Страница 4 из 17
Каждый, будь то богатый помещик, боярин или бедный крестьянин, переселение в Петербург принимал как величайшее несчастье. Причин для этого было немало, но мы упомянем одну из них — природные условия этих мест.
«Парадиз» среди топей
Печальный край. На Троицкой площади. Иностранцы в Петербурге. Петр и Москва. Строение города, или Любовь к геометрии. Александро-Невский монастырь
Климат и ландшафт средней и южной России отличались от природных условий Петербурга и его окрестностей. Город стоял на болотах, в низине у устья Невы, где от соседства с Балтийским морем царили сырость, дожди, часто случались наводнения. Скудная природа, вечно серое небо, короткое дождливое лето и сырая холодная зима. Петр I называл эти места и свой город «парадизом»; Меншиков, вторя ему, говорил, что это «святая земля». Но были и другие отзывы. Берхгольц, например, писал, «что здешняя земля из-за сырости ничего не родит», и город, если прекращается привоз продовольствия, оказывается на грани голода: «по всей округе трудно найти кусок хлеба».
Итак, земля холодна и неплодородна. Вода. Кажется, в столь сыром месте с нею не может быть проблем. Однако в книге академика Петербургской Академии наук И. Г. Георги «Описание российско-императорского столичного города Санкт-Петербурга и достопамятностей в окрестностях оного», изданной в 1794 году, читаем: «Вода реки Невы, ее протоков и каналов, протекающая почти во все части города, есть самая легкая, светлая и чистая речная вода. Хотя приезжие во время первых двух месяцев пребывания своего в Санкт-Петербурге подвержены бывают поносам, надкожной сыпи и другим болезням, обыкновенно приписываемым действию Невской воды, однако же по сделанным химическим испытаниям г. Моделя явилось, что в 80 фунтах воды, черпанной выше города, находится только 68 гранов известковой земли и 3 грана извлекаемого травяного соку… Отсюда и явствует, что все припадки приезжих надлежит приписывать паче перемене образа жизни и другим причинам, нежели действию Невской воды, совершенно заменяющей недостаток колодезной и ключевой воды в столице».
Наука и, в частности, оптимистические выводы г. Моделя заслуживают всяческого уважения, но все же из текста следует, что колодцев и родников на этой земле мало, приходится пить невскую воду, а от нее сыпь, поносы… «Везде, где землю роют, — сообщает Георги, — обретают в глубине от 2 или, если много, до 7 футов болотную воду, почему в домах отчасти совсем погребов в земле иметь не могут, а хотя и имеются, то не более как на 2 или 3 фунта глубины… Сие свойство земли причиняет кроме действий своих над воздухом и многие другие важные неудобствия, как то: дороговизну и трудность в строении домов, раннейшее гниение деревянных зданий, недостаток годных колодцев и хороших погребов, грязные улицы и скоро портящиеся мостовые, беспокойствия и частию даже опасности от наводнений, коим западные части города подвержены».
Еще через полстолетия петербургский журналист В. Зотов будет с горьким юмором описывать родной климат: «С первыми числами июня оканчивается царство густой грязи и начинается царство жидкой. Календарь показывает наступление лета — предосторожность похвальная, без которой это было бы трудно заметить, и петербуржец, то промокая от дождя, то просыхая от холодного ветра, выставляет двойные рамы и, обвязывая простуженную щеку, говорит: „Пора на дачу“. И те, кто выезжал на дачу, и те, кто оставался в городе, все одинаково чихали. Только одни называли это инфлуэнцией и аккуратно выполняли все предписания домашнего доктора, а другие объясняли все волей Божьей и пользовались нашептанной водицей, помогавшей не хуже хваленых докторских пилюль».
Н. П. Анциферов, автор замечательной книги «Душа Петербурга», связывает характер города с его местоположением: «Город на болоте. Жизнь на болоте, в тумане, без корней, глубоко вошедших в животворящую мать сыру-землю. Нет корней, и душа распыляется. Все врозь, какие-то блуждающие болотные огни, ненавидят ли, любят ли, всегда мучают друг друга, не способные слиться в одно органическое целое». Эти строки перекликаются с атмосферой петербургских романов Достоевского.
Воспетые Пушкиным белые ночи, с «прозрачным сумраком, блеском безлунным», прекрасны, но их немного в году — да и переселенцам эти ночи с их полярной красотой должны были казаться непривычными и пугающими. Все здесь было чужое, все не похожее на привычную русскую жизнь. И люди умирали в новой столице России, прикованные к ней силой, — от тоски по родине.
