Страница 70 из 89
В тамбуре товарного вагона Евхим отправился в Гомель.
В Гомеле был другой мир. Об этом свидетельствовали длинные ряды рельс, вагоны, необычное движение, непривычные, цветные огни. Непривычный, едкий запах гари от паровозов.
Но Евхим не давал себе покоя. Он глядел на этот мир, как на чужой и опасный. Мир, где в любой момент может подстеречь неожиданность, которая погубит все.
…Старый Глушак живет у Сороки. Оглушенный. Старается держаться. «Надо жить, как набежит».
Старается помогать Сороке. Но все валится из рук. Даже к старой стал подобрее.
Сорока не показывает, угождает. Встревожена. Про Евхима ни слова. Сын ее косится. Недоволен. В глубине побаивается.
Заметили, следят за ними. Евхима стерегут. Глушак беспокоится: лишь бы, дурной, не приперся.
Приехал сын, Степан. С отцом холоден, мать жалеет. «Уберегся. Как знал. Етому все одно. Отрезанный ломоть! Коммунар!»
Глушак услышал, уговаривает старую, чтоб перешла к нему в коммуну… А с ним, как с чужим. Но старая ответила: «Вместе вековали. Вместе и доживать будем».
Глушак думает, как дальше быть. Не знает.
И снова местечко, Юровичи, Апейка, его судьба и его предчувствия. Мысли его о том, что и как происходит. Желание разобраться, понять и, по крайней мере, добиться — не отдавать всего Башлыкову, Дубоделу…
…Грех Апейки. Видит, что колхоз распадается, позволил свиней, кур, одну корову вернуть людям. Это выводит из себя Башлыкова. Антипартийное поведение.
Бюро. Осудить. Спор. Бой открытый. Докладывает в окружком. Вызывают в окруж[ком].
Предложили: 1. Освободить от должности председателя райисполкома; 2. Предложить первичной партячейке рассмотреть дело т. Апейки и вынести соответствующее решение.
Его партийная судьба зависит теперь от Башлыкова. Апейка знает эту судьбу. Знает, однако тяжело поверить, не может просто представить себе.
Стоит перед Припятью, думает. Идет домой. Он не ошибся, исключили. Неохотно, но исключили — Башлыков настоял. Харчев заступался.
— Ты думаешь, все окончилось [Башлыкову]. Ошибаешься! Я буду добиваться! Докажу!
Он уже знал, напишет, поедет в Минск, в ЦКК. А если этого мало, в Москву. Он докажет свое.
И он пишет.
Видит, каждое утро Харчев идет на работу. С уверенностью: «Посмотрим, кто из нас будет умным потом!»
Башлыков Апейку будто не узнает. Смотрит, как на столб. Встретились, не поздоровались даже, сделал вид, что озабочен, не видит.
«Наполеончик. К счастью, разбег маловат — один район!.. Для кого к счастью? — Еще пошутил — Для округа! Не для района. К сожалению!»
Тревога: что делать? Режут скот. Говорит с Чернушкой.
У Апейки после того, как исключили, сняли.
а) Несправедливость.
б) Дети. Как им объяснить? Надо…
Володя подрался за отца.
в) Сестры приехали. Сначала одна (брата укоряет), потом другая — с матерью.
Одна вздыхает, другая плачет. Брат. Словно виноваты. Привозят продукты. Есть что-то обидное в этом. Но продукты нужны. Апейка жил всегда сегодняшним днем. Запасов не делал. Сразу ощутилось.
Как ни оправдывайся, будто виноват.
Есть у людей вера в справедливость. Раз сняли, значит, есть за что. Предположения. Сплетни.
Досадно оттого, что знал, некоторые рады.
Сочувствие Зубрича.
С Харчевым (Харчев на бюро против исключения. Строгий выговор).
Потом зашел.
Удивительно, когда Ап[ейку] сняли, даже ближе стали. Он всячески выказывал поддержку.
Зашел. С бутылкой, закуской.
Откровенный разговор.
— Я так думаю. Начинается новая война. И как в войну: приказано — исполняй.
— Какая же война?
