Господин Музыка

Ах, что за прелесть был этот Мьюзик-таун! Днем он плавал в волнах творческого вдохновения, а вечерами уставшие от трудов жители собирались в баре, который находился в здании в виде старинного граммофона. Из его трубы лились в ночь чарующие звуки: это кто-то из посетителей бара радовал коллег новыми и старыми опусами. Дж. Колдер-младший иногда захаживал туда инкогнито как турист, поскольку в городок зачастили не только любители музыки, но и обычные зеваки, охочие до впечатлений. Отель «Барабан», построенный на Мейн-стрит, в самом сердце городка, был всегда полон. Миллионер задумал претворить в жизнь один план, беря частные уроки у маститого профессора консерватории. Тот занимался с Дж. Колдером охотно. Бездарность ученика компенсировалась щедрой оплатой, тем более, маэстро втайне купил дорогие затычки для ушей, из деликатности не включив их стоимость в счёт.

И вот, тихим вечером, когда одарённые жители Мьюзик-тауна вышли из домов, чтобы чинно проследовать в «Граммофон», на улице появился человек с контрабасом. Почему Дж. Колдер выбрал этот инструмент? Вероятно, размер имел для него значение, но пусть об этом думают психоаналитики.

Одетый парадно, в элегантном новеньком фраке, незнакомец сразу привлёк к себе внимание. Зрители остановились и благодушно зааплодировали. И тогда Дж. Колдер заиграл… Улицы опустели быстро, даже туристы не выдержали и пяти минут и бежали. Когда утихли последние хлопки автомобильных дверей и шум моторов, над испуганно съёжившимся городом взмыла странная фигура, состоящая из предметов, символизирующих много всего разного – цилиндр, скрипка, крылья, макет земного шара – широкий простор для толкований. В данный момент определяющим были длинные убегающие ноги. Это покидал Мьюзик-таун сам Господин Музыка. «Спокойная старость… Ха-ха-ха!» – саркастически донеслось с небес.

Дж. Колдер-младший так и остался младшим, потому что помер от огорчения, услышав приговор гения музыки. Жизнь вообще жестока! На том же месте вскоре разбил новый городок его родственник и наследник Дж. Колдер-средний, помешанный на шахматах. Разрушив без жалости чудесные дома и разорвав арендные договоры с музыкантами, он основал Каисса-сити, пригласил туда шахматистов и начал проводить скандально знаменитые шахматные турниры-маскарады. Не будучи специалистом в области психики, можно сделать вывод, что в семействе Колдеров благотворительность приобретала маниакальную форму или наоборот.

Господин Музыка совершил трансатлантический перелёт и некоторое время скитался по Европе. Достоверно известно, что он проживал в Лондоне, когда город подвергся атаке крылатых временных монстров. Сойдя среди них за своего из-за перепончатых крыльев, Господин Музыка работал переводчиком, но тайком вёл подрывную работу. В итоге мнимый коллаборационист поодиночке затолкал захватчиков в свой волшебный гармонический цилиндр, где они и сгинули.

Вернувшись в Штаты, Господин Музыка пережил инопланетное вторжение. Сохранились записи уличных видеокамер, где он, прикинувшись антропоморфным монитором на ножках (ноги у него были шикарные!), манит за собой пришельцев. Куда? Точно не в цилиндр, но факт, что захватчики навсегда ушли за музыкой, исходящей из стереоколонок монитора, как гамельнские детишки за Крысоловом.

После трудов на благо человечества Господин Музыка устал и почти дематериализовался. Говорили, что он перелетел в Европу и живёт в маленьком дворце в старом немецком городке. Его часто видят с очаровательной и такой же бестелесной спутницей: поклонники считают, что это сама Госпожа Симфония, а недоброжелатели, которых, увы, хватает везде, распускают сплетни, что это одна из беспутных дочек Мадам Канкан, подобранная добрым Господином Музыкой на парижской панели…

Музыкант постапокалипсиса

Я – конец и начало, я – центр Вселенной,

Я – музыки Бог, и без грёз о награде

Хожу в тишине, демиург вдохновенный,

Во мною же созданном призрачном граде.

Топчу я штиблетами клавиши улиц,

Где встану играть, контрабас обнимая,

Там к небу рядами встают, чуть сутулясь,

Дома-инструменты, как свита немая.

