Страница 80 из 94
Зина, как автомат, положила на ладонь инструмент. «Хорошая сестра», — подумал Тарас, а дальше забыл обо всем, кроме окровавленной раны. Тарас не считал времени, а часы у него снял Чуха. Уже вечерело, когда он, опустошенный, вышел из операционной. Зина что-то шептала лысому, который оставил её и подошел к Тарасу.
— Зина сказала, что кроме тебя никто бы не спас моего друга, — промолвил он. Тарас молчал, глядя в окно, а лысый спросил: — Ты из Москвы?
— Из Санкт-Петербурга, — сказал Тарас.
— За укропов по убеждениям? — спросил лысый, и Тарас кивнул.
— Пока живи! Если мой товарищ станет на ноги, я посмотрю, что с тобой делать, — сказал лысый, а потом, уходя, добавил: — Сидел бы ты дома, в Санкт-Петербурге, и не рыпался.
Тарас вышел на крыльцо и присел, расслабившись.
— Вставай, — услышал он голос и поднял глаза. Перед ним стоял подвыпивший Борода в компании таких же бандитов. Из-за его плеча торчала пьяная рожа Чухи.
— Стань у стенки, — сказал Борода, передёргивая затвор автомата. Тарас понял, что его расстреляют и попросил: — В голову не стреляйте, лучше в сердце.
— Не бзди, всё чин-чином, — ухмыльнулся Борода и выпустил очередь. Тараса отбросило к стенке, и заныла спина. Понимая, что должен уже умереть, так как сеточку он оставил Марико, Тарас обнаружил, что снова жив и невредим, а на футболке остались дымящие дырки. «Что происходит?» — не понял он. «Может, Гриня передал мне своё везение?!» — подумал Тарас, не став верующим, но из атеиста превращаясь в агностика.
— Что я говорил! — торжественно крикнул своим собутыльникам Борода, и добавил: — Его никакая пуля не берёт. Почему так? — повернулся он к Тарасу.
— Нас кормили американскими консервантами, поэтому бойцам АТО пули не страшны, — по-научному соврал Тарас, понимая, что следующую проверку пулей он не пройдет.
— Дай, я попробую, — сказал Чуха, и у него с Бородой завязалась ссора.
Внезапно в дверях появилась Зина, которая схватила какой-то дрын и принялась дубасить Бороду и Чуху. Остальные убежали подальше, затянув в конце аллеи какую-то песню.
— Иди домой! — последний раз стукнув Бороду, сказала Зина и добавила: — Накорми детей иначе – убью! — пообещала она, и Борода, удаляясь, поплелся по аллее.
— Это ваш муж? — спросил Тарас.
— Да, — ответила Зина, вздыхая.
— А почему здесь остались? — спросил Тарас.
— А куда же нам ехать? — в тон ему спросила Зина. — Кому мы нужны, а у меня трое детей, их кормить нужно. Мужу хоть платят хорошо, а у меня зарплата никакая.
Они помолчали, а потом Зина сказала:
— Я вам постелила рядом с операционной, поспите до утра, а то завтра снова вояк навезут.
— Не боитесь, что сбегу, — спросил Тарас.
— Я за вашу жизнь не в ответе, — сказала Зина и ушла вслед за своим мужем-сепаратистом. Тарас лег спать. Где-то за городом бухали из гаубиц, но Тарас не боялся, так как его защищали американские консервы.
Чеченец выжил, но его друг, который пугал Тараса, встречать не пришёл, так как его убили. Тарас по прежнему делал операции, спал в подсобке, а «Чуха» его сторожил, ошиваясь возле поликлиники. Анестезиолог Чехин пару раз приглашал Тараса разделить трапезу и раздавить пузырёк спирта, но Тарас вежливо отказывался, и Антон Павлович отстал. Один раз приволокли трёх израненных и избитых украинских пленных солдат. Тарас полечил раны и сунул им документы умерших боевиков, приказав быстрее уматывать из больницы. Офицер, с многороссийской нашивкой, прибывший забрать пленных, увидев Тараса, спросил:
— Откуда?
— Из Санкт-Петербурга
— Свой, — многозначительно сказал офицер и приказал: — Показывай пленных.
Тарас повел его в морг и показал на три трупа.
— Они, что, все умерли? — опешил офицер.
— Травмы, нанесённые во время допроса, не совместимы с жизнью, — дипломатично подтвердил Тарас.