— Война, Иван. Не лучше гражданской. Все перепуталось… Где свое, где чужое — разберись…
— Надо разбираться…
— Черт ему влезет в душу. Другой такой ласковый, а что скрывается там? Зазевайся — может… нож всадить…
— Есть такие. Но ж нельзя…
— Думаешь, мне не жаль. Не болит, думаешь, тут, — стукнул в грудь.
— И мне больно. От как раскулачивали Игната с Куреней. Как высыпали один другого меньше. Пока доехали — сопливые. Как доедут? Бывает, ночью проснешься, да все вспомнишь. И не заснешь. Также люди. Если б моя воля, взрослые пускай едут, а малых которые — в интернаты. Специальные. Пускай перевоспитываются. Ну, если которые волком будут глядеть потом, тогда другое дело… Взрослые — по всем законам. Особенно не могу я детей видеть. А дети у каждого, считай… Думаешь, чем они виноваты?
Апейка молчал, сочувствуя.
— Но я душу гадюку. Нельзя жалеть. Если жалеть — ничего не сделаешь. Все загубишь. Ты его пожалеешь, а он… Нельзя. Война.
— Пусть — война. Но ж — особая. Нам жа жить с ними…
— Вот ты говоришь — убедить. Хорошо. Убедить. Знаешь, как убеждали! Много убедили?
— Не все сразу…
— Мягкотелый ты, Иван. Бабское в тебе что-то. Ей-богу. Злись, не злись. Строгость нужна. Особенно теперь.
— Я разве против…
— Подожди. Против, не против. Рассусоливать нельзя. Надо значит надо! И нечего тянуть. Пусть почувствуют. Людям нужна твердая рука. Сначала покривятся, а потом привыкнут.
Апейка видел, спорить напрасно. Харчев хлопнул по плечу.
— Вишь, как пошли, когда почуяли твердость. Только сослали некоторых, переменились враз. Видят, чикаться не будут…
Задумался.
— А вообще черт знает что. Голова кругом идет. И ночью, брат, проснусь… — Повел сомнительно головой. — Детей жаль.
Наболевшее:
— Не повезло мне с детьми.
Апейка знал, дети помирали, едва родившись… (Харчев советует пойти к Башлыкову).
— Идейный хлопец. Далеко пойдет, если не свернет голову… — Раздумчиво: — Только слишком сам себя любит. Так любит, что не наглядится на себя. Считает, что и все должны любить его… При том умный, себе на уме. Не сразу и поймешь… Но голова кружится. И может закружиться! А может и далеко пойти. Зеленый пока. Обрастет пером, далеко может взлететь!..
Жена с Апейкой. «Умнее всех хочешь быть». Расхождение. Болела. Практичная женщина, у нее за семью тревога. Устала, нервничать стала. За детей беспокойство. Упреки Апейке.
Она обычно сдерживалась. Скрывала. Но он чувствовал это. Молчаливый упрек еще горше. Мысли овладевали: «Разные все же мы… Суховатость какая-то в ней».
Вспоминал увлеченность ее общественным. Это тогда притягивало.
Увлекся — умная. Теперь видел — ограниченная. И одновременно страх за семью, за детей. Женский страх и женское предчувствие опасности. От этого жалость к ней.
В разговоре. Скрывает что-то. Говорит о школе, о детях подробно. Он чувствует, волнует иное. Но что?
— Знаешь, у меня на уроке был заведующий… Из района.
(Ого! Внимание, хотел пошутить он.)
Она не поддержала.
— Проверяли…
— Ну и что…
— Ничего. Только, видно, мне недолго преподавать…
— Это почему так думаешь?
— Чувствовала. Вот и пришли.
Воспринимал как упрек: из-за тебя все. Я ни при чем тут. Она держалась. Потом быстро вышла в соседнюю комнату. Плачет. Он не пошел. Знал, что любое утешение теперь принесет еще большую горечь.
Встал. Этого, разумеется, надо было ожидать. Он и ожидал. И все же теперь, когда свершилось, стало препаршиво.
Он и в этом будто виноват.
Харчева подкараулил. Подошел. Заговорил откровенно. Знал, с этим так и надо.
— Ну, я виноват. Почему же она должна отвечать?
— Ладно. Я поговорю.
Он сразу пошел к себе. Однако Апейка знал: сказал — сделает.