Страница 23 из 94
— Отстань, черт! — кричит она и в голосе столько злости, что Платов поворачивается и идёт вдоль берега. «Сама ты, черт!» — шепчет он про себя, а фантазия рисует картины укрощения строптивой. Платов машинально берёт гальку и швыряет её в сторону девочки. Злость немного остыла, и он снова оборачивается, чтобы увидеть девочку, но Марико не видно. Приглядевшись, Платов заметил парусиновые белые тапочки на ногах, которые торчали из-за кустов.
«Что она там делает, загорает?» — отчего-то тревожно подумал Платов и медленными шажками, с остановками, возвратился назад. Ноги всё так же тревожно торчат из-за кустов, а в душу заползла неясная тоскливая жуть. Пересиливая себя, Платов обходит кусты и видит, что голова Марико лежит у самой воды, а её руки нелепо раскинуты в стороны. Волна сбивает у берега красную муть, а Платов с ужасом замечает, что из-под головы Марико течёт тонкая алая струйка. Она пробирается между камнями, а потом погружается в воду, едва смешиваясь с ней.
Тело Платова деревенеет, отчего он не может пошевелиться, а безотчётный страх парализует душу и только одна мысль, бьётся как муха об стекло: «Бежать!» Он отворачивает лицо, чтобы не видеть, но ватные ноги не желают увести его от этого жуткого места. Несмотря на то, что домой совсем не хочется, Платов понимает, что это единственное место, где он может укрыться.
Краем глаза Платов замечает что-то красное, блеснувшее возле головы Марико, что он принимает за кровь, но это не кровь, а какая-то стекляшка, сверкающая на солнце. Интрига отогнала страх, и он наклонился, стараясь не смотреть Марико в лицо. На кожаном ремешке висит какая-то стекляшка, похожая на сердце и Платов невольно тянет руку, чтобы схватить этот предмет. Зажав его в руке, Платов обретает способность соображать и первая мысль его успокаивает: «Никто не видел!» Оглянувшись, он убеждается в своей правоте и это придает ему уверенности. Он быстро шагает от берега, как разведчик, перебегая от куста к кусту, и это его ещё больше успокаивает, а голова начинает соображать. Его никто не видел, а если и видели, то он скажет, что испугался, так как Марико, поскользнулась на осклизлом камне и ударилась головой. За это никто корить не станет, разве что посчитают трусом. «Пускай, — подумал Платов, — разведчикам приходится терпеть и не такое».
Деревня встретила его полуденной пустотой, что его, как разведчика, устраивало. Только огромное здание церкви Успения Пресвятой Богородицы напомнило ему о Марико, и он внимательно оглянулся вокруг, чтобы не встретить отца Кирилла. Платову казалось, что батюшка сразу спросит: «Где моя дочь?» — и от этого Платов снова потерял спокойствие. Кожу на правой ладошке, в которой он держал красное сердце, отчего-то стянуло, и он наклонил голову, чтобы снова взглянуть на находку. Увиденное его ужаснуло – вся ладошка была в крови, словно стеклянное сердце кровоточило. Сердце Платова чуть не выскочило из груди, и он прижался к стене храма, оглядываясь вокруг. Теряя сознание, он выпустил из ладошки опасную улику. Когда он пришёл в себя, никого вокруг не было, а на земле он не заметил никакого сердечка. Со всех сил Платов рванул домой, чтобы забиться где-нибудь в углу. Сосед Мамуко, некстати встретивший Платова, увидел его побелевшее лицо и ехидно промолвил:
— Опять нашкодил, — на что Платов никак не реагировал, а побежал домой. Увидев висящий во дворе рукомойник, он долго мылил свои руки, пока не закончилась вода. Хорошо, что отчима, Гиорги, дома не оказалось, иначе бы снова отодрал ни за что. Сестра Софико, страшная ябеда, только его увидела, тут же сообщила матери, что он пришёл домой. Мать, перебирая бобы в миске, отрешенно сказала:
— Подвяжи виноград, Гиорги наказал.
Она всегда, разговаривая с Платовым об отчиме, называя его не иначе, как Гиорги и никогда – отцом. Его родной отец, Платон Привалов, остался в Перми, но, насколько Платов помнил, всегда его любил, в отличие от матери. Помня имя отца, в школе он назвал себя Платовым, за что дома получил от обозлённого Гиорги ремня. Эта фамилия так и прижилась на улице, в отличие от фамилии матери, которую он носил официально.
