Зеленая смерть

— А потому что дикарей сюда, на берег, не заманишь ни за какие коврижки! Удрали они!

— Куда?

— Да в горы, подальше от берега! А почему?

— Да, почему?

— А потому, что кого-то из их компании эта самая «Зеленая смерть», вышедшая из моря, тут же, на берегу, изловила и съела!

— Фу, какие ужасы! Держите меня, люди добрые, а то я в обморок упаду! Руки дрожат, ноги трясутся, сердце бьется, печень распухает! Эх, ты, а еще старая морская косточка!

— Да я, капитан…

— Молчи, молчи! Какой-то чернокожий наболтал тут с три короба, а ты и того… Всерьез принял россказни этой соломонской обезьяны!

— Да он, капитан, у миссионеров в выучке был!

Ну, тут я уже не выдержал, знаете. Расхохотался, как сумасшедший.

Совсем сконфузился мой боцман.

Ну, я его похлопал но плечу, чтобы бодрости придать человеку.

— Но ты, надеюсь, — говорю, — хоть так устроил, что когда этот правнук Соломона тут сказки рассказывал, матросы ничего но слышали?

— Нет, командир! Слышать-то они слышали, да…

— Да что же?

— Да ничего не поняли. Хохотали только! Потому, парень гримасничал уж очень…

— Хохотали? Ну и отлично! И тебе бы надо было делать то же самое, а не вешать нос на квинту! Во всяком случае, я не желал бы, чтобы матросы наслушивались всякой ерунды. Туземцы вообще неисправимые лгуны, прирожденные сочинители, а те, которые побывают у миссионеров, не лучше делаются, а вконец портятся и так изощряются в деле лганья, что с ними никакого сладу нету.

Помнишь Кифи?

А Кифи, ребята, был один самоанец. Надо заметить, преспособная бестия. Талант в своем роде.

Я уверен, если бы Кифи носил не темную самоанского изделия шкуру, а белую, да был бы пограмотнее, да пристроился бы он к какой-нибудь любящей «бум» делать нашей американской газете, этот Кифи сделал бы, думаю, блестящую карьеру!

Если бы, впрочем, не линчевали бы его подписчики.

Ну-с, так этот Кифи здесь же, в Апии, столько раз наводил на население настоящую панику своими россказнями самого фантастического свойства, что прямо-таки прославился:

— Кифи, делатель страхов.

Должно быть, на Безымянном острове моему боцману и попался двоюродный брат, а то и единоутробный братец нашего Кифи, делателя страхов…

Перазич был заметно сконфужен, но все же пытался оправдаться.

— Да, видите ли, капитан! — твердил он. — Уж больно искренним показался мне этот парень! Уж так он просил нас…

— Просил подарить ему рубашку?

— Да нет!

— Бутылку рому?

— Да нет же, капитан!

— Перочинный ножик? Старый цилиндр? Шитый мишурой мундир итальянского тамбур-мажора?

— О, капитан! — взмолился боцман. — Вы мне слова вымолвить не даете!

— Я? Тебе? Слова вымолвить не даю? Опомнись, боцман! Да говори, сколько твоей душеньке угодно! О чем тебя просил этот лгун?

— То есть не то что просил, но умоляет!

— Тебя?

— Да нет же! Нас всех! Ну, вас, капитан! Потому что он меня за капитана принял, не в обиду вам будь сказано!

— Ну? Так о чем он меня умолял?

— Чтобы мы, значит, подбирали якоря и уходили без оглядки отсюда!

— Кто-нибудь из вас двух, Перазич, с ума сошел! Или ты, или этот соломонец!

— Не знаю, капитан!

— И я не знаю. Я знаю только одно: я заплатил Гинцу за груз «Джессики» сто фунтов стерлингов, как одну копеечку, да затратился на покупку скафандров, на наем в Апии четырех водолазов, па путешествие сюда. Как ты думаешь, деньги у меня бешеные или нет?

— Разумеется, не бешеные!

— Ну, то же! Швырять деньги я и смолоду не любил, а под старость и тем более. Гроша медного даром истратить не намерен!

