Наследница

Самое большее удовольствие она получала от уроков верховой езды. На этих занятиях трудности настигли не её, а тех, кто её учил. Очень быстро постигнув премудрости дамской посадки, Элен предпочитала носиться вскачь, не слушая окриков. Но, надо сказать, такая посадка её не устраивала, и Элен стала искать способ получить разрешение сидеть на лошади по-мужски. Долгое время ничего придумать не удавалось, а просто попросить она не решалась, зная, каков будет ответ. Помог, как всегда, случай.

Это произошло весной. Возле конюшни обитало несколько огромных лохматых собак. Они несли здесь охранную службу, сидя на цепи. Злобные, недоверчивые звери признавали лишь того человека, который их кормил. Ему они позволяли чистить свои конуры, расчёсывать шерсть, слушались его команд. Звали его Марек. И вот как-то раз, когда Марек отправился закупать провиант для своих питомцев, один из псов внезапно получил свободу: перетёрлось кольцо, крепившее цепь к стене. Недоверчиво переступив лапами круг, вытоптанный многими собаками, Волк (так звали собаку) отправился изучать новую территорию. Увидев цепного пса на свободе, люди разбежались, кто куда. Погонявшись за мелькавшими тут и там ногами и никого не поймав (больно надо!), Волк, принюхиваясь и подняв хвост, направился прочь от конюшни прямиком в сад. Там, в беседке, Элен старательно делала вид, что вышивает. Это занятие не входило у неё в разряд доставляющих удовольствие, но требования пани Марии, а, значит, и дяди Яноша, нужно было выполнять. В очередной раз подняв глаза от пялец, она обнаружила напротив входа в беседку огромного лохматого пса, разглядывавшего её. Элен, привыкшей управляться с любыми собаками в таборе, просто не пришло в голову, что нужно бояться. Она, скорее, обрадовалась возможности отвлечься от рукоделия. Она отложила вышивку и спустилась в сад навстречу собаке. Волк смотрел на девочку в недоумении: до сих пор ни один человек не приближался к нему столь беспечно и без тени страха или настороженности. Человек протягивал руку ладонью вверх. Потом человек присел, оказавшись ниже стоящего пса, и тихо с ним заговорил. Волк озадаченно склонил голову на бок. Потом тоже осторожно присел на мягкую траву. Внутреннее напряжение не спадало: человек был незнакомый, хоть и вёл себя тихо, да к тому же был настолько мал, что пёс постепенно успокоился, шерсть на загривке опустилась. А дальше произошло нечто действительно странное. Девочка встала, подошла к Волку, подняла валявшуюся на земле цепь, взялась за ошейник и потянула собаку в сторону конюшни. Кусать её почему-то не хотелось. А она продолжала говорить с Волком, что-то спрашивая и сама же отвечая.

От конюшни уже шли люди — уж лучше быть жестоко покусанным собакой, чем предстать перед паном после того, как с его воспитанницей что-нибудь случиться. У двоих в руках были ружья, у остальных — палки и плётки. Увидев Элен, ведущую за ошейник Волка, взрослые мужчины остановились в растерянности. Что делать? Не стало бы хуже! Пёс, заметив их, ощетинился и зарычал. Девичья рука дёрнула ошейник, а в голосе появились сердитые нотки. Зато слова, обращённые к людям, были сказаны тоном приказа, не подлежащего обсуждению:

— Отойдите! И уберите палки!

Люди, молча, отступили в сторону. Элен с Волком, так и продолжавшим глухо ворчать, прошли мимо. Пёс дал подвести себя к конуре и пристегнуть к новому кольцу.

Элен стала героем дня. Вернувшийся Марек был особенно ей благодарен за то, что его любимец не пострадал от людей, которые готовы были даже убить, если пёс им не подчиниться. С тех пор Элен стала часто заглядывать к Мареку и его собакам. Как-то раз она спросила, нельзя ли ей покататься на лошади, ведь конюхи были тут же. Ей ответили, что её лошадь, обученная ходить под дамским седлом, содержится в другой конюшне.

— А если я оденусь, как мальчик, вы мне дадите покататься?

— Ну, если, как мальчик, то конечно, — улыбаясь, ответил один из конюхов.

Это было ошибкой. Тот, кто так ответил, не знал Элен. Он рассчитывал на то, что ей неоткуда взять мужскую одежду, да и забудет девчонка быстро свою прихоть. Она не забыла. И об одежде спросила недаром.

