Страница 12 из 94
— Я забыл тебе сказать, Гуго, что Мария спала на руках Раймонда, — промолвил Жан ле Мен совсем спокойным голосом.
— Что значит, спала? — не понял Гуго: — Среди белого дня?
Жан ле Мен не мог ничего добавить.
— Если позволите, господин, — сказал юноша и Гуго кивнул головой, — мне кажется, она была без сознания.
Гуго присел на причальный камень, понимая, что встреча с ассасином и для Марии не прошла бесследно.
— Возможно, ты знаешь, куда отправился корабль? — задумчиво спросил Гуго де Монтегю и посмотрел на юношу.
— Это будет вам стоить ещё одно сольдо, — промолвил юноша, и сержант тот час протянул ему ладонь с двумя монетами. Не ожидавший такого скорого ответа, юноша стушевался и скороговоркой произнёс:
— Я не возьму от вас денег, если возьмёте меня с собой.
Гуго де Монтегю внимательно посмотрел на юношу, а потом произнёс: — Я не могу тебя взять с собой, так как мне нечем тебя кормить.
— Я могу подрабатывать юнгой на корабле, — промолвил юноша
— Давай возьмём мальца, уж больно он боек, — произнёс Жан ле Мен, и это решило сомнения сержанта.
— Эй, ты! — крикнул Гуго де Монтегю и юноша повернулся.
— Меня звать Адонис, — сообщил он, подходя к сержанту, — а ваш друг уплыл в Понт.
— Куда их, к чертям, понесло, прости Господи, — рассердился Гуго де Монтегю, понимая, что среди сарацинов защитить Марию не так-то просто.
— Если мы поспешим, то успеем на корабль «Надежда», который отправляется туда же, — сообщил Адонис и первым побежал по пирсу в направлении отдельно стоящего корабля.
После разговора с неизвестным арабом, который интересовался друзьями убитого, монах вернулся в церковь и, склонив голову, трижды прочитал молитву за упокой души раба божьего Дюдона, а потом посчитал, что исполнил свою миссию, отчего полез в карман чёрной засаленной рясы и вытащил кусок хлеба с ветчиной. В воздухе, кроме запаха ладана, разнеслись соблазнительные миазмы остро пахнущего мяса, оскверняющие лоно церкви, но умиротворяющие душу монаха. Он, истекая слюной, уже хотел вгрызться зубами в соблазнительные вкусности, как услышал тихое: «Дай!»
«Демоны!» — подумал монах, хотя лоно церкви не их парафия. Тем не менее, он подумал, что здесь его демоны не осилят, и снова раскрыл рот, собираясь откусить большой кусок. «И мне дай!» — настойчиво повторил тихий голос, и монах озабоченно повернулся, полагая, что над ним шутит его напарник, которого он сменил с утра. В храме никого не было, и монах снова подумал: «Демоны!» Он тут же покаялся в своих грехах, в том числе и в чревоугодии, а когда закончил с умиротворённой душой, то снова поднёс ко рту свой завтрак.
— Дай кусочек, жадина, — произнёс немного окрепший голос, и монах встал от возмущения.
На него смотрел покойник, вернее не на его лицо, а на кусок хлеба и ветчину в его руках. Монах видел всякое, но оживших покойников – никогда.
— Усопший, мёртвым не положено есть, — сказал монах, вгрызаясь в мясо, и полагая, что нанюхался благовоний, отчего наблюдает галлюцинацию.
— Дай хоть кусочек, зараза, — просил покойник, но монах его не слушал и быстро уничтожал завтрак.
— Господь велел делиться, — прорычал покойник и встал с гроба, перевернув его на пол. Выдрав у монаха последний кусочек хлеба и крошку мяса, Дюдон де Компс бросил всё в рот и не глотал, смакуя.
— Сколько тебе заплатили за похороны? — деловито спросил Дюдон и монах честно ответил: — Двенадцать сольдо.
— Не ври!? — удивился Дюдон щедрости своих друзей. Монах вытащил из кармана монеты и госпитальер посчитал. Еще раз удивившись, он сгрёб половину монет с руки онемевшего монаха и сказал: — Похороны отменяются.
