Юность Бабы-Яги

– Ничего, – сказал Саша, – вот еще бы десяток номеров и встанем на ноги.

– За деньгами пришел? – удивился предприниматель.

– Да, – застенчиво промямлил Саша.

– Ты что, ох…л? – праздно поинтересовался магнат. – Денег нет. Нету больше денег. Все! Деньгам п…ц! – сказал он и заплакал. Потом неожиданно предложил: – Хочешь бабу? – Он показал в сторону дивана, на котором лежала голая девушка, ничуть не смущаясь и глядя на всю эту сцену с этаким озорным любопытством.

– Нет, спасибо, – почти смутился Саша.

– Ты че? Бери, – продолжал уговаривать магнат, – единственное, что я могу тебе сейчас дать, это бабу, больше у меня нет ни х…, – и он опять заплакал. – Вот только на бабу и есть, и еще вот на этот номер, и то только на два дня.

Видно было, что он чистосердечно хотел Сашу хоть чем-нибудь одарить и жалел, что не может дать сейчас денег, продлить жизнь своей газете, да к тому же с таким клевым названием.

В журналистских кругах, само собой, у Саши было много знакомых и даже друзей. Вот и вчера он был в ночном клубе «Маяк» на дне рождения у приятеля из популярной молодежной газеты Пети Кацнельсона. В разгар веселья вдруг захотелось погулять, прокатиться на машине, друг предложил, композитор и исполнитель эстрадный, Витя. Витя трезвый был, сел за руль, поехали. Чуть отъехали от центра, на обочине девушка стоит, голосует. Притормозили – красивая, совсем молодая.

– Подвезем? – говорит Витя.

– Подвезем, – говорит Саша, – первый час ночи, жалко девушку.

Из самых лучших побуждений посадили, доброе дело хотели сделать. Поехали.

– Вам куда? – спрашивает Витя.

– 200 рублей, – отвечает миловидная девчушка.

– Чего 200 рублей? – не понимает Саша. – За 200 рублей вас отвезти куда-то?

– Нет, – улыбается она, – с вас по 200 рублей.

– За что? – удивляются опять поэт с певцом.

– Ну как за что? – в свою очередь удивляется она, – за минЭт. – Она так и сказала, – словно заказала чашечку кофэ.

– Какой ми… А-а-а! – перестают удивляться друзья и начинают удивляться только цене. Отчего это при такой внешности и так недорого? Но не спрашивают, потому что можно неожиданно сэкономить. Спрашивают другое: – А где?

– Да вот прямо тут в машине.

– Обоим? – наивно вырывается у Саши.

– Ну да, быстренько, обоим. По очереди, конечно, – смеется она, – с каждого по 200, и разбежались. Или вам в машине друг при друге неудобно? – продолжает она игриво оговаривать условия. – Ну тогда отъедем в какой-нибудь лесок, парк, Сокольники, там, Измайлово. Пойдет?

В полном молчании возвращались приятели в ночной клуб. О чем говорить, когда такие девчонки готовы отдать себя за неполные 10 долларов. И ты берешь, и не стыдно, а чего стыдиться-то, если для нее самой это не только не проблема, не только не унижение, а, напротив, нормально, не напрягаясь, со смехом, и через пять минут забыла. Более того, кажется, ей даже нравится то, что она делает и как. Это для нее своего рода творчество. Вдохновенно, изобретательно, с огоньком! Впечатление создает такое, будто она тебя, единственного, три года ждала, и вот наконец-то ты вернулся. И только верить начинаешь, что, может, ты и вправду ей так сильно нравишься, как вдруг гремит гром, и она, только что вот так дышавшая и даже стонавшая, – отрывается от тебя на мгновение и нейтральным, будничным таким голосом говорит: «Ой, кажется, гроза начинается». А потом как ни в чем не бывало вновь припадает к тебе и начинает снова стонать и извиваться.

– Профи… – вздохнул Саша.

– Ага, – подтвердил Витя. – Да чего грустить-то?

– А я и не грущу, – сказал Саша.

– Врешь, грустишь… Надо нам песню сочинить, – вдруг неожиданно сказал Витя, вроде совершенно ни к месту.

– Давай, – вяло согласился Саша.

– Давай, давай! Надо запустить шлягерок.

«Запустить шлягерок» на языке Вити означало – сочинить песню с легко запоминающимися словами и мелодией, потом раскрутить ее по ТВ и радио, чтобы она стала популярной и ее все запели. Тогда и выступать будут приглашать чаще, и за хорошие деньги.

