Наследница

— Поверить всем? Ты свою ли сестру имеешь в виду? Каролина — да, она в душе ещё ребёнок. Но Элен?..

— Юзеф, ты не знал её до той страшной ночи. Она была такой же.

— Значит, мне повезло, — засмеялся Юзеф и пояснил: — Будь она такой же, как Каролина, я не обратил бы на неё внимания.

— Зря.

— Да? А ты? Тебе нравятся такие девушки, как Каролина?

Ален вдруг оборвал его:

— Хватит об этом, — потом, почувствовав, как резко это прозвучало, добавил: — Я ещё не задумывался, какие именно девушки меня привлекают.

— Извини, но не верю. Этого просто не может быть. Ты же не подросток.

— У меня были другие проблемы, думать о девушках было просто некогда. И давай оставим эту тему. Что это ты вдруг заговорил о девушках? У тебя же молодая жена.

— Да, все остальные меня волнуют мало, это правда. Кроме сестры. Она, с её открытым характером, который заметил и ты, легко может стать очень несчастной женщиной, выбрав не того человека в качестве спутника жизни. Ей нужен тот, кто сможет и защитить её и приласкать, тот, при котором не погаснет её веселье.

— И что?

— Я видел, как она смотрит на тебя, Ален.

— На меня? Ты с ума сошёл?

— Почему?

— А ты сам давно смотрел на меня? Разве можно представить твою очаровательную сестру рядом со мной? Разве можно представить рядом со мной любую другую девушку?

— Другую — не знаю. А Каролину представляю легко.

— Ты так её любишь, — криво усмехнулся Ален, — что готов отдать замуж за урода?

— Ален, — Юзеф, вопреки раздражению и боли, звучащей в голосе шурина, улыбался, — что за глупости ты говоришь? Знаешь, я тебе скажу так: до урода ты явно не дотягиваешь. Руки, ноги — целы, голова на месте. Не кривой. Не косой. Даже не хромой. А лицо — это не так важно, особенно для мужчины.

Повисла пауза. Они стояли на том самом месте, где Элен когда-то разглядывала стену соседнего здания, прикидывая, как добраться да окон. Теперь на неё смотрел её брат. Сестра показала ему каждый уголок сада, и ему казалось, что всё вокруг знакомо давно. Он задумался о ней. О том, что испытания, выпавшие ей, были несоизмеримо больше его собственных. О том, что ей приходилось раз за разом выкарабкиваться из таких ситуаций, в которых многие опустили бы руки. Она смогла, выдержала. Теперь она счастлива. А он? Ему всё время казалось, что жизнь наказала его чрезмерно жестоко, что его судьба самая несчастливая… А получается, что даже возвращением титула и земель он обязан сестре. И при всём, через что пришлось ей пройти, она сумела остаться женщиной. Правда, временами с почти мужским характером.

Ален медленно пошёл к дому. Юзеф окликнул его.

— Ален, ты мне ничего не сказал.

— О чём? — Ален остановился, обернулся.

— Почему ты себя заживо похоронил? Почему считаешь, что ничего светлого в твоей жизни уже не будет? Ты что, готовишься в монахи?

— Нет. С чего ты взял?

— Тогда что?

— Что ты хочешь услышать? — Ален вернулся и вплотную подошёл к Юзефу. Говорил он теперь резко, почти со злостью. — Что Каролина мне нравится? Хорошо. Да, она мне нравится. Очень нравится. Но что из этого?

— Так я тебе уже говорил: ты ей тоже, по-видимому, нравишься.

— Ты что же, сватом заделался?

— А хотя бы и так. Что ты мне ответишь?

— Это невозможно.

— Ален, моя жена доказала мне справедливость одной старой мудрости: на свете нет ничего невозможного. Только нужно набраться смелости захотеть.

— Твоя сестра заслуживает большего.

— Знаешь, я воспользуюсь нашим родством и хорошими отношениями и скажу: ты дурак, дорогой шурин, непроходимый дурак.

— Может быть, — тихо ответил Ален и снова повернулся, чтобы уйти.

— Ты всё же подумай, как следует, о нашем разговоре. Если хочешь, спроси совета у моей жены. Только берегись. Увидишь, моё определение «дурак» покажется тебе после разговора с ней комплементом. Она не будет скромничать.

— Не сомневаюсь. Поэтому не пойду к ней.

