Страница 1 из 9
Юлия Качалкина
Источник солнца
© Качалкина Ю. А., 2015
© Буркин В., иллюстрация на обложке, 2015
© Издание. Оформление. ООО Группа Компаний «РИПОЛ классик», 2015
Источник солнца. Семейный роман
Посвящается моим родителям.
…ты же, малое, неразумное дитя, что видишь в отце своем достойную и серьезную особу, прочитай историю приключений… и задумайся над тем, что один папа не слишком отличается от другого.
Глава 1.
Пренеприятное известие омрачило утро Евграфа Дектора: за завтраком он узнал, что в Тарусу первого июня они не поедут, а когда поедут и поедут ли вообще – неизвестно. Пристройка к дачному дому, о которой давно мечтала его семья, еще не была завершена, и конца этому строительному произволу, казалось, не предвиделось.
– С моим мнением в этом доме вообще никто не считается! Впрочем, я это знал давно.
Скомкав салфетку и бросив ее в тарелку, он встал из-за кухонного стола, окинул жену усталым взглядом поверх старомодных квадратных очков и, ссутулившись, ушел к себе в кабинет, чтобы никого не видеть. Кабинет был ласков и привычен: его стены, державшие на себе массивные железные стеллажи с книгами – с пола до потолка одни книги, – ореховое кресло-качалка (подарок отца), просторный письменный стол с двумя тумбами – все это несказанно радовало глаз хозяина. И еще больше нравился ему вид из высокого окна: с седьмого этажа деревья и соседние дома казались маленькими, а небо – огромным. И ничто не мешало причудливым облакам переползать всегда в одну сторону – на восток. Облака изо дня в день неукоснительно двигались на восток – когда он впервые заметил это, он уже и не помнил. Помнил только, что случилось все давно, в те далекие времена его молодости, когда облакам он придавал гораздо большее значение, ибо был поэтом. А кто, впрочем, им тогда не был?!
На этом воспоминании Евграф Соломонович глубоко вздохнул. А что теперь? Взгляд привлекла толстая пачка писчей бумаги на подоконнике. В этих исписанных мелким почерком листах, как город в руинах, лежала его последняя пьеса, над которой он работал вот уже больше года. Не спал ночей, договорился с издательством о выпуске сборника – и вот, пожалуйста, срывал все сроки.
Он бился с рукописью, как родитель с капризным ребенком, и не знал, как подступиться. Пробовал бросить писать – и бросал действительно месяца на два, но потом возвращался, пристыженный собственным поступком, и с сизифовым упорством продолжал катить этот камень. Теперь – именно теперь, когда в Тарусе начиналось короткое северное лето, когда в его любимой Тарусе отогревался песок на тропинках и старые яблони в саду зеленели пуще молодых… Теперь, думая об этом, он понемногу впадал в творческое беспокойство: об отдыхе не могло быть и речи.
Но забыть о комнатке на втором этаже, крохотной уютной шестиметровке окнами на озеро, где потертый гобелен на стене и письменный стол врастает в стенной проем год от года прочнее, – это было слишком. Со злостью вспомнив подрядчиков, которые безбожно тянули время (и деньги), он ужаснулся своей же собственной злости. И это – тонкий творческий человек, интеллигент в третьем поколении! А ведь злость такое категоричное и грубое чувство. Как тут писать! Он подошел к окну, погладил рукопись морщинистой ладонью. Господи, накажи всех подрядчиков по делам их!
Евграф Соломонович Дектор был драматург. И, надо сказать, драматург талантливый, но, увы, не слишком востребованный. Нет, он когда-то был и талантливым и востребованным одновременно: его ставили в Театре Содружества, по его сценариям снимали фильмы, его имя значилось в городских афишах… а сегодня? Сегодня он состоял членом Московского союза писателей… а сценарии не продавались даже на ярмарке, устроенной в Интернете. Он отдал бы их и даром какому-нибудь вгиковскому пареньку с идеей, бедному старшекурснику или выпускнику – такому, с голодными глазами художника, – чтобы только тот взял и наконец пустил их в дело. И именно сейчас, в эти дни. Потому что пьеса… Евграф Соломонович махнул рукой, словно какой-то случайный наблюдатель мог его пристыдить, и отошел от окна к креслу.
Он всегда знал, что будет драматургом, будет составлять список действующих лиц, а потом играть в забавную, никогда не надоедающую игру – разговаривать. На разные голоса и знать, что кто-то его уже слушает, словно у только рождавшейся пьесы был такой же только что рождавшийся зритель. Он знал и поэтому рискнул поступить на режиссерское отделение ВГИКа, где по истечении пяти лет узнал еще кое-что полезное, а именно: никаких организаторских способностей у него нет, никем он руководить не сможет (никто ему и не даст). И он, как человек, однажды узнавший последнюю правду о себе, обрел нежданное спокойствие. Из этого спокойствия незаметно появилась семья – точнее, Евграф Соломонович «оброс» ей.
Долгое время для Евграфа Соломоновича главным чувством семейного человека было удивление: он удивлялся, что они с Настей ежедневно приходят в один дом, вместе едят, читают, смотрят телевизор – напоминало жизнь с очень хорошим другом, которого, помимо всего прочего, можно было любить.
Настя родила двойню. При гомозиготном скрещивании по седьмой хромосоме получается… в общем получилось два маленьких почти одинаковых мальчика, одного из которых назвали Артемом, а другого – Валентином. И в этот момент Евграф Соломонович понял еще одну вещь: его теперь стало втрое больше на этом свете. И теперь год от года будет еще и еще больше, пока однажды не произойдет увеличение в геометрической прогрессии.
– Грань, Грань, извини за беспокойство, пожалуйста, ты яичницу будешь?
Дверь в кабинет жалобно скрипнула, приоткрылась, и в нее наполовину протиснулась Настя – теперь Анастасия Леонидовна, врач-гомеопат со степенью кандидата медицинских наук. Она, его жена, была невысока. На ее игривой расцветки халате, доходившем до пят, умопомрачительные кролики плотоядно обнимали не менее умопомрачительных котят. Евграф Соломонович посмотрел на всю эту живность, и в голову ему пришла мысль о непредсказуемости человеческого существования.
– Насть, я не голоден. – Привычно пожевал ус, обдумывая конец фразы. – Если можно, оставь меня одного, я хочу немного поработать. И скажи Артему, чтобы не шумел.
– Артем сейчас уходит, его не будет какое-то время… скажи, мы тебя чем-нибудь обидели?
– Ой, Настя, – Евграф Соломонович начинал повизгивать, когда раздражался, – не анализируй, пожалуйста!.. Я совершенно устал от ваших сострадающих глаз!.. Точно у меня что-то случилось, в самом деле!..
– …но что-то случилось, наверное…
– Что могло случиться? Все случилось уже давно, когда ты нашла этих, язык не поворачивается сказать, строителей!.. Где, объясни мне, ты их нашла? Нет, не объясняй! Я сам знаю: тебе их порекомендовала Галя. Я знал, знал!.. И что теперь?! Они станут там хозяйничать до конца лета? Да?! А мы все будем сидеть здесь, словно на привязи?! – Он пробежался по комнате. – И куда это ушел Артем? Сегодня же воскресенье, ему завтра в институт рано. Нет, это невозможно!.. невозможно!.. – Он присел на край письменного стола и отвернулся к окну.
Настя продолжала выглядывать из-за двери, не входя в комнату целиком. Было слышно, как тикают большие настенные часы.
– Он вернется через пару часов, Грань.
– Да, Валя тоже когда-то «возвращался», – последнее слово он протянул намеренно, – а потом решил, что хватит. И теперь он смеется над нами, надо мной и тобой смеется… ох, Настя!..
– Никто над тобой не смеется. И надо мной тоже. Грань, они растут.
– А мы стареем. Знаю я, знаю!.. почему ты все время мне говоришь об этом?!
– Все-все… ухожу-ухожу… – Настя почти скрылась за дверью, но тут же вернулась: – Грань, Галя уезжает в летний лагерь, она просила взять пока Сашу к себе.