Платов поплёлся на длинный виноградник, спускающийся чуть ли не до берегов Мтквари, где теснились ряды разросшегося винограда. Его всегда заставляли работать на винограднике и эта работа, вдали от всех, настраивала Платова на раздумья, в которых он запоминал, каждый обидный жест или слово в отношении себя, чтобы потом, когда вырастет, последовательно и без эмоций отомстить обидчикам. Эмоции непозволительны, для людей с железным характером, которым обладали разведчики, а Платов всегда считал себя одним из них. Рассматривая на экране старого полотнища кадры из фильмов о разведчиках, Платов не слышал треск плёнки на передвижке, а запоминал каждое слово, сказано бесстрашными героями, изучая их стиль поведения. Тень, упавшая на него, заставила обернуться, и он увидел отчима, немного навеселе.
— Сосед Мамука сказал, что ты бегал на берег Мтквари, — произнес грозным голосом Гиорги и спросил: — Ты ничего не видел?
Платов поднял голову и упёрся взглядом в Гиорги, который, не выдержав, дал подзатыльник:
— Я с тобой разговариваю.
Платов опустил голову вниз и пробормотал:
— Я ничего не знаю…
— Марико Кураури упала на берегу и разбилась, — произнёс Гиорги и задумчиво добавил: — Если что знаешь – скажи.
Может быть, экзекуция могла иметь продолжение, но внимание Гиорги привлекли двое мужчин в милицейской форме, синих галифе и хромовых сапогах. Сапоги милиционеров покрывал слой пыли, видимо, они приехали издалека. Один из них, не спрашивая, шагал к ним, что не понравилось отчиму, который собирался одёрнуть незнакомца, но тот его опередил:
— Значит, не знаешь, — приседая перед Платовым, спросил он, словно слышал предыдущие слова. Он заглянул мальчику в глаза и произнёс: — А девочка погибла…
— Я забираю его, — сообщил он, сунув в руки Гиорги какой-то документ. Видимо, документ произвёл впечатление на Гиорги, так как он вытянулся, словно в строю, и только спросил: — Он вернётся?
— Нет! — отрезал милиционер, а Гиорги обрадовался – он давно хотел сплавить пасынка в чужие руки. Платов не очень огорчился, так как не считал деревню Метехи раем на земле, особенно со своим отчимом. Платова повели вдоль улицы, а за углом он увидел газик, в который его усадили на заднее сидение, а сами сели по бокам».
Когда Хутин проснулся, то сразу забыл о том, что ему приснилось, так как закричал от перепуга. Он с огромной скоростью падал на величественную спиральную галактику, развернувшуюся внизу. Впрочем, боялся Хутин напрасно, так как его по-прежнему держали Гаагтунгр и Веельзевул. Оказалось, что не падали, а двигались к одному из рукавов на окраине галактики. Хутин не был силён в астрономии, но полагал, что это родная галактика Млечный путь, а они держат путь в солнечную систему. Когда они приблизились к планете, то Хутин сразу её узнал и обрадовался – чтобы его съесть, нет нужды возвращаться на Землю.
Хутин отчетливо видел Черное и Каспийское море, а они опускались посередине, в долину между грядами гор, где виляла река Мтквари. Грузия вызывала в памяти Хутина не самые лучшие ассоциации, и он предпочёл бы приземлиться в другом месте, но его лишили права выбора, так же, как и свободы. Оставалось узнать, что от него хотят.
Они приземлились недалеко от здания облупившейся церкви. Хутин вздохнул полной грудью воздух Земли, и он показался ему таким необычно резким и густо пахнущим, что голова пошла кругом. Гаагтунгр натянул на себя суконную гимнастёрку с иголочки, и тёмно-синие бриджи, заправленные в хромовые сапоги. Приглядевшись, Хутин определил, что Гаагтунгр одет в довоенную форму капитана НКВД, а его рога прикрывала синяя фуражка с красным околышем. Веельзевул, как подчинённый, натянул на себя форму лейтенанта НКВД. Хутина никто не переодевал и он так и остался в просторной одежде властелина Тартии.
Они блуждали несколько минут, пока не остановились возле одного дома, где какой-то грузин отчитывал какого-то мальчика. Гаагтунгр слушал пару минут их разговор, а потом присел перед мальчиком и спросил: