Аморальные рассказы

Чуть позже я вышел из дома — одной рукой придерживаю маску у лица, другой ощупываю под курткой ручку ножа (наверное, под действием этой маски, я взял нож из кухонного стол a), которая, неизвестно почему, высовывается из-под куртки. Туман, слышу в ночи вой сирены. Я поворачиваюсь и вижу там, внизу, выше домов далекого Еврейского острова, огромный белый атлантический пароход, весь в огнях. Настроение скверное: никак не избавиться от впечатления, что моя жена, купив мне именно эту маску, практически насильно заставила меня участвовать в маскараде. И все же, и все же, что-то мне подсказывает, что и меня, как ту робкую девочку, встряхнул карнавал.

Вот и пристань на Большом Канале. Как раз в эту минуту подходит вапоретто[14], и я сразу замечаю — он полон народа, почти все пассажиры в масках. Вапоретто причаливает; я сажусь последним; меня прижимают к борту; за мной теснятся разные типы: сумасшедшие, китайцы, слабоумные крестьяне, краснолицые старые пьяницы и прочий сброд. Крепко держась обеими руками за борт, я поворачиваюсь лицом дьявола к Большому Каналу и размышляю, как обычно, о том, что ночью этот наш знаменитый водный путь с его темной, слегка освещенной фонарями водой, со всеми его мертвыми и глухими дворцами — действительно мрачный. Но тут же я в этом разуверяюсь. Вон высокий узкий дворец, — не помню, замечал ли я его прежде, — весь освещен, на фоне окон четко выделяются черные, неправильной формы профили странных типов: каждый из них в маске. Эти типы размахивают руками, смеются, двигаются, угрожают. Но вот вапоретто проходит мимо, дворец проваливается в темноту, и я теряюсь — что-то не так увидел? или у меня были галлюцинации?..

А вот и новый повод для замешательства. Какая-то женщина прижимается ко мне сзади, сначала грудью к спине, потом животом к ягодицам. Конечно, народу полно, но, нет сомнений, женщина проделывает это намеренно. Естественно, дьявол во мне, чьи черты лица я «надел», в ответ на этот, можно сказать, интимный контакт, возбуждается. Мысли его, о которых помолчим, оптимистичны; он строит сумасшедшие планы и разжигает в себе нереальные надежды. Я пытаюсь осознать сложившуюся ситуацию, все больше прижимаюсь к борту и ищу выход из создавшегося положения, стараясь сосредоточиться на родных потемках Большого Канала.

Сзади меня сладкий голос мне шепчет:

— Дьявол, противный, ты зачем меня соблазняешь?

Тогда я, разъярившись, оборачиваюсь и вижу: это — смерть, или лучше сказать так, это женщина, которая, неизвестно почему, выбрала себе маску смерти. Ага, кажется, это молодая девушка, как легко догадаться по незамаскированным частям ее тела: бедра узкие и круглые, живот слегка намечен, красивые длинные ноги затянуты в облегающие джинсы. Выше талии, девушка — а грудь у нее нежна и живот упруг — замаскирована под смерть. Чтобы спастись от ночного холода, она надела куртку из черного холста, на которой мелом нарисована грудная клетка скелета, с четко очерченными ребрами и грудиной. Ворот куртки словно прилип к красивой, круглой и мощной, немного расширяющейся книзу, как у некоторых крестьянок с гор, шее. А сама шея подпирает небольшой оскаленный череп, нарисованный мелом на черном картоне.

Не поверите! Но дьявол не испугался этого загробного видения, и справедливо, — потому что известно: смерть и дьявол ходят рука об руку.

Строго, но бодро отчеканиваю:

— Смерть, чего ты хочешь?

— Да, я — Смерть, и хочу тебя, — откликается сладкий голос.

— Ах, в самом деле?! Тогда пойдем, мы сладим, потому что я — жизнь и, в свою очередь, хочу тебя.

— Ты — жизнь? Разве ты — не дьявол?

— А ты, разве ты не знаешь, что дьявол — это жизнь?

— Нет, я жизнь представляю себе совсем другой.

— Ну, и какой ты себе ее представляешь?

— Другой. Скорее — в образе молодого парня с красивым лицом.

— Ах, все это байки; хорошенько подумай и будь благоразумной.

— Пока, дьявол. Увидимся на площади, пока-пока.

Она от меня отходит и присоединяется к толпе масок, проталкивающихся на причал у площади Св. Марка. Пристроив плотнее маску к лицу и еще крепче прижав нож под курткой, я, не колеблясь, спускаюсь вслед за ней.