— Тогда думай сам. Но думай серьёзно. И учти: я узнал тебя достаточно за это время и знаю, что лучшего мужа для своей сестры я пожелать не могу. Я, конечно, не могу настаивать, сердцу не прикажешь, но если дать положительный ответ тебе мешает только твоё трепетное отношение к отражению в зеркале, мне очень жаль Каролину. Больше, клянусь, я не заведу разговор на эту тему, но тебя прошу ещё раз: перестань думать о себе, как о человеке с физическими недостатками. У тебя их нет.

Время бежало. Элен с эскортом из брата и мужа выезжала на верховые прогулки, часто с ними бывала и Каролина, иногда присоединялись пани Ядвига с паном Яношем, которому ни хромота, ни отсутствие руки не мешали всё так же прекрасно держаться в седле. Элен с Каролиной и, правда, стали подругами. Нередко можно было видеть их вместе в саду или в небольшой гостиной тихо о чём-то разговаривающими. Правда чаще всего говорила Каролина, а Элен слушала и только время от времени кивала или вставляла два-три слова.

Как-то раз, собираясь на прогулку, уже одетая в амазонку, Элен зашла к Юзефу.

— Ты уже готова? — спросил муж. — Я тоже сейчас закончу.

— Нет, Юзеф, подожди. Я хотела попросить тебя сегодня остаться дома.

— Остаться?

— Да. Мне очень нужно поговорить с братом. Наедине, — в голосе жены Юзеф услышал лёгкое раздражение и угрозу. — А дома это ну, никак не получается! Всё время кто-то рядом оказывается!

— Бедный Ален, — улыбнулся Юзеф, — ему предстоит нелёгкий разговор. И почему это мне кажется, что я знаю, о чём у вас пойдёт речь?

— А ты против?

— Нет, что ты! Только за! И уже говорил ему об этом. Правда, меня он слушать не захотел.

— Тогда всё в порядке. От меня он так просто не отделается.

— Не сомневаюсь!

— Так ты останешься?

— Разумеется. Скажу, что ммм… что бы такое сказать?

— А зачем что-то придумывать? Скажи, что хочешь побыть с сестрой и матерью. Разве это неправда?

— Замечательно. Ты умница. От всей души желаю тебе удачи!

Брат с сестрой, немного поносившись наперегонки, спокойно ехали по берегу Днепра.

— Ты что сегодня такая тихая?

— Просто не могу выбрать, с какого нелестного эпитета начать с тобой разговор.

— Это в чём же я провинился?

— А сам не понимаешь?

— Нет. Ты уж хотя бы намекни.

— Нет ничего проще. Скажу только одно слово: Каролина.

Ален, резко дёрнув повод, остановил коня, который недовольно зафыркал. Безмятежного настроения как не бывало.

— Опять?! Сначала Юзеф, теперь ты. Это он направил тебя поговорить со мной?

— Ален, меня не нужно направлять, я не лошадь. Юзеф тут не причём. Это я просила его сегодня остаться дома, чтобы поговорить с тобой, объяснить тебе, какой ты… что ты не прав.

— Хорошо, давай поговорим, сестрёнка, если уж ты считаешь это необходимым. В чём же я не прав? В том, что не хочу лишать девушку выбора? В том, что хочу, чтобы она нашла своё счастье?

— А тебе не приходило в голову, что она уже сделала выбор?

— Какой? Какой выбор? Кого она встречала в жизни? Она почти ребёнок!

— Этот «ребёнок» все уши мне прожужжал о тебе. Она расспрашивает обо всём, что я могу о тебе рассказать. Я устала слушать, что она каждую ночь видит тебя во сне. И этот «ребёнок», если хочешь знать, сказала, что была бы счастлива подарить тебе сына!

— И всё равно, она ещё…

— Стоп. Не про то. Ты говоришь не о том. Ты прячешься за всеми этими словами. Я же знаю, о чём ты думаешь.

— И о чём же?

— Разве это не очевидно? Ты решил, что ты — чудовище, на которое смотреть без содрогания невозможно, что с таким лицом, от которого осталась только половина, с такими страшными шрамами ты не достоин ни одной женщины. А Каролины — особенно, — Элен говорила жёстко, говорила теми словами, которыми воспользовался бы он сам, говоря о себе. Но одно дело — произносить их самому, а вот слышать то же самое от любимой сестры… Ален растерялся. Удивление, боль и обида смешались во взгляде. Но глаз он не отвёл, смотрел на сестру так, как будто видел впервые. А она продолжала: