Страница 10 из 32
— Подследственный Холодов, на выход!
Снова на допрос! Виктор встрепенулся и двинулся к двери камеры. «Руки за спину, лицом к стене», «Прямо», «Налево», «Лицом к стене» — и вот фатумист уже в комнате для допросов. За столом сидит подозрительно знакомый лысоватый мужчина в тёмно-синей форме Мемконтроля с погонами полковника или, как у них, старший советник вроде.
— Ну, здравствуй, Сугроб, — улыбнулся полковник. — Витя Холодов, бывший отличник и спортсмен, лучший студент на курсе. Давненько не виделись!
— День добрый, Саша Бурлаков, — узнав бывшего однокурсника, ответно осклабился Виктор, — бывший хорошист и карьерист. Староста курса. Смотрю, карьерка-то у тебя продолжает переть! В твои годы в войсках ещё майорами ходят.
— У тебя, вижу, тоже всё складывается неплохо, — парировал Бурлаков. — Многие в твои годы на районе мобилы отжимают. А ты уже фатумист! Да ты присаживайся, не стесняйся!
— Гляжу, таким же краснобаем и остался, — заметил фатумист, усаживаясь. — Тебя не переговорить. У вас в Мемконтроле за словоблудие звания присваивают? Удивительно тогда, что ты ещё не генерал.
Несмотря на всяческие законы о борьбе с табакокурением, Бурлаков вынул пачку сигарет и закурил. Бывший спортсмен Холодов отказался. Полковник вынул папку с бумагами и, словно не обращая внимания на Виктора, углубился в изучение.
— Как тебя чёрт дёрнул на судьбу Наполеона замахнуться? — спросил он, не отрываясь от бумаг. — Это ведь сложно: в Мемконтроле Франции ребята — будь здоров! Да ещё, смотрю, и Интермем к твоему розыску подключали. Крупная ты рыба, Витя! Сразу видно, кандидат наук.
Холодову было стыдно за эту последнюю неудавшуюся афёру, поэтому он промолчал. Зря Виктор тогда связался с этим торгашом, который хотел повторить судьбу императора Франции. Просто сумма впечатлила, которую платил торгаш — генеральный поставщик чего-то там откуда-то там. Холодов криво усмехнулся, вспомнив, какая паника началась во Франции, когда Бонапарт после обмена судьбами, вместо того, чтобы завоёвывать Россию, организовал туда поставки бургундского вина и прованского масла, сопровождаемые шумной рекламной компанией. Наши тоже напугались, когда торгаш недуром полез в президенты, обещая президентский пост заменить императорским троном, себя короновать и после отправиться завоёвывать Европу. За дело взялся Интермем, судьбы торгаша и Наполеона снова обменяли, а Виктор, кандидат наук и бывший доцент кафедры прикладной мемористики, сейчас сидит в этой комнате без шнурков и поясного ремня.
— Чего молчишь? — поднял голову Бурлаков. — Может, Наполеон — это тема твоей будущей докторской? Да, Бонапарт — это сильно! Теперь ты точно криминальным авторитетом станешь. Кто там у вас по масти выше фатумиста? Катала? Медвежатник?
— Нет, до каталы мне далеко. Катала — масть серьёзная, типа твоей. Кто ты по должности, забыл спросить? Главный гауляйтер мемориума?
— Всего-навсего начальник отдела эпохальных инспекторов, увы.
— Да, невнушительно звучит, — согласился Виктор. — Пресновато… У вас, госслужащих, любят более вычурные названия — ведущий специалист по борьбе с решением вопросов планирования эффективного использования…
— Конечно, пресновато, — перешёл в словесную контратаку Бурлаков. — По сравнению с твоей будущей должностью — швея-мотористка исправительной колонии. Будешь стараться — повышение получишь: старшая швея. Или ты лес валить предпочитаешь?
— Уж лучше лес валить, чем на госпайке сидеть. Поделись, какую премию за меня получишь? Пачку индийского чая или банку зелёного горошка? Будет чем детишек побаловать в праздник!
— Уж лучше горошек есть по праздникам чем тюремную баланду, — в тон Виктору ответил полковник. — Тебе десятка светит, не меньше. Выйдешь на волю — уже за сорок будет. А жизнь, Витя, после сорока не начинается. Это придумали для утешения старых дев постбальзаковского возраста. Жизнь после сорока — это морщины, одышка, тахикардия и аденома простаты. А в качестве пенитенциарного бонуса — туберкулёз и отбитые почки.