На улице колоссальная толпа и восемьдесят процентов людей в масках. Пока я следую за смертью — она очень высокая и своей неустойчивой головой с оскалом возвышается над толпой, — дьявол подсказывает мне весь свой план, который по долгу, скажем, гостеприимства, я вынужден хотя бы выслушать:

— Ты последуешь за Смертью до левой галереи площади; там обнаружишь проход под портиком, свернешь, перемахнешь через мост и, чуть дальше, дойдешь до строительной площадки ремонтируемого дома. В темном углу строительной площадки неожиданно вынешь нож, направишь острием ей в живот и потребуешь — сам знаешь чего. Остальное придет само по себе.

План, очевидно, великолепный, кроме одной, однако, помехи: я абсолютно ничего не хочу знать о нем.

Поэтому я говорю:

— Милый, милейший, об этом и говорить нечего.

— Об этом и говорить нечего! Однако ты будешь делать то, что я захочу. Сейчас, например, ты пойдешь, возьмешь ее под руку и скажешь: «Правда, здесь хорошо?» — замечает он.

Он прав. Под предлогом карнавальной развязности я нагоняю Смерть на Сан Марко и беру ее под руку. Ах, как красива площадь, как преобразилась! Все дворцы освещены, как днем, их окна напоминают театральные ложи. Купола собора, засиявшие сусальным золотом по-новому, кажутся тиарами фантастических восточных царей. Прямая и розовая кирпичная колокольня устремлена ввысь, как исполинский фаллос. В бескрайнем прямоугольнике площади буйная веселая толпа, будто в коллективном эпилептическом припадке, непрерывно дергается. Народ прыгает, танцует, люди гоняются друг за другом, группируются, рассеиваются. Все кричат, поют, окликают друг друга. На фоне глухого и постоянного шума откуда-то слышен турецкий барабан, судя по звуку, — огромный, как большая бочка. Над толпой, как хлопья снега, принесенные вихрем, летают звуки разномастной музыки.

Сжимаю руку Смерти и шепчу:

— Смерть, как прекрасно все это! Что скажешь?

— Скажу, противный дьявол, чтобы ты отпустил мою руку.

— А не пойти ли нам туда, вниз, к виа Мерчерия? Как думаешь? Там есть небольшая строительная площадка — мы можем туда удалиться, от этой толпы подальше.

— Удалиться? Зачем?

— Так, чтобы познакомиться, поговорить.

Она не отвечает ни да ни нет, но мне кажется, что я ее уже соблазнил, правда, одновременно и напугав. Она пытается высвободить свою руку из моей, это не выходит, и Смерть оставляет это занятие.

Я настаиваю:

— Пойдем, пошли…

Как только я ее сдвинул с места, произошло нечто непредвиденное: внезапно нас окружила группа людей в масках. Они взялись за руки, завели вокруг нас безудержный хоровод и, стремительно кружась, запели незнакомую мне вульгарную песню, при этом каждый, буквально у меня под носом, гримасничал, показывая мне язык. Меня прижали к смерти, но она оттолкнулась и, воспользовавшись минутой, когда хоровод закружился медленнее и цепь рук разорвалась, незаметно выскользнула и спряталась в толпе. Я обезумел от злости, бросился в гущу хоровода, однако прошла целая минута, прежде чем эти безумцы дали мне пройти.

Продвигаясь вперед мощными толчками, я побежал. Вдруг в галерее я увидел смерть, и мне показалось, что она как раз направляется в то место, которое я ей указал. Обрадованный, я бросился вперед и вдруг, как от удара, остановился: я различил две мужские коричневые штанины с отворотами. Тогда я вернулся назад, вот опять она — Смерть: теперь это женщина, но не та, — на ней сапоги. Раздвигая толпу, снова бегу и вижу третью Смерть, входящую в пассаж Мерчерии; это девушка-гном: хоть и замаскирована под смерть, да уж совсем коротышка! А вот и набережная делья Скьявони, здесь четвертая Смерть, пьяная — она шатается, обо что-то спотыкается, да и голубые форменные брюки моряка видны. Затем, когда я поворачиваю уже к Дворцу дожей, передо мной появляется пятая смерть. Эта Смерть дородная, приземистая, ведет за руку ребенка, одетого в костюм ковбоя.

14

Вапоретто — название прогулочных катеров в Венеции.