Почти сразу после появления в доме пана Буевича, Элен познакомилась и подружилась с сыном управляющего. Его отец — пан Войтек Морозевич — был разорившимся шляхтичем, который, как считалось, вёл дела в доме, но на самом деле, он жил здесь на правах близкого друга. Гжесь — так звали девятилетнего мальчика — часто играл в саду. Там же стала появляться Элен. После нескольких «дипломатических» стычек дети примирились с присутствием друг друга, а через некоторое время стали часто играть вместе. Элен рассказывала о жизни у цыган, а Гжесь — все уличные байки, которые слышал от взрослых. Частенько они играли то в «табор», то в «королевский приём».

Вот к нему-то Элен и обратилась за помощью. Роста они были почти одинакового, Гжесь лишь немного шире в плечах. Сначала он не понял, зачем это девочке понадобилось садиться на лошадь по-мужски. Но она с притворно-несчастным видом стала жаловаться, как ей не повезло родиться девочкой, и как он должно быть счастлив, что родился мальчиком; как хорошо уметь то, что умеет он; как, наверно, здорово и удобно сидеть на лошади верхом, а не боком… После этого он прямо-таки раздулся от мужской гордости и, снисходительно улыбаясь, согласился.

На следующий день Элен появилась возле конюшни в мужском платье. Конюх, давший такое опрометчивое обещание, смотрел на неё в некотором замешательстве и обдумывал, что же теперь будет. Не придумав никаких новых возражений, он вынужден был выполнить своё же обещание: подсадил Элен в седло. Единственное, на чём ему удалось настоять, это то, что осёдлан для неё был невысокий добродушный меринок. Сев, наконец, верхом, Элен дёрнула повод и в полном восторге стала носиться рядом с конюшней, приводя в неистовство сидящих на цепи собак. Продолжалось это безумие совсем недолго. К ужасу конюха, на шум, поднятый шальной наездницей, явился сам хозяин. Увидев свою воспитанницу с растрёпанными волосами, в мужской одежде, да ещё в мужском седле, он был разгневан. Тут под горячую руку попало бы многим! Но Элен без посторонней помощи соскользнула с коня, чем привела в ещё больший ужас конюха, подбежала к дяде, обняла его:

— Дядя, не ругай никого, они не виноваты! Это я сама всё придумала! Мне было интересно, как чувствовала себя государыня Екатерина Алексеевна, когда на маскараде была в костюме гвардейского офицера.

Всё, цель была достигнута. Неожиданность такого объяснения застала Яноша врасплох, он растерялся. Фраза о супруге Великого Петра выбивала почву из-под ног. Ну, что тут скажешь? Хитрая девчонка сумела унять назревавшую бурю. Гнев пана рассеялся, уступив место восхищению перед таким спектаклем.

— Ах, ты, лиса! Всех, думаешь, обвела вокруг пальца? А если я тебя накажу? Да и Гжесю достанется, будет знать, как потакать твоим фантазиям!

— Нет, дядя Янош, — уже совершенно серьёзно ответила Элен, — не надо наказывать Гжеся. Это я его заболтала и уговорила. Он тоже не виноват.

— Заболтала? Что за слово такое? — обрадовавшись возможности уцепиться за что-то конкретное, грозно спросил Янош. — Вот, в качестве наказания, будешь лишних два часа заниматься языком. Поняла?

— Да, — лицо серьёзное, а в глазах вопрос: а дальше что?

— Ну, а с этим, — Янош кивнул в сторону фыркающего осёдланного коня, — ладно. Пусть будет по-твоему. С тобой будут заниматься верховой ездой и в дамском и в мужском седле. В конце концов, никакое умение не бывает во вред, — попытался он успокоить сам себя.

— Спасибо! — Элен даже визгнула от восторга и обняла Яноша, прижавшись лицом к шёлку сорочки.

Первый год пролетел незаметно, весь наполненный новыми занятиями, новыми требованиями. Элен становилась воспитанной барышней. Она многое узнала, многому научилась. Одним из самых тяжёлых испытаний для неё неожиданно стали танцы. Необходимость разучивания обязательных движений и вычурных фигур придворных танцев угнетала её. Оказалось, что это искусство не имело ничего общего с тем, что так легко давалось ей во время жизни у цыган. Вместо свободы движений, вместо захватывающего ощущения полёта — размеренная скованность, строгий канон, диктующий, как и когда поднимать и опускать руки, как держать голову, как переступать ногами и даже как кого приветствовать. Обучение продвигалось медленно. Живой, подвижной девочке трудно было подчиниться жёстким требованиям танцмейстера. К тому же занятия проходили даже без музыки. Кроме команд и замечаний учителя (о словах поощрения она даже не мечтала!), в небольшом зальчике не было слышно ни звука.