Доллары за убийство Долли [Сборник]

Он вошел в комнату помощника и с газетой в руках спросил его:

— Вы прочитали?

— Прочитал.

— Ваше мнение?.

— Пожалуй, не мешало бы повидайся с этим Кошем и сообщить ему несколько «приблизительных» сведений, которых мы другим не дадим, — он будет удовлетворен…

— Но что вы думаете о его гипотезе, которая диаметрально противоположна моей?

— Гипотеза журналиста — ей грош цена! Правда, все справки, полученные нами за двое суток, не принесли ничего в подтверждение нашей… но и в подтверждение его тоже ничего не дали.

Комиссар помолчал минуту, потом пробормотал:

— Не может быть никакого сомнения. Я прав! Позвоните по телефону «Солнцу» и попросите прислать мне этого Коша, как только он придет. Я съезжу опять на бульвар Ланн. Когда судебный следователь приедет, он найдет все готовым.

Дом оставался совершенно в том виде, в каком его оставил комиссар два дня тому назад. Только труп убитого был перенесен в морг, после того как было точно замечено его положение.

Комната имела теперь зловещий вид. Ничто не придает комнате более мрачный, более печальный отпечаток, чем неубранная кровать с помятыми простынями. Запах крови сменился запахом сажи и копоти, присущим заброшенным жилищам. Кучка пепла в камине приняла более темный оттенок; вода в тазу переменила цвет, утратила общий розовый оттенок и на ее прозрачной поверхности плавали отдельные кровяные шарики, а по краям таза видна была грязная полоса неопределенного серого цвета — смесь мыла и крови. Когда комиссар в первый раз проник в этот дом, в нем еще чувствовался какой-то отголосок жизни.

Иногда кажется, что человек оставляет после себя как бы отражение своей личности, своего существования, как будто бы стены, бывшие столько времени немыми свидетелями нашей жизни, хранят еще надолго ее отпечаток.

История человека не кончается с его смертью в доме, где он долго жил. Комната, в которой любили, страдали, — для тех, кто умеет думать и смотреть, — таинственный и вместе с тем нескромный свидетель. Некоторые жилища — бедные или роскошные, печальные или веселые — недружелюбно встречают посетителя, пришедшего нанимать их. Разве нельзя допустить, что предметы обладают глубокой, непонятной душой? Разве не постоянная смена жильцов придает гостиничным комнатам такой банальный, безличный отпечаток? Хотя мебель, находящаяся в них, часто совершенно подобна той, которая украшает любимый вами родной дом. Кровать палисандрового дерева, зеркальный шкаф, умывальник с разрисованным цветами прибором, коврик у постели с изображением льва, лежащего среди яркой зелени, камин со стоящими на нем бронзовыми часами и мраморными канделябрами, маленькая этажерочка с безделушками из поддельного Сакса — не похоже ли все это на обстановку старых провинциальных домов?

Отчего же в таком случае все вещи в старых провинциальных домах имеют веселый и приветливый вид! Не оттого ли, что соприкосновение с людьми сообщило им какую-то таинственную жизнь, которая мало-помалу слабеет, бледнеет и угасает, когда угасают люди, давшие ее им на минуту?.. Их пленительный аромат исчезает, их своеобразная прелесть умирает… Вещи подобны людям: они забывают.

Так в несколько часов комната убийства, пустая, зловещая, мертвая, забыла своего хозяина!

— Как холодно здесь, — проговорил комиссар.

И он начал медленно прохаживаться, осматривая стены, мебель, все уголки, где притаилась тень. Он остановился на минуту возле умывальника, повертел в пальцах линейку, лежавшую на столе, посмотрел на опрокинутые часы, показывавшие двенадцать часов тридцать пять минут.

Нет ничего более страшного, более загадочного, чем часы. Эта машина, сделанная человеческими руками и показывающая время, управляющая нашей жизнью и все тем же ровным шагом подвигающаяся к таинственному будущему, кажется шпионом, приставленным к нам судьбой.

Какой час указывали эти часы? День или ночь? Полдень с его ярким веселым светом? Мрачную и немую полночь? Случайно ли они так остановились или же в минуту, предшествовавшую убийству? Пробили ли они, равнодушный свидетель, последнюю минуту зарезанного старика?

— Нужно позвать сюда опытного часовщика, — сказал комиссар. — Он, может быть, объяснит нам, почему эти часы остановились. Интересно было бы узнать, не падение ли этому причиной.

— Посмотрите, — сказал один из инспекторов, поднимая несколько клочков разорванной бумаги. — Вот это мне кажется странным… Мы этого в первый раз не заметили…

Комиссар взял все три обрывка и прочитал:

Monsieur

22

E.V.

êsi

ие de

Он пожал плечами:

— Это пустяки… не имеет ни малейшего значения… Что хотите вы заключить из нескольких неполных слогов?.. Бросьте…

— Возможно, что это и пустяки, но как знать?.. Если найти то, чего недостает!.. Посмотрите хорошенько, мне кажется, что это обрывки конверта. Разместив их по порядку, получим что-то вроде адреса:

«.Monsieur — 22 — ие de — E.V.»

Остается «ési», представляющее собою часть названия улицы или, может быть, имени адресата. Во всяком случае, мы можем в одном быть уверены, что этот господин живет в № 22 какой-то улицы de… Это уже облегчает розыски…

— Драгоценные сведения, — смеясь, заметил комиссар.

Но инспектор с упрямством рассматривал бумажки со

всех сторон, нюхал их, смотрел на свет. Вдруг он закричал:

— Ну, вот… Ну, вот… Вот это великолепно… Прочтите-ка!!! Мы до сих пор осматривали только лицевую сторону… Посмотрите на сгиб… бумажка двойная… у нее есть изнанка… задняя часть конверта… и… что же я нахожу на одном обрывке:

Inco