– Запустить шлягерок – это вам не отдаться за 200 рублей, да? – не то спрашивая, не то утверждая, сказал Витя.

– Да. Шлягерок – это попроще, – согласился Саша, – хотя для кого как.

Оба засмеялись.

– А ты для чего все это делаешь? – спросил вдруг Саша.

– Что? – Витя даже затормозил от неожиданного вопроса.

– Ну вот все это. Записи, концерты, клипы, для чего? Тебе чего надо? Славы, денег?

– Ну слава и деньги не помешают…

– Так для этого?

– Наверное, не совсем.

– Так для чего? Что ты хочешь больше всего? Чего тебе надо?

– Мне?.. Чего надо больше всего? – Витя даже растерялся слегка и теперь медленно вел машину, обдумывая честный ответ на поставленный ребром вопрос. – Мне надо… Ну… как?.. Я хочу… вот! Хочу… чтобы все девчонки визжали! – закончил он неожиданно и зашелся смехом. А вслед за ним и Саша.

Приехали обратно в «Маяк» и нажрались так, что Саша уж и не помнил, как оказался дома.

Утром он разлепил рот, встал, затем, пошатываясь, пошел к холодильнику посмотреть, не осталось ли там чего-нибудь освежающего. Когда Саша открыл дверцу, ему показалось, что даже из холодильника пахнуло перегаром. Но ничего такого, что мог бы сейчас принять организм без отвращения, в холодильнике не было. И тут в дверь позвонили, а потом на пороге появился вчерашний именинник Петя, а в руках у него была целая упаковка пива «Хольстен». Молодец Петя. Хороший мальчик. Умный. Петя сел у порога на ящик для обуви и томно простонал:

– О-о-ой, я вчера себя так разрушил…

– И я… разрушил, – сказал Саша, но выпил пива, и через 10 минут он уже мог разговаривать, а через 20 Петя предложил вместе ехать на фестиваль в Севастополь от его газеты.

– Будем, – сказал Петя, – делать репортажи типа «Дневник фестиваля». Про тебя в редакции я уже сказал, все согласились, поедешь?

– А чего там вообще будет? – спросил Саша.

– Да что-что! Как всегда. Отличная тусовка, выпивка. (Тут Саша поморщился.) Праздник, как всегда.

– Да чего праздновать-то? – сказал Саша. – Когда все так неинтересно.

– Ну это ты брось. Все бесплатно: и стол, и дом, и девочки.

Петя на халяву был готов ехать хоть на Дальний Север в поселок Караул, а уж за 100 долларов он заставил бы родную мать в цирке прыгать через обруч, – Саша за ним это знал, но все равно общался – таких, как Петя, среди журналистов вагон, и что, с ними со всеми ссориться, что ли?

– Так что ты брось, Шурец, поедем, оттянемся, отдохнем.

Петя называл Сашу именем, рожденным в небольших глубинах своей фантазии, – Шурец. Ему казалось, что Сашино совсем несолидное для его таланта поведение дает ему право на такую фамильярность. Нельзя же себе представить, например, чтобы Маяковского называли Вовец, а Пушкина – Шурец, а Сашка такой простой, что может быть и Шурцом. При этом нельзя сказать, чтобы Петя не знал размеров Сашиного таланта и не уважал его, напротив, он часто за бутылкой говорил ему: «Шурец, ты гений. И я это знаю, и все. Но ты никогда, слышишь, никогда не будешь признан как гений, даже как высокий талант, потому что ты своим талантом жопу подтираешь и ведешь себя не как большой поэт Александр Велихов, а как самый обыкновенный Шурец. И денег поэтому никогда хороших ты не заработаешь. Ты не умеешь себя поставить…» Саша не обижался. Он вел себя, как ему велось, и знал, что помимо тусовок, пьянок и безалаберности за ним есть еще кое-что, за что он в отличие от приятелей мог бы себя уважать. У него в столе лежала целая стопка превосходной лирики, которая прошибала до зависти и до холодка внутри – что я так не могу – самых искушенных в этой области людей. Только Саша редко кому эти стихи показывал.

– Ну поедем, Шурец, – канючил Петя после еще двух банок пива, – поедем, а? – Петя упрашивал так потому, что знал: писать все будет Шурец, а он, Петя, будет отдыхать и тусоваться.

– Поехали! – Саша решительно стукнул банкой об стол. И уже на следующий день пара аккредитованных журналистов вылетела в Севастополь.