Сквозь ночь фонари мне – прожекторы сцены,

И светятся окна домов-декораций —

Громадных фантомов тех скрипок бесценных

И альтов, что сгинули в битвах всех наций.

Молчат барабаны, проросшие в почву,

Сносилась давно и игла граммофона.

Над крышей-пластинкою днём или ночью

Труба не поет, а молчит похоронно.

И снова в концертном изношенном фраке

Касаюсь смычком старых струн контрабаса…

А вдруг в этот раз я смогу, ведь не враки,

Что нет в целом свете подобного аса!

И верю, и жду, что вот-вот распахнутся

Домов музыкальных изящные дверцы,

И люди, как ноты, со строчек польются,

Звуча и сплетаясь в мелодию сердца.

Мария Фомальгаут

Виолончушь

– Ну что… на смену-то выйдешь?

Трубка чуть не падает из рук. На смену… еще с надеждой смотрю на номер, может, ошиблись, всякое бывает, мало ли…

Ошиблись.

Как же.

Какое там ошиблись, шеф и есть.

– Олежка болеет…

– А Губаревский на что?

– У Андрея мелкая приболела, дома он.

Мне кажется, я ослышался.

– А благоверная его где?

– Ка-акая благоверная, он уже стопятьсот лет как развелся, ты чего? Детей на него спихнула, да он и сам сказал, черта с два вертихвостке этой детей доверю… Она ушла, ох убивался…

Киваю. Во, мужик…

– Так что на тебя надежда вся.

Мысленно киваю, правильно, мне отдыхать не надо.

– Да понимаю, что тебе отдыхать надо, а мне-то откуда людей брать прикажешь? У меня тут фабрика по производству людей не работает еще пока!

– А планируется?

– Шуточки шутим…. Это хорошо, когда шуточки шутим. Ну, давай… через десять минут чтобы на посту.

Распахиваю окно, осень врывается в дом, холодная, замерзшая, злая, желтыми листьями сворачивается у очага. Забираюсь на подоконник, смотрю в пустоту города.

Теперь или никогда.

Прыгаю.

Город несется навстречу.

Виолетта подхватывает меня на лету. Это у нас с ней давно заведено, я прыгаю, она подхватывает.

Виолетта…

Я не заморачивался с именем. У меня она как-то сразу стала Виолеттой. С маленькой скрипкой, со второй моей помощницей, было посложнее, долго перебирал имена, чуть было не окрестил её Стефанией, потом как-то прикрепилось к ней – Дженни.

Дженни взмахивает перепончатыми крылышками, хочет сесть мне на плечо. Виолетта недовольно перебирает струнами, еще не хватало, лишний груз тащить…

Дженни вспархивает.

Летим над городом – осторожно, чтобы не задеть провода. Городская суета остается там, внизу, здесь нас окружает только холод ночного неба. Виолетта начинает тихонько наигрывать что-то мелодичное, нежное, Дженни подхватывает мелодию, пытаюсь вспомнить напев, не могу.

Здесь, если хорошо прислушаться, можно услышать музыку небесных сфер.

Несемся над городом. Что-то подсказывает мне, что сегодня нужно поторапливаться. Бывают такие моменты. Когда понимаешь, что опасность в городе выдалась нешуточная.

Так и есть. Еще не вижу, что случилось, только слышу там, в дальнем квартале звуки, рвущие душу.

Это не мелодия. Нагромождение звуков, бессмысленное и беспощадное.

А теперь еще и звон разбитого стекла, короткий вскрик женщины. Молюсь, чтобы не насмерть.

Виолетта уже сама ведет меня, Дженни порхает над местом преступления, нарезает круги.

Вижу. Вот оно. Летает низко-низко, машет перепончатыми крыльями, бьет стекла витрин.

Пианино.

То есть, это еще не пианино. То есть, пианино, но еще дикое, необузданное, необъезженное, еще не знающее, кто оно и что оно.

Виолетта замирает над врагом, пианино настораживается, еще не понимает опасности.

Прыгаю с Виолетты. Тут, главное, удержаться, тут, главное, с одного прыжка попасть на кресло перед пианино, а то промахнешься, грохнешься на тротуар, Стела так в прошлом месяце позвоночник себе сломала.