Это будет вчера

И тут, словно впервые, заметил Фила. Славный, всегда неунывающий, всегда умеющий найти выход из любой ситуации, Фил за эти часы постарел на несколько лет.

– Фил, – жалобно начал я. – Но ты ведь мне веришь, Фил?

Он не сказал ни слова. Он только прикрыл глаза, и я отлично понял, что он, даже если не может поверить мне, то настолько же не может поверить и им. Это означало, что у меня еще оставался шанс, И я неверно себя веду. Мой страх словно подписывал мне приговор. В конце концов, если я невиновен – мне абсолютно нечего бояться. Абсолютно. Я даже не узнал, кто эти люди. Я даже не выяснил откуда они узнали про фотографии. К черту! Все это блеф!

– У вас есть ордер на его арест? – словно прочитав в глазах мои мысли, спросил Фил.

– Безусловно, – мило улыбнулся Дьер и протянул бумагу. – Кстати, вот и наши удостоверения.

Фил молча изучал их. Я же Ее захотел даже взглянуть на эти бумажки. Но по выражению лица Фила я понял, что это серьезно. И далеко не блеф. Но все-таки решил не сдаваться.

– Можно мне позвонить?

– Пожалуйста! Ради Бога!

Я отыскал в справочнике номер главного прокурора нашего городка, и тут же набрал номер. Я знал его давно. Он был большой поклонник моих фоторабот. И его давняя мечта была приобрести зелененький форд, на котором он бы вместе со мной, великим фотографом подъехал ко Дворцу искусств на вручение мне международной премии. Но, увы, денег на машину он накопить не мог.

– Алло! Алло! – взволнованно начал я.

– А! Это ты, Григ! Я узнал тебя, – сухо начал он. – Кто бы мог подумать! Но факты неоспоримы. У тебя действительно нашли эти фотки?

– Да… Но…

– Влип ты серьезно, и, к сожалению, ничем помочь не могу. Дело передано в высшие инстанции. Лучшие профессионалы из столица будут вести твое дело. Ты – известный человек. И наша провинция не потянула бы это. Так что целиком и полностью доверяй им. И лучше всего расскажи правду. Может быть, это как-то облегчит твою участь. Хотя скандала не миновать. А в остальном положись на Бога.

– Да уж, конечно, не на черта, – и я со злостью бросил трубку на рычаг.

– Да уж конечно, – услышал я за спиной гнусавый-прегнусавый голос. И резко оглянулся. На пороге топтались еще одни милые гости. И я вытаращил на них глаза.

Хотя за сегодняшнюю ночь я потихоньку стал привыкать к сюрпризам, этот мне меньше всего понравился. На пороге стоял маленький человечек, почти карлик с длиннющим крючкообразным носом, на котором болтались кругленькие очки. Ко всей моей эстетической радости его круглая голова была абсолютно лысой, и на его квадратном теле висел костюм в ярко-оранжевую полоску, а на его вставном плечике гордо восседал огромный-преогромный попугай. Я, как фотограф, много куролесил по свету, но дав свою почти отсеченную голову на отсечение, такого чучела я нигде не встречал. Он был настолько огромен, что казалось, в своем атлетическом сложении превзошел своего лысого хозяина. Но самое поразительное – он как две капли воды напоминал лысого. Без хохолка на голове, в кругленьких очках на крючкообразном носу и костюме в ярко-оранжевую полоску.

И рядом с этой прелестной парочкой возвышался не менее мерзкий верзила, почти задевая своей острой макушкой потолок. Он улыбался подгнившими зубами, то и дело встряхивая длинными слипшимися волосами. И все время пытался что-то записывать в огромном блокноте с изображением на обложке золотым павлином. И мой глубоко эстетический вкус был начисто оскорблен его грязными ботинками, дырявыми шортами и искусанными ногтями.

Дьер их встретил как самых родных и близких на свете людей.

– Чудесно! Вовремя! Вас здесь как раз и не хватало.

Мы с Филом невесело переглянулись.

– Ну что ж. Вот и вся следственная группа в сборе.

– Прелестная группа! Прелестная! – прогнусавило это мерзкое чучело на плече лысого.

Фил свирепо на него покосился. А Дьер дружески похлопал попугая по спине. И улыбнулся.

– Ну, без тебя, Ричард, всякое дело обречено на провал. Чертовски рад тебя видеть.

