшийся очень долго. Некоторые из близких Государыне особ, заметив такую продолжительность, удивлялись этому, зная, что Императрице известен образ мыслей Мельгунова. Когда последний вышел из кабинета, один из приближенных в ироническом смысле напомнил Императрице о его отзывах на ее счет. Екатерина на это сказала.
— Все знаю, но вижу в нем человека государственного. Итак, презирая личного моего в нем врага, уважаю достоинства. Я, подобно пчеле, должна и из ядовитых растений выбирать соки, которые, в смешении с другими, могут быть полезными. (1)
Когда Франция подверглась жестоким следствиям революции и внутренних неустройств всякого рода, когда осторожная Екатерина прервала и на море, и на суше всякое с нею сношение, в то время возвратился из Парижа молодой Будберг, русский камер-юнкер, бывший впоследствии ревельским губернатором. Екатерина, вникавшая в причины всяких действий, любила расспрашивать подробно приезжающих из этого государства; она пожелала и его видеть.
Милостиво ею принятый и обласканный, он удовлетворял любопытство Императрицы, рассказывая о своих путешествиях.
— Скажите, пожалуйста, — спросила она. — отчего это во Франции такие волнения?
— Да как не быть волнениям, — резко и живо отвечал он в каком-то рассеянии, забыв о лице, с которым говорил, — самовластие там дошло до такой степени, что сделалось несносным.
Выговорив это, он опомнился, смутился, потупил глаза и стоял как вкопанный.
— Правда твоя, мой друг, — заметила Екатерина, — надобно стараться несносное делать сносным.
Другой раз, разговаривая об этом же предмете с графом Н. П. Румянцевым, возвратившимся также из чужих краев и бывшим впоследствии государственным канцлером, она сожалела о затруднительном положении французского короля Людовика XVI, о неустройствах и волнениях во Франции и, между прочим, сказала:
— Чтобы хорошо править народами, государям надобно иметь некоторые постоянные правила, которые служили бы основою законам, без чего правительство не может иметь ни твердости, ни желаемого успеха. Я составила себе несколько таких правил, руководствуюсь ими, и, благодаря Богу, у меня все идет недурно.
Румянцев осмелился спросить:
— Ваше Величество, позвольте услышать хотя одно из этих правил.
— Да вот, например, — отвечала Екатерина, — надобно делать так, чтобы народ желал того, что Мы намерены предписать ему законом. (1)
Английский посланник лорд Витворт подарил Екатерине II огромный телескоп, которым она очень восхищалась. Придворные, желая угодить Государыне, друг перед другом спешили наводить инструмент на небо и уверяли, что довольно ясно различают горы на Луне.
— Я не только вижу горы, но даже лес, — сказал Львов, когда очередь дошла до него.
— Вы возбуждаете во мне любопытство. — произнесла Екатерина, поднимаясь с кресел.
— Торопитесь. Государыня, — продолжал Львов, — уже начали рубить лес, вы не успеете подойти, а его и не станет. (1)
Императрица, собираясь ехать куда-то с графом К. Г. Разумовским, садилась уже в сани, когда пробрался сквозь толпу, собравшуюся посмотреть на свою Государыню, крестьянин и подал ей бумагу. Государыня приняла бумагу и приказала продержать крестьянина в карауле до ее возвращения. Прибыв во дворец, она поспешила прочесть просьбу крестьянина, которая вкратце была следующего содержания: крестьянин винился в том, что несколько лет тому назад бедную дворянку, которая ежегодно ездила собирать с помещиков новину, рожь, гречу и проч. и на возвратном пути всегда останавливалась у него, он убил. Терзаемый несколько лет угрызениями совести, явился он в суд, объявил о том, просил наказания, чтобы освободиться от барыни, которая преследует его день и ночь. Приняли крестьянина за сумасшедшего, отправили в тюрьму, продержали несколько месяцев и возвратили домой. Но барыня от него не отставала. Он бросился к ногам губернатора, просил строгого наказания, чтобы тем избавиться от преследования мертвой барыни. Его наказали плетьми, а барыня тут как тут. Он прибыл, наконец, в Петербург испросить у Императрицы милости: велеть так его наказать, чтобы барыня навсегда оставила его в покое. Государыня, прочитав бумагу, задумалась и потребовала к себе Шешковского. «Прочти эту бумагу. — сказала она. — и подумай, что нам делать с этим крестьянином?» А между тем прислонилась к окну и стояла в глубоком раздумье.