Первоначально застраивались левый берег Невы в районе Адмиралтейства и «аристократическая» часть города — Березовый остров. Центральной площадью Петербурга стала Троицкая площадь, расположенная напротив парадного входа в крепость. В 1710 году на ней возвели деревянную церковь Св. Троицы, поставленную Петром I в память о походе на Выборг. Возле церкви находился первый в городе питейный дом. Неподалеку был и двухэтажный Гостиный двор, выстроенный в форме прямоугольника. По царскому указу торговлю вести разрешалось только в Гостином дворе, а товары купцы хранили в казематах крепости. У ручья, протекавшего через территорию Гостиного двора, расположилась первая петербургская таможня.
В 1710 году Гостиный двор, подожженный злоумышленниками, сгорел дотла. На его пепелище по четырем углам поставили виселицы и повесили поджигателей. Вместо деревянного Гостиного двора на этом же месте построили новый, каменный.
На Троицкой площади находились Оружейный двор и первая в Петербурге типография. Питейный дом возле церкви назывался пышно — Царская торжественная аустерия, «посещаемая иногда знатными особами по выходе из церкви». Содержал ее приехавший из Гамбурга Ян Фельтен. В гостеприимной аустерии собирались офицеры, иностранцы, служившие в Петербурге. Это был своего рода клуб, который охотно посещали царь и придворные. Петр присвоил Фельтену звание «кухмейстера его величества», потому что нередко обедал в аустерии, платя за обед по серебряному рублю. Жена Фельтена была известна в городе как сваха, ее стараниями многие молодые люди, посещавшие аустерию, обзавелись семьями.
Неподалеку от аустерии высилась «триумфальная пирамида», на которой в торжественные дни устанавливали транспаранты[3]. Освещенные огнями фейерверка, они превращались в ярко расцвеченные картины. Возле Троицкой площади находилась и торговая гавань. В первые годы жизни Петербурга эта площадь была городским центром: здесь происходили торжественные церемонии, праздники, маскарады, здесь казнили важнейших преступников.
Кроме русских переселенцев значительную часть населения Петербурга составляли иностранцы. По указам Петра российские дипломаты в Европе приглашали и нанимали на службу мастеров различных профессий, архитекторов, художников, военных. Положение иностранцев, приехавших в Россию, коренным образом отличалось от положения русских всех сословий — «исконных рабов» царя. Они получали хорошее жалованье, многие привилегии, пользовались царским покровительством.
В Петербург съезжались люди разных национальностей, многие из них остались в России навсегда, породнившись с русским дворянством. Благодаря А. С. Пушкину мы помним об одном из таких экзотических пришельцев — о крестнике Петра А. П. Ганнибале. Однако «изо всех иностранных здесь жительствующих народов немцы суть многочисленнейшие… Преимущества, дарованные Петром Великим и наследниками его всем иностранцам, привлекали их в Санкт-Петербург; ибо всякий, кроме беспрепятственного исправления богослужения по собственному его закону веры, пользуется свободою своим искусством, ремеслом, художеством или иным честным образом приобретать себе стяжания и потом имеет право с имением возвращаться куда ему угодно», — писал И. Г. Георги.
Царь охотно встречался и беседовал с иностранными мастерами, как со всеми, у кого считал полезным учиться. Шотландец П. Г. Брюс, капитан русской армии, вспоминал, что во время приемов и ассамблей Петр поддерживал беседу «соответственно профессиям и занятиям присутствующих, особенно с капитанами иностранных торговых судов, очень подробно вникая в существо их торговли. Я видел, что голландские шкиперы держались с ним весьма вольно, называли его не иначе, как „шкипер Петер“, чем царь был очень доволен. Между тем он хорошо использовал получаемые от шкиперов сведения, постоянно занося их в свою записную книжку». О своеобразном демократизме царя писал в «Истории Петра» А. С. Пушкин: «Когда народ встречался с царем, то по древнему обычаю падал перед ним на колени. Петр Великий в Петербурге, коего грязные и болотистые улицы не были вымощены, запретил коленопреклонение, а как народ его не слушался, то Петр Великий запретил уже сие под жестким указом, дабы народ ради его не марался в грязи».
3
Транспарант (фр. transparent — прозрачный) — прозрачная картина, освещаемая сзади; просветная картина.