Он еще к тому же и Ричард, с грустью усмехнулся я. А мой друг сквозь смех, душивший его, спросил:

– А это что еще за компания?

Дьер возмущенно всплеснул своими выхоленными руками.

– Вы не имеете чести знать?! О! Насколько, оказывается, необразованно наше искусство.

– Ужасно необразованно! – прогнусавил Ричард.

– Ну да, конечно, им, великим художникам, постигающим мир чисто зрительно, не дано знать, что существуют великие люди, постигающие мир с помощью анализа и чувств.

Я нахмурился. Мне, если честно, не внушали доверия чувства с такими рожами.

– Ну что ж! – и Дьер театрально взмахнул рукой. – Известный во всем мире психоаналитик Брэм, – и он указал на лысого. – И не менее известный во воем мире журналист Славик Шепутинский.

Славик Шепутинский мне понравился почему-то меньше всего, и я свирепо взглянул на его блокнот. Дьер тут же перехватил мой свирепый взгляд.

– Славик слабо владеет словом, высказанным вслух. Но его слово на бумаге – это блеск, вы мне поверьте? Да, Славик?

– Да, – коротко ответил Славик и вновь стал что-то лихорадочно записывать.

– Мысль изреченная – есть ложь, – в нос заговорил лысый Брэм. – Это Гете.

– Впрочем, не изреченная – есть ложь тоже. А это – я, – в тон ему прогнусавил Ричард.

О, они еще и интеллектуалы, невесело отметил я про себя.

– О, это умнейшие, начитанные люди, – вновь продолжил мою мысль Дьер. – Вы знаете, Брэм без ума от животного и растительного мира. Он изучил его досконально. Ведь только поняв, постигнув до конца природу, можно понять, постигнуть до конца человека. Разве не так?

– Мы не раз спорили на эту тему с моим двоюродным братом, – тут же подхватил разговор лысый психоаналитик. – Кстати, его фамилия тоже Брем. Не знаю, знакомы ли вы с его трудами. Но его главная ошибка в постижении природного мира то, что он его описал и поэтому остался навсегда больше писателем, чем психоаналитиком. Я же пошел дальше его. Я отлично усвоил, что высказанные мысли на бумаге теряют свей изначальный блеск и действительно превращаются в ложь, как мудро заметил Гете. Я же оставляю их при себе. Они принадлежат только мне, и никому более. Поэтому я легко могу достигнуть суть и природы, и человека. Поэтому я в силах помочь многим. В тем числе и вам… Григ, если не ошибаюсь?

– Я еще не сошел с ума, – со злостью отрезал я, – и думаю, мне ваша помощь не пригодится.

– Ой-ой-ой, – вмешался мерзкий попугай, – уж мне-то поверьте – сойти с ума легче простого. А вот вернуть уж… – и он важно поправил очки на носу, демонстративно не закончив фразы. Но тут же не мог успокоиться, что не закончил. – Хотя, дорогой Григ, горе от ума гораздо хуже, чем без него. Так что не пугайтесь. Ваша жизнь может еще облегчиться.

Моя жизнь… В одну ночь она рушилась. Моя благополучная удачливая жизнь, и я летел в пропасть вниз головой и видел только эту страшную ночь, и тем не менее в этой сверхкритической ситуации мои мысли, как ей странно, стали приходить в порядок. возможно, чувство самосохранения – одно из главных моих чувств и на сей раз не подвело меня, и я даже попытался проанализировать ситуацию. Нет, меня не запугать электрическим стулом. Нет, меня не сведут с ума каким-то Гете и Брэмом, который к тому же оказался еще и двоюродным братом лысого. Нет, я отлично помню сегодняшний день. Это палящее солнце на набережной. Длинный плащ Ольги. Ее черные, как ночь, глаза. Нет, я все помню. И я еще не сумасшедший.

А Ольга молчала. Она смотрела на меня все теми же умными ночными глазами и я, как всегда, ничего не мог прочитать в них. И я вновь решил сделать попытку. Я взял себя в руки, откашлялся и придал своему облику разумный, насколько это было возможно, вид.

– Ольга, давайте вместе все вспомним. Сейчас решается моя судьба. Моя жизнь в ваших руках, милая Ольга. И вы не можете принять на себя такую тяжкую ношу лжи. Скажите правду, Ольга. Поверьте, человеческая жизнь имеет цену. Хотя бы только потому, что цену смерти нам не дано знать.