С этими словами он покинул церковь. Пузо болело. Хасан аль-Каин, подлец, проткнул его своим кинжалом и подумал, что убил, так как у Дюдон де Компса от раны случился приступ, отчего его парализовало. Такое с ним случалось и раньше, после того, как упрямый отец продержал его всю ночь на морозе, воспитывая в нем характер. Только по воле отца он отправился на восток защищать веру Христову. Правда, сухой и жаркий климат не часто напоминал ему о болезни, и Дюдону здесь нравилось, в особенности восточная кухня. Так как он считал себя пострадавшим за веру, то никогда не отказывал себе в малом грехе – чревоугодии.
В Сидоне было неспокойно.
Недобрые вести обгоняли гонцов, пугая жертвами и разрушениями. Вестей из Акко не приходило, но из арабских источников стало известно, что город захвачен мамелюками, всех оставшихся вырезали, а детей и женщин увели в рабство. Тир сдался без боя, но христиан никто не щадил, уравнивая и бедных и вельмож. Впрочем, Дюдону де Компсу нет дела до слухов, так как он, первым делом, утолил свой голод, а потом отправился в крепость. Знакомые тампильеры, стоящие у ворот, увидев его, удивлённо воскликнули:
— Ты же умер!?
— Такие, как я, не умирают, а пухнут от голода, — пошутил над собой Дюдон, а тампильеры весело загоготали.
В крепости он узнал, что сержант, Мария и Раймонд де Торн уплыли на Кипр. Через пару дней туда отправлялся корабль, а пока он сходил в лазарет, где сестры перебинтовали ему пузо, высказав ему упрёк, что потратили на данное дело все бинты, имеющиеся в наличии. Дюдон слушал их шутки и улыбался, так как его друзья в безопасности, а на себя ему давно наплевать. Он успел хорошо пообедать в крепости, получив норму и за вчерашний день, а потом сходил на базар и накупил еды, пусть и простой, но сытной.
Через несколько дней, он взошёл на корабль, отдохнувший и умиротворённый. Чувство исполненного долга уже не бредило его душу, вот только немного болела рана, придавленная изнутри находящимися в пузе продуктами. Не особо выбирая, он нашёл себе тихое местечко на второй палубе, а когда корабль отчалил – заснул. Во сне ему снилась Мария, кормящая его с рук, отчего он прослезился, смачивая казённую подушку. Перевернувшись на другой бок, он чуть не задел рану, которая отозвалась ноющей болью, напоминая о произошедшем сражении с Хасан аль-Каином. Тот склонился над поверженным Дюдоном, впиваясь в него взглядом, и шипением, словно змея, произнёс: «Я заберу у тебя Марию!» «Не возьмёшь!» — воскликнул Дюдон и почувствовал, что змея его парализует, глядя прямо ему в глаза. «Опять!» — возмутился Дюдон, вырываясь, а Хасан нагло спросил:
— Ты на завтрак идёшь или я заберу твою норму.
Ошарашенный Дюдон де Компс вскочил. На него смотрел знакомый госпитальер и Дюдон окончательно проснулся. Вместе они отправились к столу на этой же палубе, где получили по фунту положенного вареного мяса и пару хлебов, а в глиняных кружках пенилось молодое вино.
Расправиться с завтраком – дело минуты, а потом они направились на верхнюю палубу, обозревая пространство. Встречным курсом шел генуэзский неф с купцами. Сильный ветер пугал пассажиров, и они прятались на второй палубе, но несколько, самых смелых, лицезрели проходящие суда. Когда корабли расходились бортами, а капитаны приветствовали друг друга взмахом руки, Дюдон де Компс заметил на встречном корабле знакомую фигуру, и у него похолодело в душе.
Там, на расстоянии пару кабельтов, находился Хасан ибн Али аль-Каин, который равнодушным взглядом скользнул по фигуре Дюдона. Что-то его заинтересовало, и он посмотрел ещё раз, а потом безразлично отвернулся. У Дюдона де Компса похолодело в душе, так как он боялся не за себя, а за своих друзей. Корабль, судя по курсу, шёл из Кипра, что больше всего не понравилось госпитальеру.
После этого происшествия у Дюдона совсем пропал аппетит, разве что сухари, которые он напряженно грыз, спасали его от голода. Когда корабль бросил якорь в порту Лимиссо, он первым сбежал по незакреплённому трапу, чуть его не перевернув. Купив ослика, он взгромоздился на него и торопил всю дорогу до крепости Колосси, где, как он думал, находятся его друзья. Его появление братья-госпитальеры встретили с удивлением, так как считали его погибшим, а в отношении его друзей рассказывали сказки.