— Десятку — это ты хватил! — попытался возразить фатумист.
— Никак не меньше, поверь! Десять лет курортного отдыха в заполярном круге, всё включено. Только пообщаться тебе будет не с кем. Тебя будут окружать татуированное бычьё и гопники, которые вряд ли знакомы с тезисами твоей диссертации.
— Ты, видать, штатным проповедников в Мемконтроле подрабатываешь, Санёк?
— Скорее, штатный прорицатель, — ощерился Бурлаков. — Твоё будущее предсказываю, которое ты вполне можешь изменить.
С этого бы и начинал, подумал Виктор. Не поиздеваться же пришёл сюда целый начальник отдела.
— Выкладывай.
Карьерист Саша Бурлаков едва заметно улыбнулся.
— У меня есть работёнка для тебя…
— Эпохальным инспектором? — не удержался Виктор. — Ну, знаешь, за вашу зарплату…
— Инспектором я бы тебя хоть сейчас взял, — серьёзно заявил полковник. — Но дело у меня чуть другого касается. Ты решаешь эту проблемку, я устраиваю тебе условный срок.
— Гарантии?
Бурлаков усмехнулся:
— Ты детективы читал, Витя? Никаких гарантий, кроме моего честного слова! И выбора у тебя нет: или соглашайся, или отправляйся в Колымский санаторий на полный пансион с диетическим питанием.
— Ты судья, что ли, чтобы срок назначать?
— Это моя забота, как договориться с судом о твоей судьбе. Хотя, будь я фатумистом, я бы тебе вкатил судьбу Робинзона, чтобы не видеть подольше. Но, увы, мне сейчас нужна твоя помощь. Ты знаешь мемориум как свои пять пальцев, а у меня кадровый голод в отделе.
Когда собеседники перешли к делу, иронично-ёрнический тон беседы поменялся на деловой. Виктор даже забыл, где он находится, увлёкшись проблемой, изложенной полковником.
— Националисты, говоришь, расплодились?
— Именно. Особенно в советском периоде. Проходу от них нет: бритоголовые при Брежневе, русофилы при Сталине… Мемтуристы завалили жалобами, а начальство давит.
— За нарушение Исторической доктрины Российской Федерации? — догадался Холодов. — Ведь там чёрным по белому сказано «не допускать в мемориуме проявлений национализма, расизма, шовинизма…»
— Если бы только это! — вздохнул Бурлаков. — Ещё и Мемконтроль Израиля постоянно претензии шлёт за антисемитизм: Ленин — еврей, Сталин — еврей, еврейские карательные эскадроны по мемориуму скачут…
Виктор рассмеялся:
— Насчёт Сталина чушь, это легко поправить. А Ленин, я слышал, сам был, вроде как…
— Да какой из Ленина еврей! — досадливо сморщился полковник. — Где ты видел рыжих лысых евреев с узкими глазами и калмыцкими скулами?
Бурлаков поднялся из-за стола и стал расхаживать по тесной комнате.
— Сталинская эпоха вообще одна из самых сложных. А нас там, как назло, диссонанс на диссонансе. Вначале был «Сталин готовился завоевать Европу — Сталин был не готов к войне». Ладно, консонировали. Сделали так, что Сталин готовился к наступательной войне, не знаю, есть такая или нет. Потом другой диссонанс возник: «комсомольцы жируют — в комсомол загоняют насильно». И с этим справились, консонировали так, что в комсомоле жирует только верхушка. Тут новый диссонанс — «При Сталине расстреливали за анекдот — публикации сатириков типа Зощенко, Булгакова и Ильфа с Петровым». Ладно, консонировали: сделали так, что цензура запрещала эти вещи, но Сталин во время очередной пьянки лично разрешил. Тупо, конечно, но прокатило.
Полковник раздражённо вынул сигарету, прикурил от тлеющего окурка первой и усиленно задымил:
— А теперь националисты подгадили ещё одним диссонансом: «Сталин уничтожал евреев — Сталин сам был евреем». Как его консонировать прикажешь? Сам знаешь, что диссонансы ведут к хистпарадоксам и вызывают биение мемориума: появляются парадоксальные события, возникают неучтённые альтерны с антилогичными законами…
— Убрать националистов из мемориума, и пусть вождь продолжает евреев уничтожать, — предложил Виктор.
— Это и ослу понятно! Кто только убирать будет? У меня на сталинской эпохе самая большая текучка. Недавно инспектор сменился — перевели с эпохи Екатерины Второй. Привык он там в носу ковырять — никаких проблем!