— Умерли, несчастные, — сказала Зина, забирая из морга каталк. Офицер ушел, а Зина, немного помолчала и сказала: — Ты больше так не делай. Тебе всё равно, а у меня дети.
Уходя, она обернулась и доложила:
— Там шахтёра раненого привезли.
Новому раненому разворотило живот гранатой, и Тарас слепил все, что мог, и зашил живот. Надеяться на выздоровление не приходилось, но кто знает, вдруг повезёт. Тарас остался ждать, пока раненый придёт в себя, чтобы успокоить его и поговорить, так как последние минуты самые тяжёлые.
— Я, ничего, крепкий, — прохрипел шахтёр, открывая глаза, и добавил: — Мы из готов, к бою и ранам привычные.
Тарас подумал, что шахтёр из тех, кто носит в носу цепочки и черепа на одежде. Раненый откашлялся, сообщил:
— Меня звать Александр Реас, — увидев, что его слова не произвели никакого впечатления на Тараса, он объяснил: — У меня готская фамилия, существовал когда-то такой народ – готы. Мои предки жили в Крыму, нынешнем Мангупе. Катька Вторая послала в Крым Суворова и моих предков насильно переселили под Мариуполь.
Фамилию шахтёра Тарас где-то слышал, но при каких обстоятельствах – не помнил. Шахтёр откашлялся и Тарас подал ему салфетку, чтобы вытереть кровь, а потом он продолжил свой рассказ:
«В нашей семье из поколения в поколение передается легенда о моём прадеде, жившем семьсот лет назад в Крыму. Звали его Реас, и он служил сотником при князе Василии, а государство называлось Готия, то есть государство готов. В его обязанности входил досмотр за крепостью Дорос и организация обороны столицы Готии в случае нападения врага. Всё было хорошо, пока в городе не появились два человека: крестоносец, монах-госпитальер, и сестра-послушница. Заносчивого крестоносца, по имени Раймонд, князь приласкал и назначил комендантом города, передав ему все функции Реаса, а сестра-послушница, Мария, стала подругой княгини Ефросиньи и давала уроки французского языка дочери князя, Елене.
Естественно, мой прадед не очень обрадовался такому раскладу, так как его отодвинули на второй план, и, к его смущению, он влюбился Марию. Данная страсть с годами только усиливалась, и Реаса не остановило даже то, что Мария обвенчалась с Раймондом и стала его женой.
Как-то, в один из вечеров, Реас заметил, что князь и Раймонд направляются к колодцу внутри крепости. В тот день наполняли новый бассейн и вычерпали воду из колодца почти до дна. Реас об этом знал, так как сам направлял воинов помогать носить воду. Князь и Раймонд явно хотели, чтобы их не заметили, и это насторожила Реаса, который последовал за ними, оставаясь в тени. Возле колодца Раймонд вытащил верёвку и зажег масляную лампу. Раймонд опустил верёвку в колодец, после чего забросил за плечо мешок и отправился в гулкую пустоту. Князь остался наверху, осторожно оглядываясь вокруг. Через некоторое время из колодца послышались удары, которые вскоре затихли, а Раймонда поднялся на поверхность.
Распрощавшись с князем, Раймонд отнёс верёвку в подсобку стражников, что дежурили у ворот, и ушёл к себе домой. Реас представил, как он обнимает Марию и чуть не завыл от зависти. Накричав на стражников, Реас поставил их снаружи крепости, а сам, захватив верёвку, отправился к колодцу. Опустившись вниз, он стал, по пояс в воде, и раскинул руки, ощупывая стены. В одном месте находилась глубокая ниша, в которой Реас наткнулся на какую-то металлическую штуку. Ощупав её руками, Реас понял, что это какая-то чаша, прикрытая металлической крышкой, и даже нащупал защёлку, которая легко открылась. Внутри оказался какой-то камешек странной формы, который Реас сунул в карман, а чашу отправил подальше в нишу. Почему он взял камешек, а чашу оставил, Реас не мог себе объяснить.
Чаша, скорее всего, золотая, иначе от влаги она бы быстро закончила свои дни. Схватившись за верёвку, Реас поднялся наверх. Он положил верёвку на место и с чувством исполненного долга отправился домой, где завалился спать. Камень он рассмотрел только утром и очень ему удивился. У него на ладони лежало рубиновое сердечко. Он не представлял его ценности, но знал, что интуиция ему не изменила. Чаша – только футляр, а сердечко – истинная драгоценность. Почему её нужно прятать в колодце, Реас не понял, но надеялся, что выяснит это, прислушиваясь к разговорам в княжеском дворце.