И будь тут не одна «Зеленая смерть», а будь в компании с нею «Смерть голубая», «Смерть розовая», «Смерть цвета дыма Абукирского сражения», «Смерть полосатая», «Смерть крапинками», сто тысяч разноцветных смертей, мне на всю эту ассамблею в высокой степени начхать. Я пришел сюда добыть со дна моря несколько тонн раковин, и я их добуду. Прочее же меня не касается, особенно пьяная болтовня какого-то изолгавшегося вконец дикаря.

А вот что.

Акулы здесь, надо полагать-таки, водятся в большем количестве, чем золотые рыбки в аквариуме какого-нибудь любителя, и водолазам надо держать ухо востро. Позаботься-ка ты, Перазич, о том, чтобы каждый водолаз, спускаясь на дно, непременно был как следует вооружен. Снабжай ты их малайскими «криссами». Великолепное оружие для борьбы с «морской гиеной»! Одним ударом «крисса» любой акуле можно распороть туловище от челюсти до хвоста, не только кишки выпустить, но и всю остальную требуху акульего тела. Впрочем, я ведь и сам буду с водолазами от времени до времени спускаться: свой глаз — алмаз. Пусти водолазов работать без присмотра, они там усядутся, калякать будут, трубочки покуривать…

Ну, тут Перазич не выдержал:

— Побойтесь Бога, командир! — сказал он. — Под водой-то калякать?

— А ты не видел ни разу неаполитанцев? Те, брат, рта не раскрывая, отлично объясняться умеют! Что хочешь друг другу сообщат!

— Это как же так?

— А руками! Получше действуют, чем иной матрос языком!

— Положим, что так. Но уж курить-то в воде водолазы не сумеют, командир?

— А ты к словам не привязывайся! Мало ли что сболтнешь?! Ну, курить не будут, так все равно, будут баклуши бить. А кто будет за это платить?

Эти господа и так с меня шкуру сняли: по два доллара в день, когда они не спускаются, плачу я им, да по пяти за день работы под водою. Вот ты и посчитай…

Мой верный боцман только покрутил головой.

Так этот разговор и закончился.

Утром следующего дня, убедившись, что все в порядке, я распорядился начинать работы.

Хотелось мне самому понаблюдать, как будут управляться мои водолазы, и вместе с первой парой спустился на дно и сам я.

Ну, поглядел я на то, как они начали ломами и зубилами выламывать бока у злополучной «Джессики», чтобы образовать широкое входное отверстие прямо со дна в трюм: так было бы легче пробираться туда, где лежали раковины. Палуба-то уж больно изуродована: исковерканные железные штанги, снасти, обломки досок палубы, какие-то переборки, все это громоздилось на палубе, образуя своего рода паутину.

Правда, расчистить всю эту рухлядь не мудрая штука. В крайнем случае подложил парочку динамитных патронов, и дело в шляпе.

Но зачем рвать судно динамитом, когда, повторяю, в трюм гораздо легче проникнуть сбоку? А в боку у «Джессики» было столько дыр, что казалось, будто кто-то из парохода хотел настоящее решето соорудить!

Поработали под моим наблюдением водолазы целый час.

Никто работе не мешал, и шла она отлично.

Воздушные насосы работали преисправно, недостатка в воздухе мы не испытывали. Давление пластов воды, правда, давало себя знать: хоть и лежала «Джессика» на сравнительно мелко месте, так, что если бы уцелели ее мачты, то, пожалуй, торчали бы они из воды, но все же, когда работаешь и на глубине всего десяти-двенадцати сажен, давление воды чувствительно. И будь я трижды, даже три с тремя четвертями раз проклят, если я когда-нибудь выберу для себя ремесло водолаза, хотя хороший водолаз умудряется зарабатывать лучше иного капитана!

После часовой работы мы все трое поднялись на палубу тут же стоявшей «Сузи», чтобы отдохнуть. А тем временем на дно отправилась вторая смена, то есть свежая пара уже заранее приготовившихся водолазов.

Я, признаться, несколько устал, и потому, только сняв с себя скафандр, выпил глоток грогу для подкрепления и освежения, и лег в своей каюте вздремнуть часок, доверив надзор за судном боцману.

Не могу сказать, долго ли я продремал. Должно быть, не так уж долго: с полчаса, не больше.

Как вдруг неистовый стук в двери моей каюты разбудил меня.

— Отворите, капитан! — слышу я крик.

— Это ты, Перазич? Что нужно? Случилось что?

— Да с водолазами, капитан, неладно.